Константин Великий. Равноапостольный

Крисп даже представить себе не мог, насколько трудно быть гребцом. Он быстро выдохся, постоянно сбивался с ритма, несмотря на бой барабана, и вскоре сильно пожалел о своей затее. Экипаж, который поначалу ему очень обрадовался, досадовал, что сын императора не выбрал себе роль полегче.

«Лучше бы сел на носу и смотрел на воду», – вздыхал капитан либурны, глядя на него.

Руки у Криспа отваливались, но гордость не позволяла отступиться. Сын императора скорее бы умер, чем опозорился на глазах у всех. Чтобы не дать отчаянию взять верх, он прикрыл веки и попытался найти силы внутри себя. Губы сами собой стали нашептывать молитву. Ее слова вдруг вошли в такт с ударами барабана. Крисп перестал сбиваться с ритма. Ему по-прежнему было очень тяжело, но появилась уверенность, что он сумеет выдержать, и это отогнало подступавшее уныние.

Сойдя на берег, сын императора пообещал себе больше никогда не браться за весло. А на следующее утро, несмотря на боль во всем теле, снова взошел на борт либурны и сел на банку. Так Крисп поступал изо дня в день, пока не встал на один уровень с остальными гребцами. Он обгорел на солнце, кожа пропиталась морской солью, мускулы налились и приобрели четкий рельеф. Крисп чувствовал себя сильным, как никогда. Держался сын императора на либурне так просто, что ее капитан осмелился в шутку выдать ему жалованье гребца за месяц. В ответ Крисп позвал весь экипаж в местную таверну, где угостил пивом, жареной рыбой и отваренной в меду говядиной. Они устроили небольшой пир.

Затем Крисп попробовал себя в роли одного из двух рулевых на триере. Он смог прочувствовать, каково это – направлять корабль. Отрабатывая сложные маневры, вроде быстрого разворота, сын императора позволял старшему помощнику триерарха в запале грубо бранить себя. После учений, весь бледный от осознания того, что натворил, старший помощник попытался извиниться перед ним. Это был старый сутулый седой моряк, его руки напоминали крабьи клешни.

– Тебе ничего не грозит, – успокоил его Крисп. – В тот момент я это заслужил. Ты верно исполнял свой долг.

Сын императора поучаствовал и в тренировках корабельной пехоты, давшихся ему намного проще. Ее учили сражаться, держать строй и маршировать так же, как обыкновенных легионеров. Но были и особые приемы, которые освоил Крисп: как бросать абордажный крюк, перебегать с борта одного корабля на другой по доскам или взбираться на него по веревкам, оборонять свою палубу от атак и тушить пожары.

За год, проведенный в Фессалониках, он узнал о флоте все, что мог, слушая других и пробуя своими руками. Это было интересное время.

Когда собирался шторм, небо затягивало хмурыми косматыми тучами, по морю гуляла тяжелая рябь, люди прятались кто куда. Старик Сеннис становился мрачнее и ворчливей обычного, а Криспа охватывало радостное томление. Он выходил на балкон особняка и любовался буйством природы. Выл шквалистый ветер, острые капли дождя кололи руки и лицо, молнии сверкали на горизонте, пронзая бушующее море, раскаты грома доносились с небес. Стена темной воды с шипением разбивалась о волнорезы, вздымая белую пену. Крисп хватался за поручень, чтобы тверже стоять на ногах. Сердце трепетало. Он дышал полной грудью, и на душе было страшно… и так хорошо.

– Вот Ты где, Господи! – шептал Крисп. – Вот Ты где!

XII

Шли месяцы, а приказ об атаке на Византий так и не поступал. Когда до Фессалоников стали доходить тревожные вести о трудном течении готской кампании, Крисп засомневался, понадобится ли флот вообще. Если дела так плохи, как говорят, то отец, скорее всего, вернется в Сирмий и отложит войну с Лицинием до лучших времен.

«Неужели старик прав?» – удивлялся Крисп, вспоминая слова Сенниса Флора.

Солнечная, беззаботная атмосфера Фессалоников начинала действовать и на него. С каждым днем все сильнее тянуло расслабиться, понежиться на пляже, искупаться в море, перестать постоянно во все вникать, искать себе работу и нагрузки.

«Еще немного, и я сдамся», – с некоторой досадой подумал как-то Крисп, глядя на закат и потягивая вино под неторопливые рассказы Сенниса о былых временах.

Но в ту же ночь его разбудил робкий стук в двери спальни. Это был смотритель дома, который хотел доложить о прибытии гонца со срочным посланием. Крисп обо всем догадался еще до того, как отогнал сон. «Наконец-то», – промелькнула в голове мысль. В письме от Константина оказалось всего три строчки:

«Отплывайте как можно скорее! Цель тебе известна. Ваш успех – ключ к скорому миру. Да пребудет с вами Господь!»

Флотом Лициния командовал Гай Абант, опытный моряк из простолюдинов. Когда-то он служил под началом Сенниса Флора. Его корабли стояли у Геллеспонта.

– У Абанта больше судов, поэтому поведет он их, скорее всего, полумесяцем, чтобы взять нас в кольцо, – рассуждал Сеннис. – Я бы точно так поступил. Самые мощные корабли – на флангах, чтобы давить, а в середине строя заслон из судов полегче. Их задача – только сдерживать нас. В ответ мы тоже пойдем полумесяцем, но выгнутым, с ударной силой в центре, чтобы прорваться.

Узнав утром, что необходимо выступать на Византий, Крисп глубоко вздохнул, но возражать не стал.

– А если мы увязнем? – спросил Крисп. – Нас же раздавят.

– Это очень опасно, – согласился Сеннис. – Но иначе нельзя при атаке на превосходящего противника. Построившись в линии, мы будем менее уязвимы, но и шансов преуспеть станет в разы меньше. Я стар, мне нечего терять. Но разве тебе, благороднейший, стоит так собой рисковать?

– Что ты хочешь сказать?

– Неожиданная хворь может помешать тебе выйти в море, и ты останешься в Фессалониках, выздоравливать…

– Я прекрасно себя чувствую! – прервал его Крисп. – Ничего со мной не случится. А ты хоть и вправду немолод, но старостью своей еще не насладился в окружении роскоши и прекрасных рабынь. Она ждет тебя после победы, поэтому не вздумай погибать!

Они улыбнулись друг другу.

– Я уже приказал начать погрузку. Но она займет пару дней, если не больше, – сказал Сеннис. – Нужно поднять много снаряжения и провианта, а пирсов не хватает.

– Значит, мы успеем нанести на корабли хризму, – произнес Крисп. – На паруса и корпус. Чтобы Господь хранил нас.

Старик помрачнел:

– Нептун капризен, он может разгневаться. А моряки крайне суеверны. Любая неудача или дурное предзнаменование – и они падут духом. Тогда мы обречены!

– Скажи им, что мы не отвергаем бога морей, а призываем в помощь Бога Всевышнего, Именем Которого мой отец сокрушил всех своих врагов.

– Это было на суше, – возразил Сеннис.

– Господь Вездесущ! Он в ветре, молниях и волнах. Вероятно, во всей Империи не найдется человека, который больше тебя знает о кораблях, высокородный Сеннис, но много ли ты понимаешь в богах?

– Я знаю, что их нельзя гневить!

– Тогда задобри Нептуна щедрыми подношениями, раз так беспокоишься из-за него. Ты говоришь, наши моряки могут пасть духом, а представь, как затрепещет враг, увидев хризму. Не важно, на чью сторону встанет бог морей, если нас будет оберегать Сам Господь!

– Мне бы твою уверенность, благороднейший Крисп.

– Тогда стань христианином. Когда истинно верующий идет в засуху молиться о дожде, он берет с собой непромокаемую накидку.

– Зачем?

– Чтобы не простудиться на обратном пути. Ты сам признал, что тебе нечего терять, а представь, как много можно приобрести.

– А если мы все погибнем, то попадем в христианский Рай?

– Возможно, – пожал плечами Крисп.

Гай Абант удивился, когда ему доложили, что флот Константина покинул Фессалоники и движется к Мраморному морю. Он думал, Сеннис Флор будет скорее обороняться, чем атаковать. Решив, что раз дичь сама рвется в ловушку, то не стоит ей мешать. Абант приготовился встречать противника.

Утро выдалось ветреным, но облака плыли светлые, легкие, не предвещавшие ненастья. Моряки и солдаты Абанта вповалку спали на палубах, набираясь сил перед скорым сражением. Белокрылые чайки кружили над мачтами. Силуэт молодого месяца из бледного серебра таял, словно кусочек небесного льда. Колышущаяся водная гладь казалась зеленоватой. Линия горизонта на востоке едва заметно розовела.

Из тумана, мерно раскачиваясь на волнах, плавно показались корабли с хризмой на парусах. Дозорные сперва приняли их за мираж. Это были либурны, шедшие под парусами, с убранными веслами. Забили тревогу.