Посол Великого владыки. Сокрытое царство. Часть 1. Том 1

Дочь свою Токто держал в не меньшей строгости, чем центральный рынок, вежливо, но сурово отбивая от нее многочисленных поклонников, в искренней чистоте намерений которых он не без основания сомневался. Злые языки шутили, что сановный папаша бдит свое нежное дитя и за себя, и за почившую от семерийской малярии супругу, стремясь таким образом хоть как-то компенсировать для девочки отсутствие матери, верность которой он хранил вот уже на протяжении семнадцати лет. Впрочем, Вордий, которого в данном случае было весьма сложно упрекнуть в недостаточно трепетном отношении к девичьей чести, нашел единственно верное решение проблемы. Со свойственной ему простотой и незатейливостью он просто взял и подружился с отцом своей недоступной возлюбленной, в результате чего Токто по прошествии буквально двух месяцев сам предложил дочери обратить внимание на столь достойного молодого человека. В результате уже совсем скоро Вордий стал чувствовать себя в доме Токто как полноправный член семьи, однако сейчас этой солнечной идиллии был брошен неожиданный вызов, поставивший под угрозу если не грядущую свадьбу, то уж точно – спокойствие и сдержанность одного из будущих супругов.

– Клянусь мечом карающим Стража Небесного престола, я доберусь до правды, чего бы это ни стоило! – и Вордий рубанул правой рукой воздух так стремительно, что этой ярости позавидовал бы и тигр, которого гвардеец так натурально изображал, бешено рыская из угла в угол. Он искренне переживал за Уни, но не меньше этого – за свои отношения со стариной Токто, которого он так некстати втянул во всю эту темную историю с ядом.

«Ну надо же было такому произойти! – в панике кусал губы Вордий. – Кто ж его знал, что все так обернется!»

Впрочем, будущий тесть воспринимал происходящее сдержанно, как профессионал, прошедший в жизни через массу не менее серьезных испытаний, и ни словом, ни жестом не выдал своего неудовольствия тем печальным обстоятельством, что его трепетное дитя оказалось втянуто в криминальные события. Вместо этого он просто встал ни свет ни заря и в нарушение всех правил приличия без всякого предупреждения навестил в столь ранний час неприметную аккуратную виллу в тенистой рощице молодых дубков на самой окраине Триказинцо. Осушив для бодрости в преддверии наступающего дня со старым другом по торгендамским походам кубок молодого улиньского вина, он получил искренние уверения в том, что безопасность его и его дочери отныне находятся в руках специалистов не менее искусных, чем он сам в делах хирургии и борьбе с болезнями. А посему домой Токто вернулся лишь для того, чтобы снисходительно похлопать по плечу Вордия в ответ на его искренние извинения за причиненные неудобства, поцеловать дочь и неспешно удалиться на службу, удостоверившись на прощание, что с его новым и неожиданным пациентом ничего плохого сегодня уже не случится.

Для беспокойства опытнейшего врача империи, похоже, и вправду не было каких-либо серьезных оснований. Проведя во сне почти двенадцать часов, Уни почувствовал себя значительно лучше. Болезненная слабость все еще тянула голову к подушке, однако силы уже постепенно возвращались к нему, к нескрываемому удивлению Токто и горячей радости друзей.

Наплевав на службу, Вордий успел сбегать за Севелией Вирандо и сообщить о плачевных последствиях злоупотребления ее сыном непривычными для его нежного желудка креплеными торгендамскими винами. По взаимному уговору истинные причины едва не сведшего Уни в могилу отравления решено было хранить в тайне вплоть до выяснения всех обстоятельств, чем и решил незамедлительно заняться новоиспеченный офицер императорской гвардии. Дождавшись ухода хозяйки «Счастливого конека», так кстати заставшей сына спящим и потому недолго обременявшей своим хлопотливо-беспокойным присутствием, Вордий провел детальный допрос будущего тестя на предмет точного установления причины и источника отравления.

– Токто свято убежден, что это циструза! – вещал он едва проснувшемуся Уни, который свернулся калачиком на левом боку и, чуть прикрыв глаза, пытался разместить в голове первые результаты начавшегося расследования. – Она действует где-то через час-два после приема внутрь. Если так, то яд тебе подсыпали в «Рыбке». Вот Мрак! Я разнесу эту харчевню по бревнышку, поглоти их Темная бездна!

– Не думаю, что скандал – это то, что нам сегодня нужно, – Уни с усилием перевел дух. – Вспомни, какая у них клиентура. Там такой надзор, что подкупить обслугу, скажем, просто нереально. Злодеи только бы раскрыли себя. Да и потом, – слабым голосом продолжал он, – каким образом сделать так, чтобы отравился именно я? Просто нереально!

– Ну да, видел бы ты, как забегали эти уроды! Они даже колесницу мне оплатили, деньги на доктора предлагали, чтобы мы только не болтали обо всем вокруг. Клиент поужинал в «Рыбке» и тут же помер на ступеньках заведения… Да там такие люди собираются, они эту корчму враз закрыли бы!

– Вот именно. Так что я просто убежден, что это сделал кто-то из своих.

– Что?!! Из друзей?

– Ох. Ну а кто еще, посуди сам. Трудно, конечно, все это признавать, но если мы не ошиблись и это действительно яд, тогда других вариантов просто нет.

– Да? Но меня с Лювией ты, надеюсь, исключаешь?

– Исключаю, – слабо хмыкнул Уни. – У тебя и так было полно возможностей меня прикончить, что до того, что после.

– Ну-ну. И на том спасибо.

– Значит, остаются трое: Дагений Вандей, Соргий Квандо и эта его сомнительная рыжая девица.

– Да, мне она тоже как-то с самого начала не понравилась. А что касается Дага, то он с приветом, конечно, но чтобы вот так ни с того ни с сего травить друга детства…

– Ну, как минимум один мотив у него вполне может быть.

– О чем ты?

В комнату неслышно вошла Лювия. Скрестив на животе пальчики с перламутровыми ноготками и слегка закусив губки, она жалобно, с вопросом в глазах уставилась на Вордия, тот после секундной паузы снисходительно кивнул головой в сторону мягкой низенькой банкетки в углу комнаты.

– Видишь ли, я не хотел это тебе говорить, но в свете произошедших событий… – замялся между тем Уни. – В общем, Даг в последнее время активно вербовал меня в свое тайное общество борцов за справедливость, которые явно замышляют недоброе в отношении нашего любимого императора. В последний раз он говорил со мной об этом именно в «Рыбке», когда мы стояли на балконе. Ну, я, в общем, был не в духе, чтобы вести дискуссии, и возможно, он стал опасаться, что я просто сдам его братию Солнечной страже.

– Х-ха, Даг – заговорщик? Да он просто мелкий брюзга! Вечный нытик, коллекционирующий всякие неблагозвучные сплетни.

– Ну не знаю… Вообще-то он многое по делу говорит. Хотя думаю, что на практике осуществить его теории совершенно невозможно.

– Слушай, ты же меня знаешь. По делу не по делу… И ему говорил, и тебе скажу: приказ дадут – любого уроем! Эти книжники совсем обнаглели, народ мутят, а чуть что – простачками прикидываются. Но Даг-то – идиот! Работаешь себе адвокатом – и работай, речи толкать у него здорово получается, но зачем со всякой голытьбой якшаться? А впрочем, он всегда был с придурью, сколько его помню.

– Насколько я слышал, Даг не просто адвокат. Он бедняков бесплатно защищает. Нет, что-то не складывается тут. Он, конечно, фанатик, но благородный и честный, а не какой-то там подлый убийца.

– Здесь я согласен, подлецом он никогда не был. Да и откуда бы он яд взял, если причина отравления – его неосторожные с тобой откровения? С собой носил на всякий случай? И правда, бред!

– Идем дальше. Соргий. Он, конечно, раздолбай, каких свет не видывал, но назвать его убийцей просто язык не поворачивается. Да и мотивов у него никаких нет, мы с ним вообще в разных мирах живем…

– А девица? Забыл, как ее зовут… Кто она вообще такая?

– Не знаю, я тоже как-то пропустил мимо ушей.

– Ну ладно, это как раз легко выяснить.

– Это да. Только я все равно не понимаю главного – кому я вообще понадобился?

– Вспомни всех своих врагов. Может, кому дорогу перешел, случайно даже?

– Да нет, не было ничего. И кто я вообще такой? Наследство что ли имею, положение?

– А твое назначение в посольство? Ты не думал о том, что кому-то это могло прийтись не по нраву?

– Кому? Что, многие могли претендовать на мое место? Я же говорил уже: кроме меня и старика Барко, нет в империи живых носителей вириланского языка.

– Ты это точно знаешь?

– Да, точно! Конечно, они могли бы нанять капоштийца. Среди их купцов, торгующих с Вириланом, есть немало знающих тамошний язык. Но, х-ха, цель нашей миссии настолько секретная, что они не рискуют доверить содержание переговоров чужестранцам.

– Значит, если тебя убить, то посольство не состоится? – неожиданно подала голос Лювия.

Друзья на мгновение замерли и одновременно уставились на девушку. Вордий даже перестал ходить из угла в угол и только широко раскрыл рот от неожиданного озарения:

– Ну ты даешь, милая! Как же нам сразу это в голову не пришло?

– Действительно, – Уни перевернулся на спину и со скептическим, немного глуповатым выражением лица принялся разглядывать потолок, расписанный под кроны вечернего леса. – Это ж проще пареной репы! Меня, конечно, и раньше немного смешила вся эта непонятная секретность вокруг нашей миссии, но я считал это паранойей нашей бюрократии и не думал, что все действительно настолько серьезно.

– Серьезно? Да не то слово! Ты стал пешкой в большой дворцовой игре, пребывая в своем счастливом детском неведении относительно реального хода событий.

– Ну, меня всегда удивляло, почему посольство в Вирилан сподобились снарядить только сейчас. Видимо, при дворе кому-то очень не хочется установления прямых отношений с этим царством. И я даже, наверно, знаю, кому именно. Но почему, какой смысл так ожесточенно сопротивляться воле самого императора? Боязнь ухудшить отношения с Капошти – это ведь просто прикрытие, глупые страхи старика Форзи. Двор не упустил бы возможности заполучить свой жирный кусок от прямой торговли, да и союзники против аринцилов нам бы тоже пригодились. Ох, интересно было бы во всем этом разобраться!

– Нет, ну вы только поглядите на него! Уни, очнись, ты теперь живешь в реальном мире, а не в призрачном царстве книжных свитков! Тут и убить могут, ты что, до сих пор этого не понял? Тебе сейчас спрятаться нужно хорошенько, пока эти мерзавцы не пронюхали, что ты жив, а не за дворцовыми тайнами гоняться!

– Ты и правда думаешь, что они осмелятся проникнуть в дом главного имперского лекаря?

– О Солнце всемогущее, да неужели ты так ничего и не понял? Если они решились пойти на убийство, значит, загнаны в угол и способны на все! Раз уж они открыто скатываются к примитивной расправе, значит, исчерпали иные способы добиться своего!

Вордий с шумом выдохнул и скрестил руки на груди. Его взгляд охватил беспомощного Уни на кровати и милый силуэт Лювии, смотрящей так жалобно, словно это она причина всех так нежданно свалившихся на друзей несчастий.

– В общем так, – Вордий покусал губу. – Токто на службе, вам сидеть тихо, слугам скажу, чтоб никому не открывали. Я в казармы, возьму там пяток своих людей, перенесем тебя ко мне до отплытия. Так надежнее.

– Я еще должен повидать матушку, – подал голос Уни. – И вообще, ей же надо как-нибудь объяснить, что тут происходит.

– С эмель Вирандо я поговорю сам. Ничего лишнего ей знать не следует.

– Да? Очень мне было бы интересно на это посмотреть. И что ты ей скажешь?

– Не знаю, придумаю что-нибудь. Она ко мне всегда была до крайности мило расположена.

– Ну еще бы, ведь ты так самоотверженно защищал ее единственного сына от всяких там уличных хулиганов.

– Вот видишь, как-нибудь справлюсь. Ну, ха, даже если нет, то в казармы ее все рано не пустят.

– Вордий, это жестоко! – возмутилась Лювия. – Может, я сама с ней поговорю, а?

– Брысь, тихо сидеть! – строго цыкнул на нее будущий супруг. – Чтоб из дома носа не казала, ясно? А матушка твоя мне потом еще спасибо скажет, – буркнул приятелю Вордий и стрелой вылетел из комнаты.

Уни сложил руки за головой и скорчил Лювии жалобную мину. В который раз жизнь доступно объясняла юноше, что он в ней пока еще совсем ничем не управляет. Даже самим собой.

Таверна с совершенно идиотским названием «Пролежни» была тем не менее одним из главных украшений южного портового района Энтеверии. Секрет этого, прямо скажем, не самого высокорангового заведения был отнюдь не в безвкусной лепнине и совершенно пошлых драпировках с претензией на подражание интерьерам Ясноликих чертогов. Просто если, скажем, вы, как честный и нравственно безупречный торговец или чиновник средней руки, твердо уверены, что измена супруге в пределах домашнего очага есть страшнейшее преступление в ее глазах и глазах всевидящего Солнечного ока, то стопы сами несут вас именно в это место. Ибо, во-первых, в плебейском районе вы останетесь неузнанным, во-вторых, солидное заведение гарантирует безопасность, и в-третьих, что самое главное, район порта населен в основном чужестранцами и наполнен их чудными кумирнями, так что Небесный владыка, видимо, в силу естественного отвращения к неверным заглядывает сюда гораздо реже. Впрочем, целомудренные столичные жены также не оставались в долгу по части богобоязненного поведения, тем паче что «Пролежни» занимали стратегически важное положение, находясь в удобной близости от целого ряда рынков, посещение которых входит в обязанности каждой хозяйки. Единственный риск заключался в том, чтобы не допустить трогательного единения членов семьи в этом, предназначенном для совсем иных свиданий, заведении. Впрочем, учитывая, что мужчины чаще предпочитают отдыхать на закате трудового дня, а жены – в самом его разгаре, серьезные проблемы возникали разве что у нарушителей этого негласного правила.

К категории любителей риска, вероятно, могли бы отнести и миниатюрную, закутанную в коричневое покрывало дамочку, искусно прокладывающую дорогу в дефилировавших на долгожданный вечерний отдых плебейских массах. С явно не соответствующей статусу зрелой матроны поспешностью она ловко огибала не склонных уступать дорогу развязных горожан, вызывая своими маневрами нахальные комментарии идущей позади разношерстной публики. Доселе неизвестно, успели ли местные острословы сделать ставки относительно пункта следования этой целеустремленной персоны, однако ее в общем-то логичный заход в «Пролежни» вызвал дружную волну грубоватого хохота.

Каких более острых приключений двинулась искать на свою голову эта припортовая шпана, история умалчивает, чего не скажешь о женской фигуре в коричневом. Хозяин «Пролежней», сальный низенький тип откровенно неприятной наружности, получил от нее какой-то неопределенный жест в свою сторону и тут же потерял интерес к этой, видимо, уже знакомой посетительнице. Дамочка стыдливо вцепилась в свое покрывало и, еще глубже запрятав в нем свое личико, резво застучала башмачками по деревянным ступеням. Семенить ей пришлось весьма основательно, ибо заведение насчитывало аж четыре этажа, коим были присвоены образные имена земли, воды, леса и неба. Однако очевидное нежелание хозяев обременять посетителей дорогих «небесных» апартаментов подъемом по лестнице привело к оригинальному расположению уровней вверх тормашками, в результате чего путь нашей торопливой знакомой в наиболее дешевые «земные» комнаты парадоксальным образом лежал на самый верхний этаж здания. Ворвавшись в полумрак освещенного коптящими сальными свечами коридора, бесстыже вопившего со всех сторон о непростительно тонких стенах, матрона в своем неудержимом порыве споткнулась о вдрызг обкуренного оборванца, почему-то с ходу обозвавшего ее «вареной шлюхой». Проинформировав этого хама, что вынуждена говорить с потомком свиньи в семнадцатом поколении, женщина буквально высадила плечом дверку соседней комнатушки, еще более чернильный полумрак которой уже давно ожидал ее прибытия.

Своей откровенной непритязательностью помещение напоминало даже не вертеп, а какое-то стойло. На скрипучих, с подозрительными подтеками досках валялся набитый соломой тюфяк, на котором, закинув ногу на ногу, расположился седой мужчина лет пятидесяти с красиво изогнутыми к переносице светло-зелеными глазами и тонкими чертами лица потомственного аристократа. Глаза эти лениво покосились на вошедшую, словно хозяин делегировал им свой протест в связи с отрывом от такого архиважного занятия, как использование в качестве зубочистки засохшей во времена сотворения мира травинки. Впрочем, эта достойная имперского театра Хонто пантомима была начисто проигнорирована гостьей, которая резко уселась на единственный в комнате низкий плетеный стул и, словно вдруг расслабившись после бешеной уличной скачки, неспешно и аккуратно опустила свое покрывало. В голубых, прищуренных глазах женщины одновременно сквозили и злоба, и равнодушие, и усталость, которые, слившись воедино, готовы были вырваться в виде жесткого, уничтожающего вопроса своему собеседнику. Впрочем, последний хорошо это уловил и незамедлительно перешел в контрнаступление: