Мальтийская история: воспоминание о надежде

Она беззвучно рассмеялась:

– Понимаю, что глупо … но что делать? – она развела руками, продолжая улыбаться.

Так ещё полчаса порхала наша лёгкая беседа – так могло показаться со стороны, но в моих же ушах звучал скрип старой портовой тележки, набитой рыбой. Поэтому я с облегчением покинул кафе, провожая Надэж домой. Мы шли тёмными улочками, освещаемыми скудным светом, пробивающимся сквозь решётки оконных ставней: «Почти как дома, в Нанте».

Конечно, мадам мне нравилась, даже чересчур. Но всё это должно продлиться недолго: пройдёт день, другой, и она отправится к мужу в жаркий Триполи, я её больше не увижу и скоро забуду. Она как будто подтвердила мои мысли:

– Мой пароход скоро отправится в Триполи. Викто?р, я прошу тебя проводить меня, – повернув голову в мою сторону и не увидев восторга, быстро добавила: – Понимаю, что у тебя работа в порту, но если есть такая возможность … мне будет очень приятно помахать кому-то на берегу. Пароход «Ливорно».

Что я мог ответить? Конечно, я заверил её, что обязательно провожу. Ну, что же, последний жест галантности. В конце концов, я же с берегов Луары.

Мы подходили к двери её дома, настало время прощаться. Она обернулась ко мне.

– Викто?р, если я не уплыву завтра, мы можем посидеть вечером в кафе, – она как будто хотела загладить несуществующую вину, мне стало неловко и стыдно за свои идиотские мысли – я обещал, что обязательно зайду к ней. «Скоро парижанка исчезнет из моей жизни. И мы оба это знаем. Хотя для неё – это просто желание скрасить унылость пребывания на этом островке», – усмехнулся про себя, вспомнив: Фэб де Шатопер останется один! Кто бы мог подумать, что Мальта надолго станет для неё вынужденным пристанищем подобно Собору Парижской Богоматери для Эсмеральды.

По возвращении домой мне хотелось сразу лечь в постель и забыться глубоким сном, но я заставил себя всё-таки зайти к соседке. Постучал в дверь, подождал, никто не ответил. В её комнате тихо бурчал громкоговоритель: «Танковые части вермахта пытаются прорвать оборону французских войск в районе Шалон-сюр-Марна. Союзные армии мужественно отражают…» Шагов или какого-либо движения не услышал. Постояв ещё немного, вернулся в свою комнату, разделся и лёг.

Однако через несколько минут моих безуспешных попыток заснуть за приоткрытым окном послышались шорохи. Я встал, открыл окно настежь и выглянул наружу. На меня смотрели два светящихся близкопосаженных глаза. Пару секунд мы ошарашено смотрели, не мигая, друг на друга, пока я не разглядел, что передо мной кот, обыкновенный кот, лезущий по изогнутому стволу прилепившегося к стене дерева.

– Привет, – поздоровался с ним, животное в ответ фыркнуло.

– Понял, ты не в настроении, – перевёл для себя его ответ: поболтать не получится.

Осознав, что я не представляю для него опасности, кот деловито продолжил свой путь и вскоре заскочил в полуоткрытое окно соседней комнаты, мелькнув рыжей шерстью в отблеске луны.

«Значит, у соседки проживает кот», – сделал нехитрый вывод и отправился в постель. Уже около полуночи раздался хлопок входной двери, шаги в коридоре, затем в соседней комнате.

«Загадочная соседка вернулась», – подумал сквозь сон, перевернулся на другой бок и снова заснул…

На следующее утро, направляясь в портовые доки, спросил у возившихся неподалёку такелажников о пароходе «Ливорно». Те махнули рукой в сторону стоящего на рейде судна с чёрными бортами. «Ливорно» будет стоять здесь ещё тысячу лет», – со смехом добавили они, я понятливо кивнул: «Британская система медлительна и инерционна», и продолжил свой путь в доки. Сегодня мы должны спускать на воду катера, надо торопиться.

Думать о чём-то стороннем не успевал: топливопровод, похоже, забился после нашей чистки – надо же случиться такому «везению». Но лучше этому произойти сейчас, чем в открытом море. Мы провозились ещё полдня, но работу всё-таки выполнили. Я вытирал ветошью блестящие от машинного масла руки.

«В результате ожесточённых боёв немецким войскам удалось прорваться к оборонительным рубежам на Сене. Части экспедиционного корпуса и французская армия перешли в контрнаступление по ликвидации прорыва войск противника…», – вещал громкоговоритель на стене склада. Я сел на раскалённую от солнца бочку. Мой зад ничего не чувствовал: «Значит боши уже на Сене. Всё кончено – это просто агония». Наверное, я всё-таки ненастоящий француз. Мои руки бросили ветошь: «Перекати-поле. Терять свою страну у нас в крови». Побрёл в раздевалку, обернулся – Папаша Гийом остался стоять, засунув руки в карманы робы и запрокинув голову вверх, подставляя лицо средиземноморскому солнцу. Что он говорил? «Бошей в Марселе не будет». Но я уже не был в этом уверен.

Вечером этого же дня я стоял перед дверью Надэж. На этот раз у меня было совсем другое настроение: любящая супруга спешит воссоединиться с любимым мужем. Зачем я здесь? Зачем я ей? Но, может быть, я постоянно путаю собственные желания с действительностью. «Просто помогаю девушке, попавшей в затруднительное положение», – повторял как заклинание.

На пороге появилась Надэж. Она пригласила меня внутрь. На ней было надето тоже платье, что и вчера. Поэтому резкое изменение выражения на её лице по сравнению со вчерашней встречей было особенно заметно. Она машинально посмотрела на подол юбки, потом в сторону чемодана, стоящего около стены, затем отвела взгляд в сторону, стараясь не встречаться со мной глазами. Ни малейшего намёка на улыбку. Я не мог не спросить, что явилось причиной её настроения. Дама отошла к окну, повернулась ко мне спиной. Вытянулась как струна, смотрела молча на окна противоположенного дома.

– Была сегодня в порту, – она опять начала отрешённо водить пальцем по стеклу, – пароход задержан на неопределённое время, итальянцев интернируют на Сицилию или в Ливию. Нас возьмёт на борт пароход, идущий из Александрии в Триполи через Ла-Валетту.

– Прекрасно, Надэж, – я пожал плечами. – Ты уплывёшь к любимому мужу. Только на другом судне.

Девушка повернулась ко мне лицом, сцепив пальцы рук перед собой.

– Ты не понимаешь, Викто?р. Пароход будет только через неделю, – она смотрела на свои руки.

Я был обескуражен такой новостью, но что можно сделать в такой ситуации? Только успокоить. Тем более, что парижанка начала нервно ходить вдоль окна.

– Не надо так расстраиваться, Надэж. Ты всё равно уплывёшь в Триполи, только теперь через семь дней, – высказался я, попытавшись придать своему голосу спокойную уверенность.

Она застыла около окна, снова посмотрела на меня. Надэж приподняла брови, отчего внешние уголки её глаз опустились. На её лице я прочёл скорбное сочувствие уже к себе как к умалишённому.

– Викто?р, ты слышал последние новости? – не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – Немцы приближаются к Парижу. Кому теперь нужны какие-то французы, затерявшие на скалах в море?

– Успокойся, Надэж. Двадцать лет назад во время Великой войны боши тоже приближались к Парижу, но были разбиты маршалами республики. И сейчас они призваны премьером снова в строй, чтобы вновь доказать силу французской мощи. Линия Мажино для немцев непреодолимый рубеж, – я вещал этот пропагандистский бред под её пристальным взглядом. Она молчала, пока я говорил.

– Викто?р, ты в своём уме? – её взгляд скользил по моему лицу. – Какие маршалы? Столетние выжившие из ума старики? Линию Мажино уже обошли. А мощь будут демонстрировать в предместьях Парижа беженцы из Пикардии и Шампани?

Её поучения меня разозлили: «В конце концов, что может понимать эта папина дочка из XVI округа о жизни? Её коробит, что она встречает меня в одинаковом платье – вот горе! Я её успокаиваю, как могу, и я же полноценный идиот!»

Мои бурлившие мысли были перебиты очередными её причитаниями. Она опять начала ходить вдоль окна, сжав кулачки:

– Что же будет с родителями? Ведь они остались в Париже!

– Ничего не будет. Столицу не бомбят. Боёв за неё, очевидно, не будет. Подойдут, потопчутся в Венсене, заберут всё вино с Лотарингией и Эльзасом в придачу и уберутся к своим мюнхенским свиньям, как это было семьдесят лет назад при Бадингете, – мне всё это надоело, и я, нарушая все правила приличия, невежливо плюхнулся на стул и вытянул ноги. Хотелось сплюнуть от души, но это был бы слишком даже для меня. Она замерла и уставилась на меня круглыми глазами.

– Викто?р, что ты такое говоришь? Что ты понимаешь?! Они там, в адовом котле немецкой чумы, а ты здесь рассуждаешь об этом, как об очередном историческом анекдоте!

Это было последней каплей переполнившей чашу моего терпения, и я взорвался:

– Исторический анекдот? – зло посмотрел на неё. – Четыре недели назад при бомбёжке Нанта погибли мои родители. Что ты скажешь об этом анекдоте?

Я замолчал, продолжая смотреть на неё. Надэж попятилась назад, к окну, подоконник остановил её. Она схватилась руками за него, несколько секунд молча смотрела на меня немигающим взглядом, затем резко развернулась лицом к окну, распахнула оконные рамы и перегнулась через подоконник. Я испугался: мне показалось, что она хочет выброситься из окна. С возгласом «Надэж, остановись!» бросился к ней. Один миг, и её талия оказалась в моих руках. Она застыла. Несколько секунд мы стояли неподвижно. Наконец, прозвучал её голос:

– Отпусти.

– Да, – тихо ответил я и отошёл назад к стулу.

– Мне стало дурно, – она всё ещё стояла ко мне спиной. – Хотелось свежего воздуха.

– Простите, мадам, я не о том подумал, – я перешёл на «Вы», укоряя себя за излишнюю несдержанность: устроил скандал с практически незнакомой дамой. Глупейшая ситуация! – Пожалуй, я должен уйти. Простите, мадам, – я уже намеревался идти к выходу, когда она развернулась ко мне лицом. Широко распахнутые глаза блестели, зрачки бегали по мне.

– Постой, Викто?р.

Я остановился. Она напряжённо сглотнула, потом истерично выпалила:

– Прости меня, прости меня. Я не знала. Но какая разница! Какая разница! Люди гибнут, гибнут! Родные, близкие, незнакомые! Они безвозвратно исчезают!

Девушка села на кровать, закрыла лицо, раздались всхлипы, сквозь которые слышалось непрекращающееся: «Прости меня, прости меня…» Её плечи тряслись.

Я сделал шаг к ней, но потом остановился, начал топтаться на месте, не зная, что делать. Наконец, решился и подошёл к ней. Обнял её за плечи, она уткнулась лицом мне живот. Я молчал – просто не знал, что сказать, – но через несколько минут она затихла. Слабым движением оттолкнула меня. Я отошёл назад. Посидев немного, Надэж вздохнула, встала, прикрыв руками лицо; сняла полотенце с вешалки и направилась в туалетную комнату, бросив мне по дороге:

– Подожди меня. Прошу.

Я сел на стул, ожидая даму, хотя самое большое моё желание сейчас было уйти и больше не видеть её. Но я остался, и она вернулась. Застенчиво улыбнулась мне.

– Прости, Викто?р. Я сорвалась. Мне надо на воздух, лучше на набережную. Надеюсь, ты проводишь меня?