– На карте стоит нечто большее, чем мое счастье.
– А! – задумчиво сказал Джордж. – Ты говоришь о пресловутом Джеке Лэффи.
Джеки медленно обернулась к отцу:
– Выходит, ты об этом знаешь!
Джордж усмехнулся:
– Я был бы невероятным глупцом, если бы не обратил внимания на загадочное совпадение политических взглядов моей дочери, которая, кстати, в последнее время стала по ночам куда-то исчезать, со взглядами скандально известного Jacques la fille, правда? – Джордж произнес псевдоним, который изобрела Джеки, используя французское написание имени Жаклин: Жак-девушка. – Посмотрим, какие у нас есть доказательства. В Лонг-Рум ты прислушиваешься к серьезным дискуссиям джентльменов вместо того, чтобы танцевать, как другие леди. Ты читаешь от корки до корки каждый номер газеты, а именно «Дженерал эдвертайзер», тогда как другие девушки зачитываются любовными романами. На балах тебя тянет к политикам, которые обсуждают обязательства Америки, и бесцеремонно отвергаешь молодых людей, добивающихся твоего внимания. – Он умолк, но глаза его все еще смеялись. – Хочешь, чтобы я продолжил?
– И что ты чувствуешь в связи с моей тайной? – с настороженным любопытством поинтересовалась она.
– Гордость... Тревогу. Желание оберечь тебя. – Его лицо выражало отеческую гордость. – Ты можешь винить меня в этих чувствах?
Джеки покачала головой, все еще потрясенная признанием отца. Подумать только, он все время знал!
Джордж вздохнул и медленно встал, глядя на свою замечательную дочь.
– Я постоянно читаю твои статьи и, должен сказать, изумлен твоим пониманием политики, а еще больше отвагой. Ни одна другая женщина не посмела бы высказываться так откровенно.
– Бейч сразу отказал бы мне в работе, если бы узнал, что под псевдонимом «Лэффи» скрывается женщина. Он думает, что это пишет республиканский политик... мужчина с сильными связями, имеющий постоянный доступ к самым влиятельным кругам правительства. Только поэтому он и принимает мои статьи.
– Я знаю, – серьезно согласился Джордж. – Вот почему я не стал тебя отговаривать... хотя очень тревожусь за твою безопасность.
– За мою безопасность?
Джордж поднял к себе ее лицо:
– Жаклин... Я много раз видел, как ночью ты уходишь из дома. Несколько раз я незаметно провожал тебя, чтобы убедиться, что с тобой ничего не случилось. Но я не всегда могу с тобой быть, поэтому очень тревожусь.
– Я думала, что делаю все так скрытно, а ты давно уже все знал! – Джеки с досадой усмехнулась.
– Да, и с тех пор никак не могу решить, как мне поступить.
Джеки побледнела.
– Папа, не пытайся меня остановить. Прошу тебя, папа, для меня это так важно...
– Я понимаю, Джеки. Но сейчас очень трудный момент... Принимая во внимание напряженные отношения Америки с Англией и то, что во Франции все еще проливается кровь... боюсь, ты очень рискуешь.
– Я уверена во всех фактах и излагаю в статьях свое мнение, нисколько себе не изменяя.
Джордж покачал головой:
– Я не подвергаю сомнению твою независимость, ma petite. Меня беспокоит влияние твоих статей на общественное мнение... Подстрекают ли они людей и таким образом вносят более глубокие разногласия внутрь нашей страны, не говоря уже о том, что вызывают более непримиримое отношение к Англии? Или они служат только целям ознакомления народа с политической обстановкой и в таком случае являются необходимыми в наше время, когда и без того слишком много тайн? Я просто не знаю.
– Ты рассуждаешь точно так же, как Дэн, – не подумав, заявила Джеки. – Его это тоже беспокоит.
– Дэн знает, чем ты занимаешься? Знает, что Лэффи – это ты?!
– Нет... Конечно, нет, – возразила она, взволнованно вскакивая на ноги. – Хотя я часто задумываюсь, не подозревает ли он чего-либо. – Но тут же решительно покачала головой: – Но должно быть, я ошибаюсь, потому что если Дэн заподозрит, что Лэффи и я – одно лицо, он не станет со мной встречаться. Дэн ненавидит Лэффи и взгляды, которые он выражает.
– Естественно. Дэн и министр Гамильтон очень близкие друзья и убежденные федералисты.
Джеки молча кивнула, и в глазах ее промелькнуло выражение боли.
– Так как же я могу стать его женой, папа? У нас с ним совершенно разные взгляды. Дэн лишит меня всего, во что я верю.
– Ты так думаешь? А мне кажется, он готов предоставить тебе гораздо больше свободы, чем другие мужья.
Джеки встретила его сообщение скептическим взглядом.
– Но это ни о чем не говорит. Просто, возможно, Дэн не такой тиран, как большинство мужчин.
– А на мой взгляд, это говорит о многом, – возразил Джордж, стараясь заставить Джеки понять истину. – Не обманывай себя, думая, что его снисходительность к тебе показывает его слабость, Жаклин. Могу тебя заверить, что он вовсе не слабый человек: это доказывает его манера руководить компанией.
– Папа, а у Дэна было много женщин? – неожиданно спросила Джеки.
Джордж смущенно закашлялся.
– Я не посвящен в личную жизнь Дэна, Жаклин. Скажем так, что между леди, которых я видел с ним под руку, и историями, о которых рассказывают... – Он опять покашлял. – Да, конечно, у него были женщины, – сказал Джордж и обрадовался, увидев сверкнувшие ревностью глаза дочери.
– Так я и думала, – заметила Джеки, стараясь скрыть боль от отцовского признания.
– Так вот, моя дорогая, наоборот, Дэн – один из самых сильных и самых уважаемых мужчин, которых я знаю... и может быть опасным врагом. Да, Джеки, могу тебя заверить, Дэн Уэстбрук – это сила, с которой стоит считаться, человек, который не имеет слабостей... за исключением тебя.
– Меня?! – Джеки деланно рассмеялась. – Боюсь, папа, ты преувеличиваешь значение моей скромной особы для Дэна. Мы с ним постоянно ссоримся. – Джордж недоверчиво выгнул брови, и она поспешила оправдаться: – Людей может связывать страсть, но она не может быть серьезным основанием для брака.
– Я говорю не о страсти, а о любви.
Джеки плотно сжала губы, сердце ее бешено заколотилось.
– Дэн Уэстбрук любит тебя, ma petite, – мягко продолжал Джордж. – Он сам мне это сказал.
Джеки отвернулась, вспомнив, при каких обстоятельствах Дэн впервые сделал ей это признание.
– Если даже и так, придется ему как-нибудь это пережить. Потому что...
– И ты его любишь.
Джеки вздрогнула и напряглась.
– Это невозможно, папа. Я не могу любить Дэна... Я никогда себе этого не позволю.
В голосе ее прозвучала боль, и Джордж снова подошел к ней и заставил посмотреть себе в глаза.
– Мы не всегда можем владеть своими чувствами, дорогая... Уж мне-то это известно, как никому.