Дальнейшие похождения Остапа Бендера

– Вставайте, граф, вас зовут из подземелья!

Шура сел, потер лицо рукой и только тогда признал пассажира.

– Командор! – закричал он.

– Нет, нет, – заметил Бендер, защищаясь ладонью, – не обнимайте меня. Я теперь гордый.

Балаганов завертелся вокруг командора. Он не узнавал его в такой изысканной одежде.

– Забурел, забурел! – радостно вскрикнул Балаганов. – Вот забурел!

– Да, я забурел, – сообщил Бендер с достоинством. – Ну, каковы ваши достижения? Все еще в сыновьях?

– Да так, – замялся Шура, – больше по мелочам.

В буфете Остап потребовал белого вина и бисквитов для себя и пива с бутербродами для бортмеханика.

– Скажите, Шура, честно, сколько вам нужно денег для счастья? – спросил Остап. – Только подсчитайте все.

– Сто рублей, – ответил Балаганов, с сожалением отрываясь от хлеба с колбасой.

– Да нет, вы меня не поняли. Не на сегодняшний день, а вообще. Для счастья. Ясно? Чтобы вам было хорошо на свете.

Балаганов долго думал, несмело улыбаясь, и, наконец, объявил, что для полного счастья ему нужно шесть тысяч четыреста рублей и что с этой суммой ему будет на свете хорошо.

– Ладно, – сказал Остап, – получите пятьдесят тысяч.

Он расстегнул на коленях квадратный саквояж и сунул Балаганову пять белых пачек, перевязанных шпагатом. У бортмеханика сразу же пропал аппетит. Он перестал есть, запрятал деньги в карманы и уже не вынимал оттуда рук.

– Неужели тарелочка? – спрашивал он восхищенно.

– Да, да, тарелочка – ответил Остап равнодушно. – С голубой каемкой, подзащитный принес в зубах. Долго махал хвостом, прежде чем я согласился взять. Теперь я командую парадом! Чувствую себя отлично.

– Ух, как я теперь заживу! – произнес восторженно Шура. – Знаете что с Козлевичем? Он все-таки собрал «Антилопу» и работает в Черноморске. Письмо прислал. Просит прислать ему шланг. Побегу искать этот шланг.

– Не надо, – сказал Остап – я ему новую машину куплю. Едем в «Гранд-Отель», я забронировал номер по телефону для дирижера симфонического оркестра. А вас надо приодеть, умыть, дать вам капитальный ремонт. Перед вами, Шура, открываются врата великих возможностей.

Они вышли на Каланчевскую площадь. Такси не было. На извозчике Остап ехать отказался. Сели в трамвай.

Вагон был переполнен. Волнующиеся пассажиры быстро оттеснили Балаганова от Остапа, и вскоре молочные братья болтались в разных концах вагона, стиснутые грудями и корзинами. Остап висел на ремне, с трудом выдирая чемодан, который все время уносило течением. Внезапно, покрывая обычную трамвайную брань, со стороны, где колыхался Балаганов, послышался женский вой:

– Украли! Держите! Да вот же он стоит!

Все повернули головы к месту происшествия, задыхаясь от любопытства стали пробиваться любители. Остап увидел ошеломленное лицо Балаганова. Бортмеханик еще и сам не понимал, что случилось, а его уже держали за руку, в которой крепко была зажата грошовая дамская сумочка с мелкой бронзовой цепочкой.

Обладатель пятидесяти тысяч украл сумочку, в которой были черепаховая пудреница, профсоюзная книжка и один рубль семьдесят копеек денег. Вагон остановился. Любители потащили Балаганова к выходу. Проходя мимо Остапа, Шура горестно шептал:

– Что ж это такое? Ведь я машинально.

– Я тебе покажу машинально! – сказал любитель в пенсне и с портфелем, с удовольствием ударяя бортмеханика по шее.

В окно Остап увидел, как к группе скорым ходом подошел милиционер и повел преступника по мостовой. Великий комбинатор отвернулся.

Вот какие предшествующие события произошли с Шурой Балагановым, и когда молочные братья расстались и встретились вновь сейчас.

– Изволите что-нибудь еще заказать? – подошел к ним официант.

– Нет, нет, любезнейший, – отмахнулся Бендер. – Рассказывайте, рассказывайте, дорогой Шура.

Балаганов помолчал немного и начал свой рассказ:

– Когда меня повели, значит, то толпа любопытных поотстала. А когда милиционер объявил, как и вы, Остап Ибрагимович, в Черноморске, помните? Когда Михаил Самуэльевич Паниковский засыпался, чтобы свидетели шли с ним в участок, то толпа сразу же отхлынула от меня. И даже та гражданка, выхватив из моих рук свою жалкую сумочку, сказала:

– В допру его, товарищ милиционер. А мне на службу надо, еще и молока купить ребенку, – и тоже помчалась к подошедшему трамваю. И я остался с милиционером один на один. Ну точь-в-точь как и тогда в случае с Паниковским, товарищ Бендер! – засмеялся Балаганов. – Даже тот интеллигент в золотом пенсне, видели, как он двиганул меня по шее? И тот рванул к трамваю. Ну, я, как вы понимаете, дорогой командор, стою сам не свой со слезливой миной на лице. Чувствую, что снова не миновать мне допра. Сунул свободную руку в карман, а там пачки денег, подаренные вами, Остап Ибрагимович. И в моем сердце пробудилась такая сильная жажда к свободе, поесть досыта вкусной пищи, пожить в свое удовольствие, имея большие деньги, которых у меня отродясь не было, о которых я даже и мечтать не смел.

– Дальше, Шура, дальше, – с нескрываемым любопытством смотрел Остап на своего бывшего бортмеханика «Антилопы».

– Давай шагай, шагай, – повел меня милиционер, – в участке разберемся. – А я ему плаксиво-жалобно: – Дяденька, да я же не хотел…

– Иди, иди, нашел себе дяденьку, – засмеялся легавый, держа меня за локоть. – Уж больно лицо мне твое знакомо, видать уже не раз к нам приводился, а?

И тут, поверите, Остап Ибрагимович, как только он это сказал, в конце площади разнеслись милицейские свистки, послышалась стрельба. А пробегающий мимо нас милиционер крикнул:

– Прохоров, за мной! Бандитов ловим, не слышишь?

– Так я ж, вот с ним! – мой милиционер ему вдогонку.

– Брось его, направь в участок! – распорядился тот.

– Ступай, – указал мне Прохоров куда идти, будто я сам не знал, – хохотнул Балаганов, – а сам помчался за тем в сторону свистков и стрельбы. Потом остановился и крикнул еще:

– Не смей убегать! Издалека достану! – пригрозил он мне, отбегая.

Но я все же пошел по направлению к участку. Иду, а в карманах штанов пачки денег по ляжкам хлопают. И тут произошло то, чего не милиционер, ни даже я сам не ожидал. Мимо проезжал экипаж с поднятым козырьком над задним сиденьем, всевышняя сила вдохнула в меня решительность и прыткость. Я вскочил на его подножку и повалился на сидение рядом… со священником!

– Ну и ну, Шура, ничего не скажешь… – покачал головой Бендер. – Дальше?

– Плюхнулся я, значит, на сидение рядом со священником. Кучер заорал:

– Куда?! Вон! – кнутом замахнулся на меня, но побоялся священника задеть.

– Батюшка, спаси меня, я никого не убивал. Вот только машинально, понимаете? – сказал я ему.

Священник с окладистой бородой, с крестом на лиловой рясе трижды перекрестил меня и ответил:

– Бог тебя спасет, раб божий, молись.

– Ах, святой отец, но я не знаю ни одной молитвы, – смутился я.

– Крещеный? Вот так и крестись, – показал мне священник.

– Я неловко повторил, как надо креститься, а кучер обернулся и спросил:

– Так что, отец Никодим, высаживаем беглеца, а?

От этих слов я сжался весь и забился в угол сидения, боясь оказаться снова на улице, где, возможно, за мной уже гонится Прохоров, если не бегом, то на извозчичьей пролетке.

– Поезжай, поезжай, Василий, да как можно резвее, – приказал отец Никодим.

– И фаэтон помчался еще быстрее под цокот копыт, так как кучер захлестал двух лошадей, но не кнутом, а вожжами по их крупам.

– Ну, друг мой Шура, ничего не скажешь, повезло, – сдвинул под собой стул Бендер. – И милиционер не догонял?

– Ой, комедия, Остап Ибрагимович, – засмеялся Балаганов. – Как мне потом рассказал мой дружок, который видел, как легавый оглянулся как раз в тот момент, когда я вспрыгнул в экипаж. Он бросился за ним. Сунул в рот свисток и, чуть не лопнув, задул в него, но свистка не получилось. Отверстие было забито, наверное, семечкой. Легавый с досадой махнул рукой и побежал на помощь своим товарищам, – засмеялся рыжеволосый бывший уполномоченный по рогам и копытам.

– Выходит, все было за то, Шура, чтобы вы избежали допра. Вам невероятно повезло.

– Еще как! Шесть месяцев допра, не меньше, мне намотали бы, Остап Ибрагимович. Деньги конфисковали бы, вопросы, откуда, да что? Еще и контру могли бы приписать, а? – засмеялся Балаганов.

– Контру не контру, а уж посмотрели бы на тебя не как на карманника, а как на социально опасного элемента. И, возможно, решили бы, что ты из тех, которых ловили тогда со стрельбой, Шура. И Беломорканал тебе бы засветился домом.

– Ой, Остап Ибрагимович, командор! – растроганно произнес Балаганов и потянулся через стол, чтобы обнять Бендера.

– Ну-ну, без телячьих восторгов, Шура. Не надо оваций… Неужели вы и теперь опуститесь до низкого пижонства?

– Вот крест святой, Остап Ибрагимович, ни за что! – горячо выпалил и перекрестился Балаганов. – Положите вот здесь что угодно, не возьму чужого. Я сейчас другим человеком стал. Смотрите, какой у меня нательный крест, – распахнул Балаганов пиджак, жилетку и расстегнул рубашку. На груди бывшего карманника и мелкого воришки висел на серебряной цепочке золотой крест с распятием.

Да, с тех пор жизнь Шуры Балаганова резко изменилась и стала на прочный исправительный путь. Он как на исповеди все рассказал отцу Никодиму, за что задержал его милиционер. А когда рассказал, то кающимся голосом пояснил:

– Машинально, святой отец, клянусь, машинально. У меня же и деньги есть… – сунул он руку в карманы, намериваясь показать священнику одну из пяти пачек денег, но не решился.

– Понимаю, раб божий, искушение тебя взяло нечистым поводом. Да простит тебя Бог. Возвратил ли ты украденное пострадавшей?

– А как же, святой отец, она взяла свою эту жалкую, ничтожную сумочку.

– Ну что ж, едем ко мне, раб божий. Величать тебя как?

– Александром, батюшка.

– Вот, Александр, поживешь у меня. Поможешь по дому, если таково желание в твоей душе будет. Послушаешь проповеди. И даст Бог, Всевышний вразумит тебя, отвернет тебя, раб божий Александр, от лжи, обмана и посягательства на чужое.

Всю осень и зиму Балаганов прожил у священника. Колол дрова, носил воду, очищал двор от снежных сугробов и слушал церковные проповеди и богослужения. Но когда наступил Рождественский пост, то чуть было вновь не сорвался и не сбежал от отца Никодима. Но взяв себя в руки, не без помощи священника, продолжил жизнь в тепле, хотя и впроголодь, так как в доме священнослужителя и матушка, и все домочадцы постились. И чтобы удержаться, не свернуть с честной дороги, Балаганов время от времени шел в город, заходил в частный ресторан и наедался там до отвала не только постной пищи, но и скоромной.

И вот наступило Рождество Христово. Боже, как понравился этот святой праздник Шуре! Никогда он еще не праздновал эту первопрестольную дату.

У отца Никодима все делалось по церковным канонам, по установившимся домашним традициям. Было наготовлено много разных праздничных кушаний, и даже на столе красовался запеченный молодой поросенок. А в углу зала стояла пахучая расцвеченная игрушками и свечами елка. Кругом было праздничное убранство, все домочадцы священнослужителя были торжественно веселы и нарядны.

– Все это хорошо, дорогой Шура. Так вы плывете из Екатеринославля? Как там оказались и почему в Киев?

– Когда отца Никодима арестовали, я по просьбе матушки и его личной, переданной из тюрьмы, выполнял их нижайшую просьбу. Отвез в Екатеринославльскую епархию две ценные иконы, большой серебряный крест с распятием и камнями, кадило, лампаду и праздничную ризу отца Никодима.

– И все это без утайки доставили по назначению? – недоверчиво смотрел Остап на Балаганова.

– Вот крест святой, Остап Ибрагимович, я же на иконе поклялся и крест вот у меня освященный церковью, – приложил Балаганов руку к груди.

– И вы действительно стали верующим?

– Не то, чтобы таким уж верующим, как церковники, но по душевному своему состоянию верующий, – кивнул Балаганов. – Не таким, конечно, верующим, как отец Никодим, его матушка и их домочадцы, но верующий, – повторил убежденно бывший уполномоченный по рогам и копытам.

– Это поразительно, Шура. Вы меня просто удивили как никто другой, зная вас в прошлом и слушая вот теперь. Ну хорошо, выполнили вы волю отца Никодима, отвезли, и что? Зачем плывете в Киев? Снова какое-то поручение церковников?

– Нет, Остап Ибрагимович. Киев я знаю неплохо. Не раз в его округе выступал как сын лейтенанта Шмидта, – засмеялся Балаганов. – Просто так, хочу побывать там в новом своем качестве, посмотреть, может быть, какое-нибудь дело подвернется.

– Вот-вот… – недоверчиво смотрел на него Остап.

– Нет-нет, Остап Ибрагимович, только честное, с капитальным вложением пусть, но только честное. Отпраздную Светлый пасхальный Праздник в столице христианства.

– Ну-ну, Шура… Вы ли это?

Остап неожиданно вспомнил, как он, защищая Кису Воробьянинова, скандалил с отцом Федором в Старгороде и спрашивал того: «Папаша, почем опиум для народа?». Сейчас он смотрел на своего бывшего молочного брата и покачивал головой, узнав о такой невероятной перемене в нем. Затем хитро спросил:

– А может, снова есть желание побыть сыном лейтенанта Шмидта?

– Что вы, что вы, Остап Ибрагимович! – замахал руками Балаганов, как человек, отгоняющий назойливую осу. И с жаром заверил:– Ни за что! Вы же сами говорили, что это пижонство, товарищ Бендер.

– Говорил и говорю, дела надо делать покрупнее и достойнее, дорогой Шура. Слышали о таком? В газете недавно было напечатано, Киев насыщен кладами и составляет треть всех древнерусских кладов. Понимаете, Балаганов? Вот я и думаю…

– Ох, Остап Ибрагимович, они же все под землей, как же их найти?

– В том-то и дело, что их обнаружить трудно. Иначе каждый дурак находил бы клад и разбазаривал. Ну, а вы, Шура, имея 50 тысяч дарственных денег… Положим, за вычетом сделанных вами расходов, уже меньшую сумму, что вы делаете, Балаганов? Прилично приоделись, как я вижу, плывете в каюте первого класса, как я понимаю, и проматываете тысячи?

– Да, Остап Ибрагимович, ничего на ум не приходит. Открыть свое дело я неспособен. Воровать я уже не могу, поклялся на иконе, не могу и не буду. Пальцы себе поотрубываю. О женитьбе, правда, подумываю… – смутился рыжеволосый друг Остапа.

– Это объяснимо, годы берут свое. Так что, к семейному уюту потягивает?

– Ой, товарищ Бендер, я как подумаю, что буду семьей связан по ногам и рукам, да пойдут еще дети, так сразу же меняю решение.

– Правы, Шура, не уподобляйтесь пижонству не только в мелких воровствах и аферах, но даже и в семейных узах. Я имел глупость как-то жениться на одной мадам. И что же вы думаете, Балаганов? Она меня и в Москве отыскала. Еле ушел от ее страстных притязаний.

– Вот-вот, Остап Ибрагимович, я тоже боюсь этого. Достаточно того, что свободу мою допры переполовинили. Поэтому я сейчас ломаю голову в поисках себя, ищу подходящее для себя занятие.

– Деньгами ищите себя, Шура, как и я, когда обладал миллионом, – согласился Бендер.

– А может, Остап Ибрагимович, вместе махнем в Рио-де-Жанейро? – прошептал Балаганов.

– Можно было бы, только не таким моим дурацким способом, Шура. Но моих и даже ваших денег для этого недостаточно.

– И что, нужен еще миллион? Одного вашего мало? – удивился единомышленник в деле Корейко.

– Да, Шура, мало. Ведь я снова на мели, – наколол вилкой маслину Бендер.

– Как на мели, командор? – потянулся к Остапу Балаганов. – А миллион? – прошептал он, оглянувшись по сторонам. – На тарелочке с голубой…

– С трудом пришел и трагически ушел, дорогой Шура. От него только и остался орден Золотого Руна. Или, как я теперь его называю, орден Печального Образа.

– Ой, Остап Ибрагимович, не стоит расстраиваться, теперь мы вместе, теперь мы…

– Это верно, Шура. Теперь мы снова начнем горы воротить. За наш совместный успех, – поднял рюмку Остап.

– За успех, командор! – поднял свою рюмку и Балаганов.

– А может, – заговорщически, зашептал рыжеволосый единомышленник Остапа, когда выпил, – отыщем Корейко и пусть он повторит на тарелочке с голубой каемочкой?

– Ну, нет, Шура. Отыскать иголку в сене так же, как отыскать теперь и Корейко. Я обдумываю новый способ приобретения заветных денег.

– Вы говорили о Киевских кладах…

– Говорил, но как их найти? Вот проблема, Шура. Кто-то, скажем, нашел, археологи раскопали… Но это дело случая. Кроме того, ни я, ни вы, Балаганов, к археологии не имеем никакого отношения. Не говоря уже о наших знаниях в этой области.

– Это верно. Я абсолютно даже не знаю, что это такое архе… мология…

– Археология – это наука, Шура. Изучающая раскопки и по найденным предметам древности современное человечество узнает, как жили наши древние предки. Какова была у них культура, что они ели, что выращивали, во что одевались, как строили свои жилища и так далее, и тому подобное. Вам ясно, Балаганов?

– Немного да, понятно, – качнул своими рыжими кудрями бывший уполномоченный по рогам и копытам.

– А может, – после некоторого раздумья сказал Остап, – откроем частную контору по археологическим изысканиям? И в ней вы займете должность, Шура, старшего научного сотрудника. Подходит?

– Ох-хо-хо, – засмеялся Балаганов. – А как же миллион? Нашли предметы старины, но это же не деньги?

– Как это не деньги? Теперь я вижу, что вы совсем далеки от элементарного понятия археологических находок. Вот читайте, – протянул Бендер вырезку из киевской газеты «Пролетарская правда».

Балаганов стал читать вслух, и Остап терпеливо ожидал эффекта, который должен был проявиться на лице молочного брата. И он не ошибся.

– Вот это да! Столько золота! – воскликнул Балаганов.

– И не только, Шура. Ценность этих изделий древности трудно поддается определению деньгами. Они бесценны. За границей они могут стоить не один и не два миллиона долларов, фунтов, а десятки. Понимаете, Балаганов, как велика моя затея?

– Но как мы найдем такое? – прошептал Балаганов, наклоняясь к Бендеру через стол.

– Вот тут-то и проблема, дорогой Шура. – Нужно что-то придумать, это я и делаю. Днем и ночью думаю. Скажу прямо, для этого дела нам понадобятся ваши деньги.

– Снова банк? – расширил в испуге глаза Балаганов. – Как в Черноморске?

– Банк, Шура, банк. Но сожмем расходы до предела, чтобы не оказаться без денег, как тогда, если не повезет с находками.

– Ну, знаете, товарищ Бендер… – нерешительно промолвил Балаганов. – Конечно, если по справедливости, деньги ваши, но…

– Нет, деньги ваши, товарищ Балаганов, – строго перебил своего подопечного Бендер. – Но я принимаю вас в свою компанию… в число акционеров, Шура, зачисляю в свой штат, понимаете?

– Командор! – прижал руки к груди Балаганов. – Командор…

– Итак, решайте, да или нет? Если нет, то я и без вас обойдусь, продам орден Золотого Руна и открою акционерную контору. Если да…

– Да, да, да, – заспешил согласиться Балаганов. – Я с вами, командор, с вами… – и с этими словами начал отстегивать увесистый пояс вокруг своей талии, под пиджаком и рубашкой.

– Не сейчас, не сейчас, дорогой Шура, – остановил его жестом Бендер. – Пусть они пока побудут у вас. Выпьем еще раз за встречу…

– Ой, командор, какая встреча! – после принятого им смелого решения Балаганов никак не мог успокоиться, приводя свою одежду в надлежащий вид.

– Это невероятно, встретиться на пароходе… И вы совсем другой… В таком респектабельном виде… – заметно захмелев, говорил Бендер.

– Командор! – тоже хмельным голосом говорил Балаганов. – Дорогой командор!..

Эту ночь названные братья спали в каюте первого класс» Балаганова. Спали осчастливленные неожиданной встречей и планами, начертанными великим комбинатором.