Самые страшные дни

– Я мигом, моргнуть не успеете, – пообещал спортсмен и выбежал из купе.

– Вы, смотрю, уже спать хотите, – произнёс наблюдательный Евгений. – А мы со своим чаепитием пристали.

– Ничего страшного, – девушка махнула ладошкой. – Мне ещё сутки трястись в поезде, высплюсь. Это вам рано вставать.

– Мы привыкшие к утренним подъёмам, – парень встал и достал пачку сигарет. – Пойду покурю. Не желаете?

– Нет, спасибо. Бросила и не тянет. И давай уже на ты, Жень.

– Без проблем, – белозубая улыбка озарила его лицо. – А я вот никак не могу завязать с этой привычкой.

Через минуту вернулся Жук с тремя стаканами чая. Расставив их на столе, он отправился вслед за своим другом.

Наташа аккуратно взяла поставленный перед ней горячий напиток и сделав осторожный глоток, стала смотреть на проносящийся за окном тёмный лес. Она снова поверила, что всё у неё будет хорошо. Что помимо разных сволочей есть много добрых, отзывчивых людей.

***

Перед глазами всё плыло, взгляд никак не мог сфокусироваться на окружающей обстановке. В животе закипала ноющая боль, разливаясь потоками обжигающей лавы по всему телу.

Меня всю трясло, тошнота подкатывала к горлу. Голова кружилась, как после сумасшедшей карусели. Перед глазами деревья устроили невероятный хоровод – берёзки кружились в одну сторону, пушистые ели – в противоположную.

Чтобы прекратить этот адский танец, я прикрыла веки, и меня тут же стошнило. Вонючий поток фонтаном вырвался наружу, как наждачной бумагой пройдя по горлу.

Спасительная темнота с мириадами звёзд стала засасывать в свой омут, и я снова отключилась от реальности.

Кто-то бесцеремонно тряс меня за плечо, лил на лицо холодную воду, бил по щекам. Но я никак не хотела открывать потяжелевшие веки, не хотела возвращаться в мир боли и предательства. Я чувствовала какую-то заторможенность, слабость и ту же противную тошноту. Воздух с трудом проникал в лёгкие.

Мне сильным рывком придали сидячее положение. Боль в животе стала стихать, что не могло не радовать. Но всё равно я хотела послать настойчивого возмутителя спокойствия куда подальше. Но язык едва ворочался, и из горла вырвался только хриплый вздох.

– Давай, просыпайся, зараза! – услышала я, как сквозь вату, чей-то незнакомый, сиплый голос. – Все петухи уже пропели, а ты дрыхнешь, как сурок.

Звонкая пощёчина откинула мою голову назад, и я бы наверно упала на спину, если бы чья-то сильная рука не придержала меня за свитер, который жалобно затрещал.

– Отстань, – с трудом, едва слышно, прошептала я незнакомцу.

– Сдохнешь, дура, – прошипел он мне в лицо. – Открывай рот и пей.

Мне захотелось плюнуть в заботливую рожу, чтобы оставил меня в покое. Но во рту пересохло, как в пустыне, и я всё же открыла рот. Глоток воды будет как нельзя кстати.

После нескольких жадных глотков, меня снова вывернуло. Головокружение набирало новые обороты.

– Вот, хорошо, – подбодрил меня неведомый доброжелатель. – Пей, милая. Тебе это жизненно необходимо.

Я всё ещё не могла его разглядеть – веки будто налились свинцом, да и не было желания и сил их открывать. Осторожно кивнув, я снова разомкнула потрескавшиеся губы и, судорожно сглотнув подступивший к горлу комок, стала пить живительную воду.

Не знаю, сколько продолжалась эта мучительная процедура, я просто потеряла счёт времени. Казалось, что мой желудок вывернут наизнанку. Под конец этой экзекуции, незнакомец заставил меня съесть две упаковки активированного угля и, уложив на что-то мягкое, чем-то заботливо укрыл.

Сон не заставил ждать, и я провалилась в царство Морфея, который с ехидной улыбкой поманил меня за собой.

***

Мне снилось что-то жуткое и до ужаса противное – я от кого-то убегала, слыша за спиной хриплое, тяжёлое дыхание. Душераздирающий скрип-визг преследовал на протяжении всего забега. Страх, ледяной коркой, сковывал моё тело, а к ногам, как будто привязали пудовые гири, мешавшие бежать изо всех сил. Но я сумела добраться до спасительной лестницы и с облегчением стала карабкаться куда-то вверх – туда, где так маняще светились звёзды на ночном небосводе. И только я ухватилась за последнюю ржавую скобу, чтобы выбраться наконец-то на свободу, как чьи-то сильные мохнатые лапы дёрнули меня вниз и я, с воплем ужаса, полетела в пугающую пропасть.

Отчаянно дёрнувшись всем телом, я вырвалась из объятий сна. Сердце бешено колотилось в груди, как загнанный в клетку зверь. Меня бил озноб, а кожа покрылась липким потом.

С трудом разлепив веки, наконец-то смогла оглядеться, хотя взгляд ещё плавал. Я лежала на грязном полосатом матрасе в углу какой-то небольшой комнаты, слабо освещавшейся огарком свечи, стоявшем в блюдце на деревянном ящике. Рядом с ним располагался какой-то то ли небольшой шкаф, то ли сейф на низкой деревянной подставке с колесиками, около которого валялась пара старых утюгов. Разглядеть что-либо ещё не представлялось возможным из-за окутавшего помещение полумрака.

Попытавшись подняться, я задела таз, стоявший рядом со мной. Он предательски звякнул.

Шкаф неожиданно протянул руку к свече и медленно развернулся с ней ко мне.

– Очнулась, бедолага? – поинтересовался знакомый голос благодетеля.

На вид ему было далеко за сорок. Густая борода с проседью, короткий ёжик русых волос на голове и внимательные голубые глаза в обрамлении морщинок. На нём был расстёгнутый черный морской бушлат и тельняшка. На шее веревочка с деревянным крестиком.

Я изумлённо перевела взгляд вниз и тут же смущенно отвела его. У незнакомца было тело атлета, а вот ноги выше колен были ампутированы.

– Как себя чувствуешь? – участливо спросил он, не обратив внимание на мою реакцию.

– Как пьяный пингвин в пустыне, – охрипшим голосом поведала я. – Воды, пожалуйста.

Заботливый дядя развернулся к ящику и что-то налил в железную кружку из закоптившейся кастрюли и аккуратно протянул мне.

– Что это? – настороженно интересуюсь, глядя на тёмную жидкость, исходящую паром.

– Травяной отвар. Пей, не отравишься, – улыбка озарила его лицо. – Тебе, для вывода токсинов, самое то.

– Как я здесь очутилась, и вообще, где мы? – в голове крутилась ещё масса насущных загадок, которые не давали мне покоя, помимо боли, терзавшей тело.

– Как тебя звать, кареглазая? – вопросом на вопрос ответил гостеприимный хозяин.

Казалось бы, чего проще? Я уже было открыла рот, чтобы ответить незнакомцу. И тут с ужасом понимаю, что не помню не только своего имени, но и вообще ничего из прошлой жизни. Чтобы скрыть замешательство и охватившую меня панику, делаю большой глоток из кружки. Горячий отвар обжигает губы и язык с нёбом, но я усердно пью эту горькую гадость. Лишь бы отсрочить время, а вдруг память вернётся в мою бедную голову.

– Чего молчишь, красавица? – благодетель обрывает затянувшуюся паузу и внимательно смотрит на меня. – Я, Боцман, а ты?

– Необычное имя, – усмешка непроизвольно появляется на губах. – Называй тогда меня русалкой.

– Русалкой значит? – он недоверчиво покачал головой. – Жаль, моря поблизости нет, только обмельчавшее озеро, в котором даже утопиться теперь не получится.

– Прости. Просто ничего не помню из прошлого – как будто стёрли грязной тряпкой.

Подхватив с пола по утюгу в каждую руку, он оттолкнулся ими и подкатился на тележке ко мне вплотную. Бесцеремонно ухватил меня за подбородок и обеспокоенно заглянул в глаза, потом осторожно проверил пульс.

– Значит я не ошибся, подумав, что ты стала жертвой клофелинщиков. Амнезия – последствие отравления.

– Как я сюда попала? – повторила свой вопрос, ёрзая на матрасе.

– Тебя принесли мусорщики, – Боцман забрал опустевшую кружку и вернулся к ящику, заменявшему ему стол.