Итервью Екатерина Мудрик
- Анатолий, Вы с 19 лет живете за границей, в основном, в США. Что побудило Вас тогда совсем еще молодого человека уехать из бывшего СССР?
- Во-первых, это было давно. Во-вторых, страна тогда была советская, полностью закрытая. Конечно, я со многим был не согласен, но главное не хотелось ограничивать себя рамками - рамками географического места, рамками деятельности, да и вообще рамками отведенной судьбы… Это сейчас можно свободно путешествовать, учиться в разных странах, работать, пробовать себя. А тогда шансов не было. Тогда было ощущение, что твою судьбу за тебя уже просчитали и повесили на нее ярлык.
Я вообще по натуре, как бы это сказать, авантюрист что ли. Как говорил Пастернак, жажда к перемене мест во мне присутствует. Да и не только мест. Боюсь статики, даже когда все хорошо идет, но застыло, тянет все бросить и начать сначала. Потому что неизведанность, неопределенность означает наличие Будущего. У меня в "Фантазиях…" об этом есть. Я там использую сравнение с ребенком. У ребенка ведь тоже ничего нет кроме… будущего.
Вот я и отвалил. Один. В кармане девяносто долларов. И все, больше ничего. Но это же удовольствие - начинать с нуля.
- Часто бываете в Москве?
- Раньше я бывал в Москве очень редко. Я ведь уехал совсем еще молодым человеком, требовалось время на становление. Были шесть-семь лет, когда я вообще не приезжал. Потом, в начале девяностых стал приезжать, но, как уже сказал, редко. А в последнее время достаточно часто здесь бываю, правда, все также наездами. Снял квартиру в центре, мою, ведь советское государство отобрало у меня, когда я уезжал. Ну да ладно. Вот теперь летаю туда-сюда, шляюсь между Штатами, Европой и Россией.
[---]
- Возвращаясь в Москву, Вы замечаете какие-то перемены во внешнем облике столицы? Вообще, город меняется?
- Честно отвечать?
- Честно.
- Архитектура, конечно, изменилась, особенно в центре, внутри Садового кольца, вдоль центральных улиц. Красиво стало, динамично, девушки нарядные, театров не счесть, клубов разнообразных. Хотя, если зайдешь куда-нибудь во дворик, там все по-прежнему. Я, например, живу на Покровке. Там, в закоулках, как в моем детстве каких-нибудь тридцать лет назад - покосившиеся одноэтажные домики, рытвины на дорожках.
Ну а за пределами центра все без изменений, только палаток стало больше. А вокруг них все, как было всегда: сплошной мат, да и тот какой-то безвкусный, жлобский, стоят с банками бобриком стриженные молодые люди, полупьяные женщины, все заплевано, загажено, все хлебают это жидкое разбавленное пиво - гнусно и обидно.
Правда, что от Москвы не отнять - это ее дух, ее энергетику. Не у каждого большого города они есть. Многие города бездушные, а в Москве душа чувствуется. Особенно сексуальная душа: все друг на друга смотрят, в глаза заглядывают, оценивают, примериваются. Ну, не все, конечно, но общее ощущение возникает именно такое. Сейчас вот выходит новая серия моих книг "Женщины, мужчины и снова женщины". Так там как раз об этом - о московской сексуальной энергетике, которая в воздухе летает, рассеянная, и нас парами обдает. И заражает всех. Серия выходит под новым псевдонимом А.М.Розовский.
- А люди изменились с тех пор, как вы уехали из Москвы?
- Люди, в смысле народ, в принципе меняться не могут. Индивидуум измениться может, а вот народ - нет. А если и меняется, то это занимает тысячелетия. У Бродского есть хорошая фраза. У него она о любви, но, вообще-то, она универсальна. Звучит она примерно так: "Чтобы забыть одну жизнь, нужно прожить другую, равную ей". Вот и получается, что если генотип народа формировался многие сотни лет, то для его изменения нужны еще многие сотни лет.
И в России ничего измениться не могло. Культурные составляющие все те же. А тот факт, что появились в центре Москвы дорогие бутики и еще приблизительно сто тысяч обеспеченных людей, которые в них заходят, и в кофейнях обслуживают вежливые, улыбчивые девочки, с точки зрения народа не имеет никакого значения.
Я вообще думаю, что та прослойка, которая читала книги, любила театры, музыку, всегда составляла в России процентов четыре-пять от общего числа населения. И в девятнадцатом веке, и в двадцатом, и сейчас. Те, что назывались интеллигентами. Их, конечно, постреляли в большом количестве, посажали, их изгоняли и цари, и большевики, и после, но думаю, что каким-то волшебным, мистическим образом их популяция в России все равно восстанавливается. Они как-то чудесно регенерируются. И продолжают ходить в театры, читать книги, продолжают думать, болеть душой за других. Пять процентов, кажется, совсем мало, но если в абсолютном количестве от ста пятидесяти миллионов общего населения, то получается семь с половиной миллионов. Все равно гигантская цифра. Вот для них мои книги и предназначены.
- Анатолий, в романе "Американская история" один из героев рассуждает о генетической памяти, о том, что именно она не позволяет человеку утратить связь с Родиной. С другой стороны, Вы упомянули фразу Бродского о том, что одну жизнь можно забыть, если прожить другую, такую же, как та, по продолжительности. Вы прожили большую часть жизни не в России. Вы все еще считаете себя русским человеком? Или в сознании уже что-то изменилось?
- Сложно сказать. С одной стороны я-то как раз прожил еще одну жизнь, равную той, прожитой в России. Поэтому она, конечно, отложила отпечаток. С другой стороны, забывать никакую жизнь не хочется. Да и почему надо забывать? Позвольте мне еще раз процитировать "Фантазии женщины…". Там написано, что прошлое - это кусок тебя. И если ты пытаешься отрешиться от прошлого, то в результате отрешаешься от части самого себя.
Нет, я ценю каждый этап моей жизни. Не отказываюсь ни от чего, наоборот, бережно несу в себе.
- Вы жили в разных странах. Где-то проводили больше времени, где-то - меньше. В какой стране Вы чувствуете себя лучше? Где Вам комфортнее?
- В Штатах. И это при всем притом, что я долго жил и в Европе, и в Азии, во многих странах, да и вообще я человек городской. А в Штатах проблемы с городом. Там, кроме Манхэттена, по сути, города нет. Бостон, где я живу, по сравнению с Москвой, Лондоном, малюсенький городок, почти что деревня. Но очень домашняя, теплая, немного из сказки, немного из детства. Честное слово, моя улица в Бостоне напоминает мне улицу из моего московского детства, которой в сегодняшней Москве уже нет. Застроили.
Я понимаю, в России сейчас Америка не популярна, но, поверьте, это от незнания и от массовой, тупой пропаганды. Америка - добрая, честная и очень включающая страна. Не идеальная, конечно, со своими многими проблемами, но идеальных стран нет. Главное, что там живет хороший народ, который, кстати, во многом схож с русским: по восприятию жизни, по своей вере в лучшее, по прямолинейности, по наивности, в конце концов. И этот народ очень хорошо относится к России. Жалко, что политика и пропаганда все искажают и портят.
- Насколько различаются образ жизни, культура поведения в России и в Америке?
- Вообще, культура всех народов разная. Голландцы сильно отличаются от немцев, а те, катастрофически разнятся с французами. А французы - просто грубая противоположность итальянцам. Ну а англичане - так те на своем острове вообще ходят вверх ногами. И это при том, что европейские страны, относительно небольшие, часто с общими корнями, всегда были открыты для путешествий. Народы переселялись, смешивались. Что же говорить о России, которая пишет кириллицей, всегда была, в общем-то, закрыта, отделена. Даже Пушкину не разрешили за границу, когда он просился.
Основное же различие в том, что российская культура намного более эмоциональна, по сравнению с западноевропейской. Люди в России эмоциональнее говорят, эмоциональнее общаются, эмоциональнее любят. Это не значит, что европейцы или американцы не умеют любить. Они просто по-другому любовь проявляют. В обоих моих романах, и в "Фантазиях…", и в "Американской истории", действие происходит на Западе, в разных странах, а любовь показана настоящая, драматическая, даже трагедийная. Такая, какой она может быть везде.
Но и эмоциональность - это монета с двумя оборотными сторонами. Как там было, от любви до ненависти... И получается, что Россия - это страна эмоциональных максимумов со всеми вытекающими из максимумов плюсами и минусами.
- К чему еще было сложно привыкнуть? Ведь Вы уехали из бывшего Советского Союза, когда там был "железный занавес", и немногие знали, что скрыто за этим "занавесом". Тяжело было адаптироваться?
- Об этом я пишу в своем романе "Американская история". Хотя это роман не об эмиграции, скорее о мужчине и женщине, о том, как со временем, с годами меняются их характеры, а вместе с характерами и их отношения, их любовь. О том, как подспудно между ними возникает борьба, борьба за лидерство, за инициативу, борьба, которая так или иначе ведется всегда, в любых отношениях, особенно, когда в них замешана любовь.
Но там, в романе, есть страницы, описывающие то, что чувствует человек, поменявший страну, поменявший микроклимат обитания. Конечно, сложно. Ведь переехать из одного района города в другой бывает сложно. И психологически, и физически. А тут поменять все: язык, культуру, людей вокруг.
Главное, иметь позитивный настрой, потому что только позитивисты умеют создавать, строить. Вообще люди делятся на две категории: те, кто любит процесс, и те, кто любит результат. Многие любят результат. Но творческие люди, как правило, любят процесс. Достижение для них намного приятнее, чем обладание. Как там было сказано: "Процесс - все, цель - ничто".
- Вы упомянули качества, присущие творческим людям. Какого человека Вы можете назвать творческим? И что для Вас творчество?
- Понятие "творчество" может быть применимо к чему угодно. Вообще, все, что в развитии, в динамике, все, что меняется, можно назвать творчеством. Любое занятие может быть творческим. Все зависит от подхода к нему. Хотя по-настоящему творческих людей мало. Поэтому каждого творческого человека надо беречь, пылинки с него сдувать. Творческие люди - это достояние.
Например, основная масса воспринимает работу как необходимость, как средство заработка. Но есть и те, кто воспринимает ее как часть своей жизни, как удовольствие, как волнующий процесс. И если этому процессу отдавать душу, рано или поздно он воздаст тебе, и "все, что начал, не тяжестью труда и потливым пыхтением будет реализовываться, а естественной простотой удачи и везения…" Так у меня написано в "Почти замужней женщине к середине ночи", в первой книге новой серии. Они вообще - и эта книга, и последующие в серии - пропитаны, знаете, вкусом жизни, ее смаком. Ведь чтобы чувствовать вкус жизни, тоже надо к ней творчески относиться.
- Почему Вы все-таки стали писателем?
- Знаете, я всегда ощущал некую потенцию. Вопрос был (и сейчас остается) только в реализации этой потенции. А между ее наличием и реализацией - колоссальная дистанция. Многое должно сложиться воедино, чтобы потенция перешла в кинематику - и настойчивость, и умение терпеть, и воля, чтобы устоять, не поддаться на мирские искусы, и потребность к риску. В "Американской Истории" у меня сказано, что талант - это способность плюс умение и желание рисковать.
Я знал много способных людей, которые растратили свой дар именно потому, что боялись рискнуть. А рисковать все-таки надо. Главное не бояться совершать ошибки и не бояться иногда проигрывать, ведь часто к победе ты приходишь через поражения.
- Когда Вы написали первый роман?
- Я начал писать рано, лет в шестнадцать, но писал короткие рассказы. На большой формат не хватало ни времени, ни терпения. Мои рассказы печатали в газетах, журналах. А вот за роман я сел взрослым человеком. Мне уже было за тридцать. В моей жизни тогда произошли разные важные события. Меня ранило. Я работал корреспондентом в Шри Ланке, там шла партизанская война, мина разорвалась в пяти метрах, осколок попал в ногу. Конечно, могло и убить. Чуть бы выше - и все.
Обычно я подобные события воспринимаю как звоночки, предупреждения, что надо что-то менять. И я понял - сейчас или никогда. Я был в Италии, меня лечили в госпитале. Потом я там остался, жил в Тоскане, готовился к марафону - хотел доказать, что я еще могу марафон пробежать. Так и не пробежал, кстати. Но это не важно. Я провел в Тоскане всю зиму. Мне дали комнату в каком-то замке на холме, переоборудованном под гостиницу. Отопления не было, я там жил один. Полный кайф, никаких забот - днем месил кроссовками грязь на проселочных дорогах, вечером писал.
Так появилась "Американская история". Когда писал, у меня возникало ощущение, совершенно метафизическое, что я исполняю свою миссию. Мне вообще кажется, что у каждого человека есть миссия, предназначение, полученное свыше, которое он может либо выполнить, либо не выполнить. Оказалось, что моя миссия - писать книги. И если мне, дай Бог, отведено еще много лет, и если звезды расположатся благоприятно, то я сделаю то, что должен сделать.
- Не могу не спросить, почему Вы пишете от лица женщины?
- Да так интереснее, знаете. Ведь в каждой книге, которую пишешь, ты проживаешь новую жизнь, жизнь героев книги. Ты разделяешь с ними их переживания, чувства, растворяешься в них. А книга пишется долго, месяцы, порой годы. Поэтому и получается, что ты как бы проживаешь с ними, с героями, вполне полноценную жизнь.
Так вот, зачем мне в книгах проживать еще одну мужскую жизнь? Я ведь и так живу ее в реальности. Мне о ней все известно. А вот женскую жизнь прожить интересно, хотя бы на бумаге. (Смеется).
Меня всегда занимала психология людей, жизнь которых мне недоступна, о которой можно лишь догадываться. Например, и в "Фантазиях…", и в "Американской истории" есть персонажи - старики. Так что, я и старческой жизнью пожил немного. А главной героине моей следующей книги, которую я пишу сейчас, шесть лет.
Наверно, я подспудно пытаюсь таким образом обмануть судьбу, вместить в физически отведенную мне жизнь много других, разных жизней. Эта идея, кстати, так или иначе, присутствует во всех моих книгах. Вот я ее в жизнь и претворяю.
Да и вообще женщин я понимаю лучше, чем мужчин. Поскольку женщины, которые встречались мне в жизни, были со мной откровенны. Женщинам необходимо исповедоваться. А я люблю слушать, я расспрашиваю. К тому же, со мной легко, я не навязчив в отношениях, не требую ничего. Как написано в "Попытках любви в быту и на природе", я не борец за женщин. Потому что те, кто за них борются, рано или поздно все равно потерпят поражение. Вот у меня и нет корысти в отношениях, а бескорыстность всегда рождает искренность. И женщины искренни со мной, они знают, что я все смогу понять и никогда не осужу.
- Может быть, тот факт, что Вы ведете повествование от лица женщины, побуждает многих читателей, а особенно читательниц называть Ваши романы женскими. Как Вы сами определяете жанр своих произведений?
- Любой хороший роман всегда выходит за рамки какого-то конкретного жанра. Например "Фантазии…" - это и психологическая драма, и триллер с детективными элементами, и любовный роман с эротическими сценами, и нестандартные философские вставки. И "Американская история" - многомерная вещь. А вот книги новой серии - вообще переплетение жанров. Их и пристегнуть к чему-нибудь одному сложно.
- В "Фантазиях…" повествование прерывается рассказами, которые читает героиня. Расскажите о значении этих рассказов в романе.
- Эти рассказы в той или иной степени поворачивают к нам мир под новым, непривычным углом.
Мне всегда казалось, что окружающий нас мир нереален. Я эту нереальность часто чувствую почти физически, кожей, и мне кажется, что все это - одна большая шутка. И что есть ответ - единственный, объясняющий, всеобъемлющий. Но найти его невозможно. В тот момент, когда мы найдем ответ, мир перестанет существовать. Я, видите ли, агностик.
Мое ощущение, что этот главный ответ подразделяется на десятки, сотни, тысячи, миллионы частиц - подответов. Одни из них меньше, другие - крупнее. В них входит все: построение планет, время и пространство, взаимоотношения людей, жизнь и смерть, любовь и измены - вообще все.
Так вот, думаю, что рассказы из "Фантазий…" чуть-чуть приближают нас к главному ответу. А еще они вошли в роман естественно. Все сошлось, гармонично совпало. И рассказы попали. Знаете, просто в точку, в десятку.
- Один из рассказов посвящен времени. Там у вас герой попадает в город, в котором "нет времени". Вы, действительно, считаете, что человек, теряющий ощущение времени, становится более свободным?
- Знаете, я жил в постоянной борьбе со временем, то оно меня обойдет, то я его обхитрю. А потом я понял, что время - тоже шутка, что никакого времени не существует. То, что мы понимаем под временем - минута, час, день, год - это просто-напросто поворот земли вокруг солнца. И все. Понимаете, это угол поворота, а никакое не время. Человек сам придумал время, чтобы организовать свой труд: сеять, жать, собирать урожай. Вот и привык к нему, более того, подчинил себя ему. А потом я подумал, что если освободиться от времени, полностью освободиться, отбросить его как физическую величину. Так и появился город, где люди не знают, что такое время. Так и появился этот рассказ.
Вообще, я скажу так: мысли, заключенные в рассказах из "Фантазий…", рождаются медленно. Они не приходят каждый день, они не приходят даже каждый год. Они - редкость. Но именно благодаря им, "Фантазии…", я думаю, будут читать и через много-много лет.
- Это точка зрения читателя или писателя?
- Скорее, читателя, ведь со временем сознание того, что ты написал этот текст, как бы стирается. Это как с ребенком, когда тот вырастает, становится выше тебя, ты на него смотришь и думаешь: "А мой ли он? Его ли я когда-то мыл, укачивал, таскал на себе?" Так же и с книгой. Постепенно забываешь о том, что это ты ее написал. И тогда удается сделать шаг в сторону и посмотреть на текст более отстраненно, глазами почти постороннего человека.
- Финал в "Фантазиях женщины…" открыт. Планируется продолжение?
- Да, как говорится, продолжение следует… Странное продолжение, весьма необычное. Я планирую написать еще два романа. Так что получится своеобразная трилогия. Один из них уже почти закончен. И хотя он сюжетно будет неожиданно отличаться от "Фантазий…", но и по стилистике, и по общей глобальной теме будет продолжать первую книгу.
Ведь, в принципе, все, о чем я пишу, поднимает вечные вопросы. Я называю их "Шекспировскими": о жизни и смерти, о любви и измене, о родителях и детях… Пока человечество существует, люди будут искать ответы на эти вопросы.
- Из-за этих вопросов "Американская история" и "Фантазии женщины средних лет", несмотря на всю разницу, чем-то похожи.
- Идея общая. Проблемы общие. Различаются лишь технические средства, способы выражения этой идеи. Я создал образы двух совершенно разных женщин. Например, в "Фантазиях…" женщина любит через секс. В "Американской истории" секс вторичен, там героиня познает его через любовь эмоциональную.
- Вероятно, поэтому "Фантазии женщины средних лет" вызывают большой резонанс у читателей. На различных форумах в Интернете высказываются совершенно противоположные мнения - от восхищения до полного неприятия.
- Так ведь это хорошо, что роман рождает споры, порой ожесточенные. Значит, он зацепил, не оставил равнодушным. Подавляющее большинство отзывов, которые я получаю, восторженные. Но бывают и резкие, возмущенные. Есть читатели, в основном читательницы, которых раздражает героиня "Фантазий…", и они переносят свое возмущение на весь роман. А бывает, что и на автора. К сожалению, они не понимают, что сам автор не занимает никакой позиции. Он просто создал определенный женский типаж, не пытаясь его сделать ни положительным, ни отрицательным, не возводя его на пьедестал, но и не осуждая его. И, поверьте, это очень распространенный типаж. Таких женщин, как Жаклин, для которых отношения с мужчиной проходят через призму секса, много. При этом они часто бывают и чувственны, и эмоциональны, и умны, и глубоко чувствуют мир.
- Какой будет героиня Вашего третьего романа? Вы говорили, что пишете о шестилетней девочке.
- Я пишу о девочке, которой в начале романа четыре года, а в конце - шестнадцать лет. Рассказываю о том, как меняется ее восприятие жизни, рассказываю о ее взаимоотношениях с матерью, о взрослении, о ранней сексуальности, о первых опытах. Это тоже психологическая драма с триллерными элементами, как и "Фантазии…". Там даже появляются персонажи из "Фантазий…". Рабочее название нового романа "За пределами любви". Надеюсь, что он выйдет к Новому году.
- Анатолий, параллельно Вы ведете работу над совершенно другой по стилю и жанру серией "Женщины, мужчины и снова женщины", которую выпускаете под псевдонимом А.М. Розовский.
- Да, книги этой серии сильно отличаются от предыдущих романов. Прежде всего, они легкие, смешные, поднимающие настроение. Многие мне говорили, что никогда в жизни так не смеялись, как над этими книгами - до слез, до колик в животе.
Но, несмотря на видимую простоту, в каждой из этих книг много уровней. И их восприятие зависит от того, на какой уровень читатель хочет подняться. Можно скользить по поверхности и просто получать удовольствие от стилистики, от характеров героев, от заковыристых сюжетов. И в то же время можно углубиться, если есть такая потребность, и открыть что-нибудь для себя. Ведь все книги серии о нашей жизни, о любви, о взаимоотношениях. Впрочем, рассмотренных под неожиданными углами.
На сегодняшний день уже написаны шесть книг, будет написано больше. Основные герои переходят из одной книги в другую. Две книги уже вышли. Первая называется "Почти замужняя женщина к середине ночи", вторая "Попытки любви в быту и на природе". Третья книга выйдет к сентябрю.
- Почему Вы решили написать юмористическую серию?
- Я к юмору очень восприимчив. Да и вообще, разве наша жизнь не полна комических поворотов? А тут четверо друзей - трое молодых мужчин, одна девушка - находятся в постоянном поиске: в поиске любви, секса, отношений. И они при этом готовы прибегнуть к любым ухищрениям. В ход идет все: от экспромта, грубого сочинительства прямо на месте до тщательно подготовленных планов соблазнений с разработанными, отрепетированными мизансценами, распределенными ролями. В ход идут даже подлог, даже мошенничество, даже мистификация.
Собственно, наши герои - этакие Остапы Бендеры, при одном лишь различии - им не нужны деньги. Вместо денег им нужны девушки (это для героев серии), а вот героине, наоборот, парни. И в своих разнообразных творческих инсценировках они легко создают комические ситуации, в которых порой также легко и увязают.
Конечно, я не знаю, насколько успешными будут эти книги, насколько мое чувство юмора совпадет с чувством юмора массового читателя. Но когда я пытаюсь оценить их с точки зрения постороннего человека, мне кажется, что это обалденные истории.
- Анатолий, решение выпустить новую серию под псевдонимом связано с тем, что жанрово она отличается от предыдущих книг?
- Да, ведь это абсолютно разные по стилистике произведения. И читатели, которые ждут от Анатолия Тосса продолжения "Фантазий женщины…" и "Американской истории", вдруг совершенно неподготовлено наткнутся на иной жанр.
Это, как, например, вы приходите в магазин и просите палку салями. Продавец ее заворачивает. Дома открываете, и вместо салями находите большой такой, длинный огурец. Может, он и хороший этот огурец, и в салат его можно покрошить, и полезнее он для здоровья. Но вы-то ожидали салями… В итоге у вас ощущение подмены, подлога. Хотя при других обстоятельствах вы бы этот огурец схрумкали с большим удовольствием.
Вот я и решил использовать новый псевдоним, чтобы две линии жили отдельно, сами по себе. Анатолий Тосс - с толстыми, психологическими, философскими романами, а А.М. Розовский - с легкими, смешными, поднимающими настроение книгами.
- Анатолий, напоследок хотелось бы отвлечься от творчества. Насколько мне известно, Вы воспитываете троих детей. Расскажите, какие эмоции Вы получаете от общения с ними.
- Да, у меня трое детей. Старший живет в Штатах. А младшие - сейчас в Европе. Я, вообще, думаю, что нужно рожать как можно больше детей и не бояться этого. Когда ты переходишь в зрелость, дети - самое большое удовольствие в жизни. Когда они еще совсем маленькие, и ты поднимаешься ни свет ни заря, чтобы их покормить, когда они подрастают. Им хочется отдавать себя, хочется вкладывать в них, чтобы они стали лучше, умнее, успешнее тебя.
Ведь, как сказал Марк, герой "Американской истории", дети позволяют нам еще раз пережить детство, потом юность, молодость. А это огромное удовольствие - так или иначе, ты опять обманываешь жизнь, судьбу. Я бы рожал и рожал детей, если бы умел сам.
