Кузнецов против абвера

– Предателя мнили найти вы во мне? –
Их нет и не будет на русской земле!

Осенью беспокойного 1918 года Ника начал учиться в Зырянской начальной школе. Мальчик сразу обнаружил способности к учебе. Учителя удивлялись его старательности, дисциплинированности и опрятности.

А вот воспоминание родственницы Л.В. Кузнецовой: «Приехала я в Зырянку к мужу в 1918 году. Присмотрелась к деревенским ребятишкам. Мне как-то сразу понравились дети Ивана Павловича и Анны Петровны. Жили мы тогда через один дом от них, и нельзя было не заметить, как умно ребята вели себя среди взрослых. Ника учился в первом классе. Ходил в школу серьезный, подтянутый. А придет домой после учебы, поест – и за работу: то с крыльца сметет, то во дворе уберет, то снег отбросит, то коней сгоняет на водопой. В страдную пору сенокоса и уборки урожая Ника работал вместе со взрослыми».

После успешного окончания трехлетки в Зырянке и четвертого класса в селе Балаир родители, заботясь о новом образовательном уровне сына, направили Никошу в семилетнюю школу, расположенную за 25 верст от родной деревни, – в поселок Талицу, который в 1940-е годы стал городом. В этом будущем городе было две достопримечательности: клуб, где Ника впервые посмотрел кинофильм «Броненосец «Потемкин», и Талицкий лесотехнический техникум – ТЛТ.

Учился Ника успешно и прилежно, с усердием постигал дисциплины. Вот как его характеризовали учителя. Завуч Талицкой школы А.З. Снегирева: «Новичок – собранный мальчик, с большими задатками, подготовлен для учебы хорошо, при живости характера на удивление внимателен».

Хорошей подготовкой к семилетке он был обязан, конечно, старшей сестре Агафье – учительнице начальных классов.

А преподаватель математики В.М. Углов так отметил Никанора Ивановича Кузнецова: «Мне казалось, что он из семьи кадровых военных. Об этом говорила его выправка. Постоянная собранность – типичная черта Ники Кузнецова. Вот таким он и остался в моей памяти».

Ника участвовал в школьном драмкружке и сыграл в одном из фрагментов пьесы Константина Тренева «Любовь Яровая» в разное время двух антиподов – комиссара Кошкина и поручика Ярового. Сыграл так, что многие удивлялись его перевоплощению. Не эта ли способность в дальнейшем помогла ему успешно выступать в ролях советского авиатора Рудольфа Шмидта и пехотного офицера вермахта Пауля Зиберта. Никоша был завсегдатаем городской читальни и пользователем местной библиотеки – читал много и с огромным интересом. Буквально зачитывался «Северными рассказами» Джека Лондона.

Кузнецова всегда влекло к новизне. Он быстро усвоил игру на гармошке и балалайке. У него оказались хороший слух, крепкая память и приятный голос. Любил рыбалку, хорошо плавал, постоянно занимался на турнике – гимнастической перекладине. Пытался даже заниматься изучением эсперанто. Пытливый ум заставил узнать, что родоначальником этого языка был варшавский лингвист и окулист Людвиг Маркович Заменгоф, который после десяти лет напряженной работы в 1887 году торжественно объявил себя создателем международного «разговорника».

Как-то в конце января 1924 года он в жгучий мороз прибежал из школы домой. Страна в эти дни оплакивала смерть вождя – Владимира Ильича Ленина. Его кончина так потрясла впечатлительного мальчика, что он решил это горе разделить в семье. Здесь же он прочел стихотворение, которое начиналось такими строками:

Налетела вьюга сгоряча,
Под деревней выла у околиц,
А в избе о смерти Ильича
Говорил приезжий комсомолец…

* * *

И вот радость – 23 июня 1926 года закончилась семилетка! В те годы семь классов – это был достаточно высокий уровень образования не только в глубинке. Николай сразу же решил учиться дальше, поступив в ТЛТ. Но его отсеяли – из 200 поступавших на 25 мест взяли только молодых людей с трудовым стажем. И 15-летний Ника отправился в Тюмень, где легко поступил в сельскохозяйственный техникум.

Паспортов тогда крестьянам не выдавали, но Коля его получил, обучаясь на агрономическом отделении Тюменского сельскохозяйственного техникума. Здесь он нашел кружок эсперантистов и продолжил заниматься этим языком. Однако пройдет немного времени, и эсперанто в СССР запретят как чуждое социальное явление.

11 декабря 1926 года Кузнецов был принят кандидатом в члены ВЛКСМ сроком на полтора года. Надо отметить, что марксистско-ленинскую идеологию Кузнецов принял как единственно верную, поэтому коммунисты и комсомольцы были для него самыми правильными людьми. Они всегда откликались на призывы в тяжелое для Отечества время. Для него это были люди высокого полета.

В этой цельности, скажет о Кузнецове писатель Теодор Гладков, была сила поколения, в том же скрывалась его будущая трагедия. Миллионы комсомольцев 1920-х – 1930-х годов были воспитаны так же, как Ника Кузнецов. Они в массе своей были кристально чистыми и честными людьми, по первому зову партии шли не только укреплять военно-воздушный и военно-морской флот, строить Комсомольск-на-Амуре и московское метро, возводить Днепрогэс, но и, увы, крушить храм Христа Спасителя в Москве и церкви по всей матушке России.

Одинаково не задумываясь, они шли под кулацкие обрезы и реквизировали хлеб у тех, кто взрастил его собственным, до седьмого пота трудом. Ника видел с близкого расстояния этот труд на примере своего отца, которому так завидовали некоторые бездельники села.

А они, эти восторженные и наивные, бескорыстные и бескомпромиссные, смелые и яркие юноши и девушки, порушили едва ли не до основания то, что народ строил веками. Вместе с тем они же приняли на себя всю страшную, неподъемную тяжесть неожиданно нагрянувшей Великой Отечественной войны. Говоря словами Михаила Лермонтова:

Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя: богатыри – не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…

Немногие сверстники Николая Кузнецова вернулись с полей брани Великой Отечественной войны, как не вернулся с не менее опасного сражения на тайном фронте и сам герой нашего повествования.

Другой поэт, тогда еще неведомый Кузнецову, его современник и будущий однополчанин из судоплатовской когорты – ОМСБОН, Семен Гудзенко напишет иначе:

Нас не надо жалеть,
Ведь и мы никого б не жалели.
Мы пред нашим комбатом,
Как пред Господом Богом, чисты.
На живых порыжели
От крови и глины шинели,
На могилах у мертвых
Расцвели голубые цветы…

* * *

Из-за смерти отца Никанор решает бросить техникум в Тюмени и перебраться поближе к Зырянке, чтобы помогать на правах старшего мужика в семье по хозяйству. Но мать запротестовала и попросила продолжить учиться. И тут решительный Кузнецов договаривается с администрацией техникума, получает разрешение на отчисление его в связи с семейными обстоятельствами и успешно поступает в лесотехнический техникум (ТЛТ) в Талице – ближе к отчему дому, к той Малой Родине, писавшейся им в любом письме родителям с заглавных букв.

Каждый выходной Кузнецов приезжал в Зарянку, чтобы помочь по хозяйству своим родным. В техникуме он был принят в комсомол и тоже стал активистом. Его избрали членом бюро комсомольской ячейки. Он нашел здесь интересное занятие – практиковал встречи с местным объездчиком лесничества Эдуардом Гунальдом, совершенствуя разговорный немецкий язык. Он зарекомендовал себя активным комсомольцем. В музее Кудымкара хранится удостоверение, подтверждающее его кипучую общественную деятельность:

«Дано настоящее Коми-Пермяцким окрпрофсоветом т. Кузнецову Н.И. в том, что он командируется в Деминский сельсовет в помощь уполномоченным РИК (районный исполнительный коми

Прим. авт.) для практической работы в проведении посевной кампании и коллективизации, что и удостоверяется.

    10 марта 1931 г.»

Старшая сестра Агафья, Гася, Гаша, стала учительницей, и именно она привила ему желание читать. Раньше в семьях читали вслух книги, заучивали полюбившиеся стихотворения, декламировали их в моменты вдохновения. Николай Струтинский отмечал, что нередко Кузнецов читал перед партизанами рылеевское «Смерть Сусанина», лермонтовское «Бородино», пушкинские стихи и другие. В шестилетнем возрасте он уже мог бегло читать и научился писать.

Первая мировая война обошла стороной дом Кузнецовых. Иван Павлович, как единственный кормилец многодетной семьи, не подлежал мобилизации. Подрастали дети – подмога родителям по хозяйству, по дому, в поле. Отец с матерью сызмальства приучали детей к труду, так было заведено в деревнях. Это сейчас в городах барчуки охочи получать у дедушек и бабушек пенсионные рублики. Особенно ярко такую картину высветили лихие девяностые при родительской безработице из-за поломанных производственных мощностей советской страны. Надежда тогда была только на пенсионеров – они стабильно получали свои приличные советские пенсии, заработанные во время существования СССР, которые, правда, с его развалом быстро превратились в крохи. И даже в то препоганое время старики делились «деревянными» с детьми и внуками…

Тогда, в начале 1930-х годов, был и другой процесс – индустриализация вызвала уход селян с земли через вербовку рабочей силы на новые стройки. Это был всплеск первой урбанизации – в город уходили целыми деревнями и даже с главным инвентарем – молотками, топорами, пилами и лопатами. Но уже сверкали молнии борьбы с кулачеством, которому стало вольготней на земле без мужиков. Постепенно открывались шлюзы для репрессивного наводнения в борьбе с инакомыслящими. В техникуме стали исчезать не только студенты, но и некоторые разумные преподаватели. Вспышки доносов засверкали среди однокашников. Активность Кузнецова, его принципиальность и решительность пришлись не по вкусу некоторым его сверстникам. Однажды его вызвал к себе в кабинет секретарь комсомольской первички, с которым Ника когда-то жил в одной комнате.

– Садись, Кузнецов, – насупившись, сказал маленький еще чиновник с большими задатками стать доносчиком и искателем «врагов народа».

Ника удивился, почему тот не назвал его по имени.

– Билет с тобой?

– Конечно.

– Покажи.

Кузнецов вынул билет из кармана куртки и протянул секретарю. Тот с брезгливой миной на лице повертел его, полистал и бросил в ящик письменного стола.

– Ты что? – изумился Ника.

– За обман комсомола будешь отвечать через ячейку…

Кузнецова обвинили в кулацком происхождении, в дружбе с идеологически разоруженными элементами, в службе отца в белой армии и его якобы участии в расстрелах коммунистов и в другой не столько обидной, сколько опасной в то время грязной чепухе.

Это был какой-то ком варварских наветов. Его на ячейке исключают из комсомола. Всего за полгода до окончания техникума дают только справку о прослушанном курсе дисциплин. Он остался без стипендии – единственного источника существования. Вместе с другом Ваней Исыповым Кузнецов отправляется в город Кудымкар – столицу Коми-Пермяцкого национального округа. Устраивается на работу в окружном земельном управлении. Кроме работы, он упорно борется с несправедливостью. Пишет письма в окружной комитет комсомола, в ЦК ВЛКСМ с просьбой разобраться в его деле. Активно занимается изучением коми-пермяцкого языка. И наконец справедливость восторжествовала – президиум Уральской областной конфликтной комиссии ВЛКСМ восстанавливает юношу в рядах комсомола…

В Кудымкаре он знакомится с медсестрой Леной Чугаевой. Вспыхнул роман, закончившийся загсом. Но семейное гнездо они так и не свили. Кстати, в свидетельстве о браке впервые появилось имя Николай вместо Никанора. Разошлись – причины развода бывшие супруги не объясняли. Известно только, что она покинула Кудымкар, уехала на Дальний Восток и стала военным врачом, а он – героем-разведчиком.

Неспокойное время пережил в этом медвежьем углу России Николай Кузнецов. На него кулаками было совершено нападение. Жизнь спас старый револьвер «смит-вессон», выданный ему накануне. Многим советским работникам, в том числе и лесоустроителям, выдавалось оружие для самозащиты. Времена были сложные. В связи с инцидентом и новым доносом пришлось ему давать показания уполномоченному Кочевского райотдела ОГПУ И.Ф. Овчинникову.