Заповедный омуток

– А есть у тебя Родина? – Колян спросил нарочито просто, но Гульфик сразу стер с лица улыбку и внимательно глянул на друга.

– Родина? Это слово включает в себя не только «любимые до боли» пригорки и березки, но, к сожалению, и радеющих о нашем благе депутатов, и украшающих жизнь чиновников. Вот и приходится обустраиваться, где есть кровь и деньги, чтобы купить кровь. Для индивида с деньгами везде Родина. Я Гражданин Мира, как, впрочем, и вся Российская элита.

Колян закурил, в пол прищура глядя на Гульфика:

– Диву даюсь, какая мерзость последнее время прет в вампиры. Никитенко, – он брезгливо смахнул пепел. – Пробы негде ставить. Андрюха – мразь, рядом стоять постесняешься. Без совести, без чести… Хотя, если честно, с честными работать тяжело, а иногда невыносимо. – Колян усмехнулся своему каламбуру. – Этот Кастрат очень современно себя обзывает – «Гламурный Подонок». Только почему «гламурный»? Подонок, он и есть подонок. Какие тут еще эпитеты, если совести нет?

– Да, – усмехнулся Петрович, – совесть не тот товар, за которым охотятся чиновники. Сами, работая в верном направлении, по капле выдавили ее из себя. На них теперь хоть пальцем покажи, сделают честные глаза и аккуратно нимб на макушке поправят.

– Понятие «совесть» не принимает критерия «объективности-субъективности», – перехватил тему Гульфик. – А, значит, не является понятием философским, и, может быть, вообще, понятием не является. Ничем не наполненное слово. Ну, конечно, мы из благородных, мы из рыцарей. Думаю, не забыл, Николя-сын пастуха, как колачивал Жуля-сына пастора?

– Припоминаю. Кстати, вспомни и Джульетту, которую мы думали, что соблазнили в сарае с пыльной овсяной соломой, а стали приобщенными.

– И сожгли сарай. Джульетта, которая сегодня? Тесен мир.

– Начальница Кастрата. Сейчас позвоню.

– Погоди, – Петрович поставил на стол недопитый стаканчик с вином и всмотрелся в лицо Гульфика. – Так у вас кровное родство? А Мнимозина?

Гульфик только теперь в ответ внимательно вгляделся в Петровича, и захолодело внутри. Проклял себя за неосторожность и легкомыслие. Спокойствие в прежде голубых, а сейчас старчески посветлевших глазах старика несло в себе отпечаток мудрой вечности, которая читалась в глазах только пяти братьев Ордена. Тех, кто управлял, повелевал и, если считал нужным, обрекал на смерть любого из вампиров. Один из пяти, правящих миром неживых.

– Судья!? – Гульфик поднялся со стула, попятился, споткнулся и, опомнившись, почтительно склонил голову. – Приказывайте.

Глава 7 Команда

Создавая «по образу своему и подобию»,

Бог наградил нас жадностью, завистью,

тщеславием, злобностью. Ну и Бог у нас!…

    Размышляя о высоком…

– Садись. Так что, Мнимозина?

– Жорж Мнимозина из семьи потомственных Парижских палачей. Профессия всегда востребованная и денежная, а в те мрачные времена еще и уважаемая. – Гульфик засмеялся, и все улыбнулись вместе с ним. – Гильотины, на которой и мне случилось однажды оставить буйную голову, тогда еще не изобрели,…

– Помню, помню, – весело перебил Колян. – Приговоренный Робеспьер, едва сдерживал естественные позывы организма опорожниться, а вампир Гульфик ерничал и смеялся в закрытое маской лицо палача.

– Еще бы тебе не помнить, – Гульфик перевел смеющийся взгляд на Петровича и пояснил. – Коляну доверили зачитать приговор. Мы веселились, устраивая революции и перевороты по всей Европе. Погибали в бесчисленных сражениях и на дуэлях, уверенные, что бессмертие – это навсегда, жизнь не кончится, а молодость продлится вечно. Отвлеклись.

– Да, пожалуй, следует вернуться к теме, Петрович улыбнулся краешком губ. – Сейчас вы больше люди, чем тогда, а людям свойственно дорожить шкурой.

– Пытошный, жизнелишающий прихват Жоржева папа не занимал много места, – Гульфик усмехнулся, выговорив «папа» на французский манер. – В выходные и праздничные дни, он загружал инструмент в шарабан, давал сыну вожжи в руки и отправлялся на, как сейчас говорят, шабашки и калымы в предместья и ближайшее Подпарижье. Цена профессионалу всегда высока, папа работал не лениво, а потому и лишний таллер в доме водился. Папа, воспитывая наследника, заставлял колоть дрова и рубить сучья всем соседям. Юный Жорж скоро научился с маху делить вдоль десятисантиметровую соломину – точный глаз и верная рука, но, увы, не хотел просто и тупо сносить головы. Расспрашивал приговоренных, о чувствах, ими испытываемых, пытался узреть отлетающие от тела души, и довел папа до инфаркта вопросом, какого рода наслаждение испытывает он, когда голова казнимого отделяется от туловища? Осиротев, быстро спустил тяжким папиным трудом нажитое и стал своим во всех высоких Парижских притонах. Любитель оторваться в веселье. Помогал устраивать лотереи при европейских дворах. Делал деньги развлекаясь. Нарвался на Казанову, и тот убедил мальчика, что однополая любовь только половина наслаждений, но, кажется, мальчик не жалеет. Мнимозина – несерьезное крайне существо…

– И действующий штык вашей команды!?

Гульфик, оборванный на полуслове, попытался протестовать:

– «Каждый сам за себя!» Мы соблюдаем закон братства.

– Брось, – оборвал Колян. – Скажем так: мы вытаскиваем и поддерживаем брат брата… порой, время от времени, в случае непредвиденных обстоятельств. Гульфик, Мнимозина, я и Джульетта.

– Четыре мушкетера, – улыбнулся Петрович. – Дружба, проверенная временем. Или… не проверенная?

– Пока никто не подводил, – обиженно проворчал Гульфик.

– Хорошо, – Петрович подлил себе вина, глазами показал Коляну на кувшинчик. Вампиры выпили крови и захрустели салатом с молодой картошкой. – Берите горчицу, старуха у меня хорошо ее делает.

Колян густо намазал корочку, откусил и остался с открытым ртом, глотая воздух.

– Что, злая горчичка? Душу вложила старушка, – переждав смех, вернулся к делу. – Расскажи про Кастрата.

– Он сам по себе. Художник, философ и поэт. А что еще остается при его сущности? – разъяснил Колян и первым засмеялся своей шутке. – Даже в психушку загремел за творческим опытом.

– Где и развернуться поэту, как не в дурдоме, – проворчал Гульфик. – Обитатели непредсказуемы, а их поступки тем более. Достал меня однажды своими виршами, – и, не почувствовав возражений, выразительно, как пятиклассник на уроке литературы, продекламировал:

Я с детства мечтал быть маньяком!
То есть, сперва космонавтом.
Танкистом, пожарным, поэтом.
Приснится, от страха кричу.
Я с детства хотел стать маньяком.
Ах, что стесняться? И сейчас хочу!

– Точно, неполноценный, – Колян сплюнул и достал очередную сигарету. – К психологу не ходи, вся кровь мира против дохлого кота, что у парня начисто отсутствует мужское начало, только творческое.

– Не вяжется, – оборвал смех Петрович. – Старушек хлопчик потрошил вполне наступательно.

– Наша большая проблема, – Колян заговорил медленно, обдумывая сказанное. – Столкновение вампира и человека в одном теле. Хорошо, когда кровосос вселяется в подростка и формирует из него взрослую особь по своему образу и подобию. Но чаще вампир вселяется во взрослого и здесь столкновение интересов. В случае с Кастратом, на службе правил человек, хватал деньги, жадно пил кровь, глумился над старушками, а ночами вампир, истекая соплями, плакал в подушку и писал слезливые стихи о не сложившейся судьбе и не разгорающейся свече. Его подруга Брыся…

– Подруга Кастрата? – Мнимозина радостно огляделся, ожидая поддержки, но Колян приподняв ладонь, продолжил:

– Совместное творчество: сами сочиняют, сами читают, сами восхищаются – обычное дело у ищущих красоту. Им нравится благоухать и гламуриться, слово «вонять» они в лексиконе не держат. В миру Брыся начальница Службы занятости. Отрывается на обездоленных, асоциальных, неприкаянных, убогих и прочих, не влившихся в социум гражданах.

– А что с них, обескровленных недоеданием, взять? – снова попытался включиться в разговор Мнимозина.

– Курочка по зернышку клюет, а весь двор обгадила. Желающих получить от государства пособие пруд пруди, с пяти утра у ее кабинета очередь, в которой поторчав и унизившись до плинтуса день-два-три, просители готовы все отдать, в том числе свою кровь и часть пособия. Баба просто светится медом и соком, имея такую кормовую базу, и лепит стишки без рифмы и размера о горькой доле униженных и оскорбленных и бесчеловечности власть предержащих.

– Ее не было на собрании, – заметил Гульфик.

– Читала бестелесному Кастрату свои вирши, и оба плакали о судьбе русского народа.

– И это творческое начало ты собираешься впихнуть в грубое тело Андрюхи? – стрельнул глазами Мнимозина-Никитенко. – А если я проболтаюсь?

– Мнимозина не проболтается из желания поглумиться над мерзавцем, – Колян прикурил сигарету и пустил дым струйкой вверх. – А Никитенко промолчит от врожденной подлости: «Получи, друг, похуже моего». Кстати, в Никитенко – рыбинспектора и собирались запулить Кастрата, который уже три дня в бестелесных. Скажи спасибо Коляну, который встал сегодня пораньше, чтобы переехать катком начальника Регистрационной Палаты, развратника, взяточника и пьяницу, чтобы освободить Мнимозину для твоего роскошного тела. Кстати, замучился выговаривать слово «рыбинспектор», давай буду говорить Лесничий.

– Лесничий – это красиво. Пожалуй прощу твою подляну, изверг? – Мнимозина наморщил нос и погрозил игриво пальцем. – А я гадаю, кто воспользовался невинной пьяной отключкой мирного чиновника.

– Ну да. Тебя, все одно, посадили бы за взятки. – Колян брезгливо поморщился. – Детям-сиротам выдали сертификаты на квартиры, а этот хмырь тянул с оформлением, требуя денег. На неприкаянных только ленивый не жирует: опекуны, попечители, воспитатели. Бюджет только успевает деньги отстегивать, но до детей мало, что доходит. На сей раз сироты оказались с зубами и подставили дурака ментам – подсунули меченные купюры, а у правоохранителей свой интерес. План по борьбе с коррупцией – это закон, его выполнение – долг, перевыполнение – честь и прикрытие для других делишек. Вытащил тебя, считай, из-за решетки, внес коррективы в повестку дня заседания и слегка изменил список гостей Петровича. Извини. Приходится изощряться. Исключительно, для конспирации.