Между Сциллой и Харибдой

В Вашингтоне наступила пора весеннего пробуждения природы. По узким улочкам дружно бежали ручейки, в кронах проснувшихся деревьев щебетали птицы. В скверах в поисках проросших желудей в прошлогодней листве копошились многочисленные белки. Неслучайно, наверное, именно на эту пору приходилось празднование в США Дня Святого Валентина, который отмечался сегодня, 14 февраля.

Целью «прогулки» Кэвина Карлайна, а именно под этим именем в американской столице неделю назад появился сотрудник иностранного отдела НКВД СССР Иван Владимирович Верещагин, была площадь Дюпона, где должна была состояться его встреча с резидентом советской нелегальной разведки в США, проходившим в оперативной документации центра под псевдонимом «Юнг». И хотя место встречи находилось всего в двадцати минутах ходьбы по улице N[3 - Вашингтон имеет четкую прямоугольную планировку, параллельные улицы обозначаются римскими буквами, а перпендикулярные- цифрами; от Капитолийского холма в виде лучей расходятся несколько широких авеню (Ньюджерси авеню, Пенсильвания авеню и др.)], Карлайн повернул в противоположную сторону, к площади Вашингтона. Этого требовали правила конспирации. Дойдя до величественного памятника первому американскому президенту, Верещагин перешел на Пенсильвания авеню и направился к Белому Дому.

Праздник всех влюбленных был в самом разгаре. Из дверей многочисленных кафе раздавалась музыка Уильяма Хэнди и Джелли Мортона. Вместе с музыкой на улицу попадал и аромат жареного кофе.

На каждом шагу Карлайну попадались большие и маленькие группы молодых людей, которые громко смеялись от переполняющего их счастья. У многих на груди были прицеплены красные картонные сердечки и голубки. «Влюбленные, наверное, одинаковы во всех уголках света – думал Карлайн, сам невольно улыбаясь смеющимся молодым людям- Так же смеются влюбленные и в России, и в Китае, и в Германии. Может быть, они от того и счастливы, что пока еще молоды и не знают, что счастье – очень хрупкая вещь, которое может быть разрушено в одну минуту?»

Размышляя обо всем этом, Карлайн дошёл до 17-ой улицы и остановился на трамвайной остановке. Он пропустил два трамвая, идущих в сторону площади Дюпона, а когда третий трамвай уже тронулся, Карлайн заскочил на подножку, отметив при этом, что никто его примеру не последовал. Значит, «хвоста» не было. Собственно пока слежки вроде бы и не должно было быть. В Америке он впервые. Прямых контактов с советской агентурой у него пока еще не было, а респектабельный английский бизнесмен с подлинными документами и визами, тремя днями раньше поднявший на Арлингтонском кладбище на могиле «своего дяди» Сэма Карлайна записку с указанием места и времени сегодняшней встречи, вряд ли мог привлечь внимание американских спецслужб. Но осторожность в разведке лишней не бывает. Поэтому Карлайн вышел из трамвая, не доехав одной остановки до площади Дюпона, и зашел в антикварную лавку на улице М.

Поздоровавшись со стареньким продавцом-евреем, он попросил показать ему монеты, которые имелись в продаже. Продавец извлек из витрины весьма богатую нумизматическую коллекцию. Карлайн, понимающий толк в старинных монетах, стал внимательно разглядывать раритеты. Делал он это не только ради интереса, но и для того, чтобы потянуть время. На площади он должен был появиться за 15 минут до назначенной встречи. Наконец, выбрав серебряный доллар 1874 года, он рассчитался с продавцом и вышел на улицу.

Было заметно, что в сторону площади Дюпона двигалось большое количество людей. И это было связано не с празднованием Дня Святого Валентина, а с тем цирковым представлением, которое должно было начаться в громадном шатре на площади Дюпона через полчаса. Изюминкой этого циркового шоу было выступление Пауло Пинона, который от природы имел один существенный физический дефект и теперь стал зарабатывать на публичной демонстрации этого дефекта солидные деньги. Ажиотаж вокруг этого уродства был весьма значительным. Всем хотелось посмотреть на… вторую голову Пауло. Собственно, исходя именно из этого ажиотажа, Юнг и назначил место и время встречи со связным из центра. В такой толпе было легче затеряться.

Карлайн влился в людской поток, двигающейся в сторону площади Дюпона и вскоре оказался на месте.

Он остановился у афишной тумбы, разместившись так, чтобы его было незаметно со стороны улицы, достал из кармана пачку «Мальборо» и закурил. До назначенной встречи оставалось ровно 15 минут. Пока можно было осмотреться. Народ все прибывал и прибывал. По-праздничному одетые люди покупали на входе в цирковой шатер программки и пакетики попкорна и торопились занять свои места в амфитеатре.

На противоположной стороне улицы внимание Карлайна привлекла одна пара. Он был уже не юн, о таких в былые времена говорили «не юноша, но муж». В петлице стильного пиджака мужчины красовалось красное сердечко. Рядом с ним под руку шла эффектная светловолосая девушка. Парочка о чем-то весело разговаривала и смеялась. Эти двое мало чем отличалась от других влюбленных пар, которые были в этот теплый весенний вечер повсюду. Узковатый разрез глаз и смуглая кожа выдавали в молодом человеке потомка китайцев или японцев, некогда перебравшихся на американский континент и «переварившихся» в многонациональном американском котле. Между тем, таких предков в родне молодого человека никогда не было. Он был чистокровным… татарином, рожденным в далеком старинном уральском городке Троицке. Это был Исхак Абдулович Ахмеров, тот самый Юнг, встречи с которым дожидался Верещагин.

«Во, дает! Неужели он меня засветит перед этой девочкой? А может это очередной спектакль, на которые Юнг всегда был способен?» – подумал Карлайн. Его восхищали артистические способности этого парня еще с тех времен, когда они вместе работали в Китае. Однажды в Поднебесной артистизм Юнга спас им обоим жизнь. И, наверное, в немалой степени актерский талант Ахмерова способствовал тому, что здесь, в Америке, за короткий срок была создана весьма эффективная сеть разведчиков-нелегалов с которой, сами того не подозревая, сотрудничали весьма влиятельные люди. Верещагин об этом знал, но опасение быть засвеченным его не покидало.

А парочка меж тем остановилась у газетного киоска. Девушка заботливо и… нежно поправила Юнгу галстук и сердечко в петлице, совсем по-детски встала на цыпочки и, чмокнув его в щеку, развернулась и быстрым шагом зашагала на трамвайную остановку. А он стоял и смотрел ей в след. По его лицу блуждала счастливая улыбка. Девушка, заскочив в подошедший трамвай, махнула ему рукой. От чего Ахмеров ещё больше стал улыбаться.

Вся эта сцена не ускользнула от внимательного взгляда Верещагина. «Неужели он влюбился!? – подумалось ему – Этого еще не хватало. При его-то работе и риске. Хорошо, если эта девчонка не связана с американской разведкой. Но какой риск для них обоих!»

Трамвай, звякнув на перекрестке, повернул на Массачусетс авеню и скрылся за поворотом. Юнг, постояв еще мгновение, достал из кармана свежий номер журнал «Тайм» и, держа его в правой руке, направился к чугунному столбу, на котором часы показывали без 5 минут 5 после полудня.

Верещагин, как и было оговорено в записке, сунул под правую руку такой же номер журнала «Тайм», и, держа в левой руке зонт, направился навстречу Юнгу. Эти «маркеры» были знаком, что опасности нет. «Хвоста» не было и за Ахмеровым. В этом Верещагин сам убедился, наблюдая со стороны «сцену прощания влюбленной парочки».

Они встретились там, где и договаривались. На лице Юнга просияла «удивленная» улыбка. Он воскликнул радостно:

– Мистер Карлайн!

– О, Билли, рад тебя видеть – отозвался связной.

Обоим очень хотелось обняться. Но здесь не Москва, а Вашингтон. У американцев не принято бурно проявлять свои эмоции. Поэтому разведчики ограничились крепким рукопожатием.

– Вы тоже в цирк?

– Да, вот решил взглянуть на этого урода.

– Тогда нужно поторопиться, через две минуты начало.

– Да, побежали. Как твоя учеба, малыш? – на ходу спрашивал «заботливый знакомый родителей студента Колумбийского университета»

– Все о’кей. Как поживает тетя Пэтти?

– Тоже ничего, только побаливать стала.

Болтая обо всем этом, мужчины вошли в уже темный зал. Билетер, взяв у них билеты, показал им свободные места. Пара запоздавших зрителей, шепотом извиняясь за причиняемые неудобства перед публикой, уже занявшей свои места в зале, протиснулась на два свободных места в двенадцатом ряду.

А на сцене началось представление. Сменяя друг друга, на арене выступали акробаты, клоуны, дрессировщики со своими мартышками и собачками…

В темноте Верещагин расстегнул зонт и положил его между собой и Юнгом.

Публика хохотала над очередным приколом клоунов. А в это время рука Юнга извлекла из зонта тонкую металлическую трубку. Молодой человек тоже смеялся над клоунадой и «нечаянно» уронил журнал «Тайм» на пол. Он наклонился за журналом, и металлическая трубка оказалась плотно зажатой под штаниной. Выпрямившись, молодой человек сказал Карлайну:

– Вон та толстая клоунесса похожа на нашу соседку Синди. Такая же неуклюжая и ворчливая.

– О, точно. А я все думал, на кого она похожа – ответил связной, в очередной раз восхищаясь артистизмом Юнга.

А меж тем ведущий объявил о выходе на сцену Пауло Пинона. Зал замер в ожидании. Из-за занавеса выехала повозка, запряженная осликом. В повозке восседал «индийский паша» с большим тюрбаном на голове. «Паша» начал молоть всякую чушь в стихотворной форме. Дрессированный осел начал громко кричать, давая, видимо, понять «поэту», что все его стихи – ерунда.

– Да, что-то я говорю не то – согласился Пауло – Видимо, одной головы мало, чтобы написать поэму.

Он начал разматывать свой тюрбан, и изумленной публике явилась вторая

голова Пауло. Она «сидела» на макушке своего хозяина.[4 - Существование такого редкого уродства – исторический факт. Оно относится к так называемым «тератомам» и развивается в следствии неполного разделения близнецов (не путать с сиамскими близнецами). Частота встречаемости уродства- 1 случай на 1 млн. родов. Судьба таких инвалидов печальна. Организм «хозяина» умирает из-за гибели тератомы и развившегося вследствие этого заражения крови. Пуало П скончался в США в 1954 году.] Зал ахнул. А «голова» щурилась под лучами софитов, а потом, видимо, привыкнув к яркому свету начала таращиться на зал вполне осмысленным взглядом.

Пауло начал декламировать «Песнь о себе» Уолта Уитмена. Читал он превосходно. Осёл радостно закивал головой, а «вторая голова»… начала зевать.

Зал рукоплескал. Люди соскакивали с мест и кричали «браво». Со своего место поднялся Юнг и крикнул: « Супер! Браво!».

Это был сигнал Верещагину, контейнеры с фотопленкой, на которой было заснято с полсотни секретных документов, были спрятаны в зонте.

«И когда успел этот умница их туда засунуть?» – удивился Карлайн.

Представление закончилось. Публика расходилась, продолжая восторженно обсуждать только что увиденное.

Юнг вышел со своим спутником на улицу. Они медленно дошли до трамвайной остановки. Им многое нужно было сказать друг другу. Но место было неподходящим. Единственное, что спросил Карлайн, было:

– Ты жениться, Билли, не собираешься?

– Ой, мой трамвай идет – после минутного молчания сказал Юнг – потом все обсудим.

Он заскочил на подножку трамвая и весело крикнул:

– Рад был увидеться, дядя Кэвин. Передавайте всем привет.

– Удачи тебе, Билли! – Верещагин помахал рукой своему другу, которого трамвай уносил в ночной Вашингтон.

«Любовь нечаянно нагрянет…». Эти строки из утесовского шлягера 30-ых годов, как нельзя лучше, подходили для описания чувств, которые переполняли Юнга все последние месяцы.

Любовь, как обычно бывает, не спросила разрешения на свое появление. Она пришла внезапно, не выбирая ни места, ни времени.

Скоро ему стукнет 40 (по американскому паспорту ему было всего 30 лет), но так страстно он еще никогда не влюблялся. Собственно, влюбляться-то ему было и некогда. Его жизнь, полная тревог и скитаний не давала долго засиживаться на одном месте. Разве мог догадываться семнадцатилетней татарский юноша Исхак Ахмеров, работавший сразу после февральской революции приказчиком мануфактурной лавки в городе Казани, что за тридевять земель от Татарии, в Америке родилась его вторая половинка, которую он сам найдет за океаном через 20 лет?

Юнг прибыл в США в не самые лучшие времена для советской резидентуры. В 1934 году в Нью-Йорке при таинственных обстоятельствах погиб советский резидент-нелегал Валентин Маркин. По единственной официальной версии[5 - Советский разведчик Вальтер Кривицкий, ставший в 1937 году невозвращенцем, позднее вспоминал, что при беседе с руководителем внешней разведки СССР того времени А. Слуцким, последний назвал В. Маркина троцкистом. Из чего В. Кривицкий сделал вывод, что Маркин стал жертвой не гангстеров, а сотрудников НКВД. Но другими доказательствами этой версии автор не располагает.] он стал случайной жертвой очередной гангстерской разборки. После внезапной гибели Маркина работа резидентуры в США заглохла. Многие агенты, имевшие связь непосредственно с резидентом, попросту «потерялись».