Отец мой фронтовик
2.5. Первые двенадцать дней
С пяти часов утра 23 июня городские и районные военные комиссариаты Крымской автономной республики приступили к мобилизации военнообязанных и добровольцев 14 возрастов, 1905 –1918 годов рождения, в армию.
В соответствии с постановлением Совнаркома СССР от 24 июня 1941 года для борьбы с парашютным десантом и диверсантами на полуострове было сформировано 33 истребительных батальона численностью около 7 тысяч человек. Их организация, вооружение, обучение и руководство боевой деятельностью возлагались на горотделы и районные отделения НКВД.
Современные авторы бичуют Генштаб, командование войсками Крыма и Черноморского флота за «десантобоязнь». Легко, располагая знаниями о прошлом, утверждать: «Ни немцы, ни их союзники не имели в Черном море сил, достаточных для высадки стратегических и даже оперативных десантов»102. Но тогда-то военное руководство страны и Крыма этого не знало! Зато помнило, как неприятель успешно использовал десантирование: морское – в апреле при оккупации Норвегии, воздушное – в мае при захвате Крита.
Чем занимались на полуострове в первые дни войны? Обратимся к донесению № 1 НКВД Крымской АССР.
«24.6.1941 г. 24.00. Симферополь.
1. Развёртывание системы МПВО103 Крыма закончено. 2. Убежища, подвалы подготовлены. 3. Населением производится массовая отрывка щелей… 5. Средства связи и оповещения приведены в боевую готовность»104.
Какой видел Феодосию в те дни отец?
«Город сразу подтянулся и посуровел. Обезлюдел пляж, опустели здравницы, утихла говорливая и шумная набережная. Поезда, ещё вчера переполненные пассажирами с севера, увозили из Феодосии военнослужащих, которые отдыхали в санаториях… Улицы вечерней Феодосии, порт, железнодорожные станции утонули в светомаскировке»105.
Фотография выпускников училища 1941 года, размещённая в интернете, датирована 3 июля. Отца на снимке я не обнаружил. Возможно, заочников на ней нет. А может, сразу после экзаменов он отправился в Джанкой.
В поезде то и дело доставал аттестат и перечитывал: «На основании постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 29.XI. 1939 г. Совет педагогического училища своим решением присваивает гр. Пискунову Петру Тимофеевичу звание учителя начальной школы».
Безусые мальчишки боялись опоздать к подвигам. Они верили, что война будет скоротечной и, едва начавшись, перенесётся на чужую территорию. Кто же мог подумать, что беда пришла надолго. И что славы и горя хватит на всех…
3 июля по радио выступил председатель Государственного Комитета Обороны Сталин. Сегодня многие в нашей стране и за рубежом воспринимают эту историческую фигуру отрицательно. А тогда большинство советских людей, особенно молодёжь, трепетно верили всему, что говорил он и делал. Тем важнее была его речь. Её слушали на площадях городов и сёл, читали в газетах.
То, что Сталин выступил не 22 июня, породило миф о прострации вождя в первые дни войны. Факты опровергают эту ложь. Каганович, участвовавший в экстренном совещании в Кремле спустя полтора часа после нападения Германии, вспоминал: «Сталин каждому из нас дал задание: мне – по транспорту, Микояну – по снабжению». «Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, – утверждал Молотов, – некогда ему было теряться или дар речи терять».
Его рабочий день продолжался до 16 часов в сутки. За первую неделю войны он встретился со всеми высшими должностными лицами, в том числе руководителями гражданских ведомств106. Ежедневно общался с членами Политбюро ЦК ВКП(б), руководством РККА и ВМФ, государственными и политическими деятелями. А всего с 22‑го по 28-е у него состоялось 178 встреч и бесед107.
Терять самообладание было не в его характере. 22-го до 7:30 утра редактировал директиву № 2 войскам, затем разрабатывал новую стратегию Коминтерна, корректировал указы Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации военнообязанных, введении военного положения в западных областях.
С 22-го по 24-е руководил формированием фронтов и Ставки Главного Командования. Редактировал постановление СНК СССР «О мероприятиях по борьбе с парашютными десантами и диверсантами противника в прифронтовой полосе» и соответствующий документ Политбюро ЦК ВКП(б). Участвовал в создании Совета по эвакуации при СНК СССР и Советского информационного бюро.
Ежедневно перо Сталина правило важнейшие проекты решений: 25-го – об увеличении производства танков и артиллерийских тягачей, 26-го – о режиме рабочего времени в военное время, 27-го – «Об эвакуации населения, промышленных объектов и материальных ценностей из прифронтовой полосы», 28-го – о выдвижении 70 дивизий на западное направление, о развёртывании в стране партизанского движения.
29-го работал над текстом директивы Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей о мобилизации всех сил и средств на разгром фашистских захватчиков.
30-го писал проект постановления об образовании ГКО – Государственного комитета обороны СССР, высшего органа власти на период войны. И готовился к выступлению по радио.
«Содержание директивы от 29 июня, стиль текста выступления Сталина от 3 июля 1941 г. свидетельствуют о том, что они написаны лично Сталиным», – убеждён историк Игорь Ильинский108…
Ту речь отец, возможно, слушал в половине седьмого на пыльной джанкойской площади. Солнце ещё не поднялось высоко, поэтому не было жарко. При первых звуках знакомого глуховатого голоса наступила полная тишина. Каждого тронули непривычно тёплые, проникновенные слова: «Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!».
Отец признавался, что никогда больше не испытывал такого чувства единения с людьми, стоявшими рядом, и тем, чьи слова звучали из черного раструба на столбе.
Ничего не утаивая, со всей прямотой Сталин говорил о масштабах опасности: «Гитлеровским войскам удалось захватить Литву, значительную часть Латвии, западную часть Белоруссии, часть Западной Украины».
Причины временных успехов гитлеровских войск объяснял просто: «170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было ещё отмобилизоваться и придвинуться к границам».
«Когда я прочел речь Сталина 3 июля, – признавался писатель Константин Симонов, – я почувствовал, что это речь, не скрывающая ничего, не прячущая ничего, говорящая народу правду до конца, и говорящая её так, как только и можно было говорить в таких обстоятельствах. …Казалось, что в таких тягостных обстоятельствах сказать такую жестокую правду – значит засвидетельствовать свою силу»109.
Википедия, лукавый сказитель, обрядившийся в источник знаний, утверждает: выступление Сталина спровоцировало повсеместное уничтожение документации советских и партийных органов на местах, массовое бегство номенклатурных работников с семьями, приближёнными и со всем имуществом, панику среди населения и тотальную шпиономанию.
Злопыхателям отвечает, разумеется виртуально, сторонний наблюдатель – Александр Верт, британский журналист, находившийся во время войны в СССР.
«Эта речь, обращённая к встревоженным, а нередко испуганным и растерявшимся людям, оказала очень большое воздействие, – свидетельствует он. – Своим сравнительно коротким выступлением по радио Сталин не только создал надежду на победу, если не уверенность в ней, но и сформулировал в скупых, выразительных словах целую программу поведения всей нации в военное время»110.
Филологи, подвергшие лингвориторическому анализу то выступление, признают: «Обращение к народу, сотворенное мыслью и чувством его, произвело на внимавшую ему многомиллионную аудиторию колоссальное воздействие и своим содержанием, и своей формой»111.
Миллионы советских людей ответили делом на призыв защищать Отечество. Взялись за оружие, жертвовали здоровьем, жизнями на фронте, в партизанских отрядах и подполье. Напрягали силы у заводских станков и в поле ради победы.
В кратчайшие сроки было перевезено из Европейской части СССР на Восток около 17 миллионов человек и свыше 2 600 предприятий. Выросли в необжитых местах и к концу 1941‑го возобновили работу 122 предприятия авиационной, 43 – танковой, 244 – металлургической, 91 – химической промышленности, 96 производств боеприпасов и 80 – миномётного вооружения112. И всё это благодаря неимоверному напряжению человеческих рук и транспорта, множества людей, чьи действия направлялись мыслью и волей партийных и советских органов.
3 июля Гальдер отметил в дневнике, что «кампания против России выиграна в течение 14 дней»113. А Сталин убеждал, что война только начинается, был уверен в победе.
Не дожидаясь, пока истекут несколько дней до восемнадцатилетия, отец отправился в Джанкойский райвоенкомат.
2.6. Первое лето войны
Прошло менее двух недель с начала войны, однако уже отовсюду – со стен вокзалов, госучреждений, предприятий и колхозных контор – обращался к отцу пронзительный плакат «Родина-мать зовет!»
По данным историков, к 4 июля в военкоматах записалось около 10 тысяч добровольцев, столько же в ряды РККА ушло коммунистов. Было мобилизовано 30 процентов трудоспособных колхозников Крыма114. Почти 6 тысяч комсомольцев ухаживали за ранеными и больными в здравницах Южного берега, превращённых в госпитали. Около двух тысяч молодых крымчанок поступили на краткосрочные курсы медсестёр, готовясь отправиться на фронт.
Пётр Пискунов, как многие его сверстники, грезил об авиации. Райвоенкомат отправил его в Осоавиахим, готовивший в лётные училища. В Крыму действовали четыре аэроклуба: старейший Севастопольский, Керченский, Феодосийский и Симферопольский. Последний имел филиал в Джанкое. Говорят, в июне 1941-го он прекратил работу, но, думается, случилось это не раньше осени.
Отец успешно прошёл обе приёмные комиссии.
С первой, мандатной, было просто: претензии к образованию и возрасту отсутствовали, а морально-политические качества положительно оценивались двумя характеристиками. Одну дал районо, другую – первый секретарь Тельманского райкома ВЛКСМ, то ли Григорий Шатыло, то ли сменившая его, ушедшего на войну, Татьяна Евреинова115.
«Годен» – оценила физическую стать медкомиссия. То, что вестибулярный аппарат не такой, каким должен обладать пилот, обнаружилось позже. Нарушений в отборе «учлётов» по медицинским показателям всегда было немало. К тому же специалистов для освидетельствования в захолустном Джанкое не хватало и в мирное время.
Целый месяц, овладевая необходимыми лётчику теоретическими знаниями, отец носился на велосипеде между Антоновкой и Джанкоем. Тем временем на полуострове развернулась подготовка без отрыва от производства различных добровольческих формирований. В народное ополчение, истребительные батальоны, коммунистические отряды, группы самозащиты, противопожарные взводы вступили, по архивным данным, свыше 166 тысяч крымчан. Параллельно создавались партизанские отряды116.
Студенты, школьники, домохозяйки помогли собрать обильный урожай, причём на полмесяца раньше, чем в предыдущем году.
Как менялся быт людей?
В июле 1941-го население Москвы и Ленинграда перевели на карточное снабжение. В Белгороде, по словам участника войны Конорова, «в магазинах всё было без ограничения, только хлеб стали выдавать по норме. Не стало и спичек»117. В Воронеже, по свидетельству писателя-фронтовика Юрия Гончарова, «многое оставалось по-старому, например, цены в магазинах, хотя полки неуклонно пустели, самые простые вещи, вроде мыла, даже вот такого зубного порошка, становились дефицитом, редкостью»118.
В Крыму дыхание войны ощущалось наверняка сильнее.
К середине августа немцы развернули стремительное наступление в Северной Таврии – местности на материке севернее крымских перешейков. 14-го ГКО СССР постановил создать в Крыму 51-ю отдельную армию, наделив её правами фронта. Потребовав не допустить врага в Крым «с суши, с моря и воздуха», Ставка подчинила командующему армией генерал-полковнику Ф. И. Кузнецову «в оперативном отношении» Черноморский флот для «выполнения задач, касающихся обороны Крыма»119. Из бойцов народного ополчения сформировали четыре дивизии, вскоре преобразованные в стрелковые.
Согласно указанию из Москвы, на севере полуострова создавался артиллерийский укреплённый район. К возведению укреплений привлекли около 40 тысяч местных жителей, в первую очередь комсомольцев, среди которых была моя мама. На Перекопском перешейке и южном берегу Сиваша разместились батареи морских орудий.
21 августа, на 61-й день войны, Адольф Гитлер подписал директиву № 441412/41: «1. Главнейшей задачей до наступления зимы является не захват Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на реке Донец и блокирование путей подвоза русскими возможности нефти с Кавказа. На севере такой задачей является окружение Ленинграда и соединение с финскими войсками.
…4. Захват Крымского полуострова имеет первостепенное значение для обеспечения подвоза нефти из Румынии. Всеми средствами, вплоть до ввода в бой моторизованных соединений, необходимо стремиться к быстрому форсированию Днепра и наступлению наших войск на Крым, прежде чем противнику удастся подтянуть свежие силы»120.
Когда враг оказался у Херсона и Николаева, началась эвакуация промышленных предприятий. В Крыму она осложнялась недостаточной пропускной способностью участков, нехваткой вагонов и погрузочных механизмов, а также приближением фронта. В частности, потерпела неудачу попытка переправить около четырёх тысяч тракторов на Кубань.
И всё же удалось эвакуировать вместе с коллективами севастопольский судоремонтный, керченские металлургический и судоремонтный, симферопольские кожевенный и консервные заводы, сельскохозяйственный и медицинский институты. В сентябре – октябре из Крыма вывезли более 225 тысяч человек. Успели перегнать на материк около 700 тысяч голов скота121.
«Повесть о том, как целые предприятия и миллионы людей были вывезены на восток, как эти предприятия были в кратчайший срок и в неслыханно трудных условиях восстановлены и как им удалось в огромной степени увеличить производство в течение 1942 года – это прежде всего повесть о невероятной человеческой стойкости»122, – восхищался британец Александр Верт.
Работой по перемещению имущества и людей из угрожаемых районов на восток страны руководил созданный 23 июня 1941‑го Совет эвакуации при Совнаркоме СССР. До конца года из европейской части СССР в тыловые районы страны было эвакуировано свыше 12 миллионов человек.
А всего за два этапа эвакуации, с июня 1941-го по февраль 1942-го и весной – летом 1942-го, на восток перевезли свыше 20 миллионов рабочих, служащих и членов их семей, 2 743 предприятия, в том числе 1 523 крупных123.
До сих пор не утихают споры вокруг постановления Совета по эвакуации СССР «Об эвакуации населения из отдельных районов Крымской АССР» от 15 августа 1941 года. До 9 сентября из Крыма выселили 51 тысячу немцев, а с лицами, состоящими с ними в браке, свыше 61 тысячи человек.
Опустели немецкие сёла возле Антоновки, где жили мои будущие отец и мать.
Граждан немецкой национальности, проживавших в Крыму, западных районах страны и в республике немцев Поволжья, депортировали на восток, трудоспособных мужчин мобилизовали в трудовую армию и отправили на заводы и стройки. По данным историков, депортированные «не были лишены гражданских прав, среди них продолжали существовать партийные и комсомольские организации, но они были лишены свободы передвижения, размещались в особых зонах»124.
«Вопрос целесообразности и законности выселения немцев довольно спорный. С одной стороны, – размышляет Широкорад, – пострадали десятки тысяч невинных людей, в том числе стариков и детей. Но, с другой стороны, немцы на занятых территориях немедленно проводили мобилизацию в вооружённые силы молодых этнических немцев, а женщин и мужчин пожилого возраста активно использовали в оккупационных административных и экономических структурах»125.
В хрущёвскую оттепель эти решения заклеймены как проявления сталинского режима. Между тем известно, что в условиях войны ужесточалась внутренняя политика любого государства, каким бы демократическим оно себя не именовало.
Летом 1940-го премьер-министр Великобритании приказал «арестовать каждого немца и австрийца в стране и отправить их в концентрационные лагеря». На реплику о том, что большая часть их были евреями, бежавшими от нацистов, Черчилль ответил: «Хватайте всех!». Иностранцев и лиц без подданства выселили из 20-мильной полосы вдоль юго-восточного побережья. В общей сложности было депортировано 104 тысячи человек126.
В Канаде через Центр временного содержания, трудовые лагеря усиленного режима, колонии-поселения прошли до 23 тысяч граждан с японской кровью в жилах. Домой их отпустили в 1949‑м127…
Власти Австралии определили в концлагеря 8 тысяч иностранцев и 7 тысяч подозрительных граждан страны, а также неблагонадёжных выходцев из Британской метрополии и её колоний.
Согласно чрезвычайному указу № 9066, подписанному президентом США Рузвельтом 19 февраля 1942-го, в спецлагеря, сооружённые в пустынях или индейских резервациях, отправились около 110 тысяч лиц, у кого была хотя бы 1/16 японской крови128, 11 тысяч немцев и 5 тысяч итальянцев, включая граждан США. Там они искупали вину (национальность!) каторжным трудом до 1946‑го.
Около 150 тысяч выходцев из Германии, Италии, получили статус «подозрительных лиц» и находились под наблюдением. В лагеря США «во имя безопасности полушария» были помещены также 6 609 немцев, итальянцев и японцев с их семьями из стран Латинской Америки и Карибского бассейна.
Указ был отменён в 1976-м, однако его юридическое основание, «Закон о враждебных иностранцах» конца 18-го века, остаётся в силе…
2.7. «Прощание славянки»
18 августа немецкая авиация совершила налёт на Джанкойский железнодорожный узел. Отбомбилась безнаказанно: город не имел зенитной артиллерии. С той поры, по словам очевидцев, бомбили в 9 часов утра ежедневно.
В аэроклубе подошло время практики. Первый полёт оказался для Петра Пискунова последним: учебный У-2 мгновенно выявил его профнепригодность. Когда приземлились, юноша выпал из кабины и долго лежал на лётном поле, приходя в себя. Джанкойский райвоенкомат направил несостоявшегося лётчика во 2-е Орджоникидзевское военное пехотное училище.
Команда для отправки в столицу Северо-Осетинской АССР формировалась в Симферополе. Каждый явился на республиканский сборный пункт с ложкой, кружкой, нитками с иголкой, зубной щёткой, мылом и полотенцем. Там новобранцы получили по вещмешку, круглому котелку и фляжке, паре нижнего белья и байковых портянок.
Быть может, выдали ещё, как описывает Юрий Гончаров, «по два брикета горохового концентрата, из которых в котелках на огне костров можно было сварить гороховую похлебку или, погуще, гороховое пюре, и по банке с каким-то консервированным содержимым, но без этикеток, разъясняющих, что внутри.
Раздатчики, те же самые порученцы-помощники, что бегали с нарукавными повязками, про банки сказали, что в них перловая каша с кусочками свинины: можно есть холодной, можно разогреть на костре, а можно сварить суп, это лучше, потому что еды получится больше: на полный котелок воды достаточно одной банки»129.
Вряд ли на симферопольском перроне – том самом, где в 1912-м впервые в России прозвучал марш «Прощание славянки», эту хватающую за душу музыку слышали отец и провожавшая его подруга, моя будущая мама.
Скорей всего, без всякой помпы, как рассказывал тот же Гончаров, «призванных погрузили в двухосные товарные вагоны с трафаретными маркировками на дощатых стенках “40 чел. – 8 лошадей”.
В товарном вагоне пахло дезинфекцией, произведённой после предыдущей партии призывников, опрыснутые из распылителя дощатые нары ещё полностью не просохли, были кое-где влажными. Тем не менее на них уже сидели и лежали, подстелив под себя что-нибудь из своей одежды.
Вагонная дверь была распахнута во всю ширину, поезд, покидая город, шёл по высокой насыпи, внизу мелькали последние одноэтажные домики, тонувшие в густой листве яблоневых и вишневых садов. Солнце садилось по другую сторону поезда, в окнах домишек вспыхивали его оранжевые, радужно раскрашенные лучи, с силой прожектора больно ударяли в глаза»130.
Приходится гадать, как добиралась группа новобранцев из Крыма в Орджоникидзе (Владикавказ). Не знаю, оставался ли открытым путь через Джанкой, а далее по мосту и насыпной дамбе через Сиваш. Возможно, двинулись по железной дороге до Керчи, оттуда – паромом на Таманский полуостров, либо морским транспортом в один из портов Северного Кавказа.
В любом случае путь в училище отцу запомнился. У каждого, кто тогда передвигался, запечатлелись в памяти переполненные эшелоны, битком набитые вокзалы на пересадках, вражеские авианалёты. Полмиллиона военнообязанных, призванных по мобилизации в первые месяцы войны, не смогли добраться до воинских частей…
Как бы то ни было, отцу с попутчиками удалось проскочить, пока не захлопнулся капкан, в котором оказался Крым. Солнечным утром они прибыли на железнодорожный вокзал североосетинской столицы. В сентябре здесь, как правило, ясно, дожди идут не чаще трёх раз в месяц. И тепло: средняя температура воздуха днём не ниже плюс 22, вечером – выше плюс 11.
Впечатлял горный пейзаж. Скоро для отца станет он привычным, обыденным. С южной, юго-западной и юго-восточной сторон Орджоникидзе прикрывают горы высотой до километра, за ними возвышается Скалистый хребет, а при ясной погоде видна и двуглавая вершина Казбека.
Пройдя сквозь кирпичное старинное здание вокзала, крымчане выбрались на улицу Маркова и двинулись направо – вдоль трамвайных путей, в тени вековой липовой аллеи. Ныне её нет, она вырублена в 1960-е при расширении проезжей части.
Через квартал свернули налево, на Госпитальную улицу. Там, если верить сведениям из интернета, размещалось интересующее нас военно-учебное заведение. После долгих поисков нашёлся в Сети почтовый адрес: РСФСР, Северо-Осетинская АССР, город Орджоникидзе, 11-е почтовое отделение, п/я 104131.
2.8. Курсант
Команда, прибывшая из Крыма, вошла в ворота. За ними порядок и чистота. Подметены дорожки, побелены бордюры, аккуратно, даже слишком, обрезаны ветки деревьев и кустов.
Таким я запомнил Кизилташ – секретный гарнизон в крымских горах, куда мы переехали в конце 1950-х. Так выглядели военные городки под Москвой, Курском и Моршанском, где мне довелось нести срочную службу. Мало чем отличалась от них территория Центрального архива министерства обороны в Подольске; там осенью 2015‑го я работал с документами военных лет.
За неимением отцовских воспоминаний использую здесь и далее впечатления миномётчика Игоря Николаева, запечатлённые в повести «Лейтенанты».
После того как новички построились, лейтенанты-педагоги «разобрали» их по ротам. Первыми, пользуясь «негласным превосходством миномётов над винтовками и пулемётами», вдоль шеренг новобранцев прошлись миномётчики. Среди приглянувшихся им оказался Пётр Пискунов, худощавый, но широкий в кости парень с живыми, смешливыми глазами.
Типичным был распорядок первого дня. Таким он оставался спустя 27 лет в школе младших авиамехаников, куда я попал после призыва. Санобработка, стрижка, мытьё в бане, получение обмундирования, подгонка формы и обуви. Гражданскую одежду сложили, написали записки с домашними адресами.
Отцу выдали нижнее бельё, гимнастёрку, брюки, называвшиеся шароварами, сапоги, портянки, пилотку.
«В минометном батальоне, – свидетельствует Николаев, – комсостав, начиная с комбата майора, носил артиллерийскую форму». Так одевались и курсанты: «У шинелей – сказочной красоты курсантские артиллерийские петлицы. Черное сукно, ярко-красный кант, “золотой” позумент, в центре “золотые” пушечки крест-накрест»132.
Не знаю, досталось ли подобное великолепие отцу. С 11 августа, согласно приказу НКО СССР, новое вещевое имущество использовалось только на обеспечение частей, убывавших на фронт.
Все помещения в казарме пахли краской и побелкой. Это был, по оценке Николаева, «запах школы – последний мирный запах…» В спальне двухъярусные кровати с пружинными сетками. Каждому полагалась отдельная тумбочка, туда складывались тетрадки, карандаши, учебные карты – ничего лишнего. Таким армейский быт запомнился и мне со школы младших авиамехаников.
Для крестьянских парней, то есть большинства новобранцев, обстановка была непривычной. «Почти до девятнадцати лет прожил я по разным углам, – признавался Владимиру Першанину собеседник, – спал то на полатях, то на лавке, порой и на полу. Чистая, просторная казарма казалась мне чуть ли не дворцом. И еда не в пример деревенской»133…
«К обеду все мы, 120 будущих курсантов, стояли в ротном строю», – вспоминает Александр Лебединцев, учившийся в 1-м Орджоникидзевском училище. – Новичков разбили на три учебных взвода, в каждом из которых сформировали четыре отделения по десять человек. Командирами отделений назначили курсантов из числа тех, кто прибыл из частей, если даже и не имел сержантского звания»134.