История счастья
Просыпаться не хотелось. Удивительно красочный и волшебный сон, где я жил в достатке, имея положение в обществе, остался позади. Я знал, что если открою глаза, то он исчезнет навсегда.
Так – в полудрёме, полусне – я пролежал, как мне показалось, очень долго. Не хотелось, чтобы уходил сон, где всё в моей жизни было расставлено по своим местам, в котором я видел своё счастье и наслаждался им. «Почему такое не происходит в жизни? – спросил я сам себя. – Я бы многое отдал, чтобы это произошло наяву».
Пролежав с закрытыми глазами ещё некоторое время, я подумал о том, как не хочется вставать, скорее всего, предстоящий день будет таким же серым, однообразным и скучным, не сулящим ничего хорошего. Снова увижу вокзал, наполненный снующими людьми, опять придётся искать еду и бродить в поисках работы.
Впервые за много дней такой одинокой, голодной и бессмысленной жизни я подумал о смерти. Для меня она представлялась тихим уходом из жизни, избавлением от проблем и неудач. Но в то же время меня одолел страх.
Если я умру, тогда не смогу думать, искать, любить и верить. А вдруг там может не быть счастья, которое я пытаюсь найти?
Пересилив себя, я попытался встать, но тело было неподвластно мне. Прошедшая ночь не принесла ему отдыха, и я чувствовал полный упадок сил. Тело моё словно существовало отдельно. «Тебе, наверное, лучше, чем мне, ты не думаешь о счастье и смерти, не мыслишь и не мечтаешь, значит, и не страдаешь, – с презрением думал я о нём. – Если бы ты знало, какого труда стоит доставлять тебе удовольствие, мыть, одевать, вкусно кормить, мягко и сладко укладывать спать».
Посмотрев на себя со стороны, я увидел давно не мытого, голодного и уставшего в скитаниях и исканиях странника. «Зачем брожу по свету – из города в город, от храма к храму? Чего ищу? Счастья? А может быть, Бога, которого я недостоин видеть?»
«Чего я стою в этой жизни, какая во мне ценность? Меня даже не замечают проходящие мимо люди.
А может, меня здесь и нет, а есть только моё тело? – подумал я, когда один из прохожих нагло перешагнул через меня, а другой небрежно и грубо пнул ногой. – Так тебе и надо, ты приносишь мне только одни заботы и страдания. Если бы моя душа находилась в другом теле, возможно, я почивал бы на берегу лазурного моря и мне не пришлось бы страдать».
Ведь всё так просто: тело может сделать меня счастливым. Почему я не думал раньше об этом? Но я не могу его поменять, потому что в нём находится моя душа, которая даёт мне жизнь. Только после смерти она может обрести другое тело. Я даже могу стать собакой.
Это какой-то бред, этого не может быть! Если душа живёт в моём теле, значит, она является неотъемлемым целым меня. Нас создал Господь, ему виднее, какое тело я заслужил.
Христианство вообще отвергает учение о переселении душ. Значит, моё тело – это мой крест, который я должен нести по жизни. А страдания – это мои грехи, которые я должен искупить. И если я умру раньше времени, значит, мои грехи останутся со мной и меня впереди ждут ещё большие страдания, чем на земле.
Но почему Бог не делает всех нас счастливыми, и мы не все приходим к нему, если он сотворил нас? Может, он специально посылает нам страдания, которые дают возможность сильнее осознать остроту счастья и выбрать более правильный путь исправления, чтобы быстрее прийти к нему.
Если бы не было страданий, то мы бы не радовались мелочам и жили бы, как животные, не осознавая своего предназначения. Путь, по которому мы идём, мы заслужили сами, а возможность его изменить – смирение, которое приблизит нас к Богу.
Странно, но почему я в детстве меньше страдал? Наверное, оттого что у меня было меньше желаний, поэтому меньше и разочарований в их достижении. Но человек не может жить без желаний, даже сейчас у меня возникают желания, но только для того, чтобы выжить. Достигнув большего, мы остаемся неудовлетворенными настоящим, и так может продолжаться бесконечно. Для чего я думаю об этом?
Окружающим и всему человечеству не важны мои мысли. Меня можно сравнить с затерявшейся песчинкой, смешанной с тысячами тонн песка. Кто сможет её заметить и есть ли в этом надобность?
Я так и буду жить мечтой что-либо изменить в своей жизни.
Но где найти знания для того, чтобы понять, для чего мне она дана Богом? А может, вообще об этом не стоит думать, потому что нам всё равно не осознать жизнь? Наш разум не настолько богат, чтобы найти правильные ответы на все вопросы.
Возможно, сама природа с рождения заложила в нас определённые знания, которые нам необходимы только для того, чтобы их развивать для познания себя.
Познание – это сложный и долгий путь, и нам для этого часто не хватает опыта, и мы смиряемся с условиями жизни.
Если бы я знал, что попаду в такое положение, разве бы стал подвергать свою жизнь опасности, которая подстерегает повсюду?
Окончательно проснувшись после сладкого сна, я снова увидел себя на грязном вокзальном полу, где меня окружали дымящиеся и брошенные кем-то окурки, наслаждавшимся запахом дешёвых варёных сосисок, который исходил от привокзального буфета.
На душе снова стало тоскливо и одиноко. Посмотрев на одного из пассажиров, отличавшихся от других печальной задумчивостью, я подумал о том, что и счастье каждому своё. И от этой мысли стало намного легче.
Ведь всё равно оно не зависит от нас. Если мы живём и думаем о нём, значит, это нужно Богу.
Только он вправе решать, как и сколько нам отведено жить на этой земле, значит, и счастье, о котором мы мечтаем, каждому дано своё в зависимости от того, что заслуживаем в этом мире. Если мы что-то ищем в своей жизни и не находим, значит, мы ищем Бога. А найдя Бога, познаём и счастье. Но для этого необходимо пройти определённый путь, который поможет приблизиться к истине, которую мы все ищем на земле.
И от этой мысли вновь захотелось мечтать и любить, куда-то идти, принимая жизнь такой, какая она есть.
***С утра я вновь задумался, где найти деньги на продукты? В этот день один из новых знакомых предложил пойти поработать в овощехранилище. Там если не деньгами, то овощами могут расплатиться. Мы единогласно согласились.
Встретили нас недружелюбно. «Пошли вон отсюда, убогие, а то сейчас милицию вызову, ходят здесь всякие, а потом вещи пропадают», – с негодованием встретила нас толстая женщина. В этот день нам так и не повезло, и я в подавленном настроении подался на вокзал.
Удобно расположившись около вокзальной батареи, от которой шло тепло, я пытался заснуть, но голод был сильнее сна. И я невольно обратил внимание, как в привокзальном буфете молодая семья, дожидаясь своего поезда, ела только что сваренные сосиски, запивая горячим кофе.
Недалеко от них расположился не знакомый мне бомж, который всё время следил за их столом. На этот раз бомжу повезло, ребёнок не доел сосиску, а в стакане наполовину остался кофе. Бомж быстренько опустошил стакан, запихал всё со стола себе в карман, а я подумал: «Неплохо пристроился». Но взять со стола оставшуюся еду я так и не решился.
Многие пассажиры дремали в ожидании своего поезда. Размеренную жизнь вокзала нарушила небольшая группа подростков, которым было от 15 до 20 лет. Ворвавшись в зал, наглые и пьяные, они стали осматривать пассажиров, словно пытаясь увидеть знакомых. Громко что-то крича, направились в мою сторону, но, пройдя мимо, остановились напротив бомжа, который доедал бутерброд.
Один из подростков несколько раз ударил его по лицу, дико смеясь, и разбил бутылку пива об его голову. Бомж, как-то странно охнув, обмяк и повалился на скамейку, а подростки со смехом направились к выходу.
Мне стало страшно, я боялся, что они вновь вернутся назад и побьют меня. Некоторое время я просидел в ожидании худшего, но подростки так и не возвратились.
Бомж, полежав на скамейке недолгое время, стал приходить в себя. Потом сел, испуганно огляделся вокруг, словно ища сочувствия у окружающих, и стал вытирать лицо и окровавленную голову.
Немного посидев, стал что-то искать. И когда нашёл свой недоеденный бутерброд под скамейкой, аккуратно сдул с него мусор и стал аппетитно жевать. Передних зубов у него не было, и он, долго прожевывая бутерброд, все это время смотрел в одну точку.
Потом, как ребёнок, стал кулаками тереть глаза, словно из них вытекали слёзы.
Среди обитателей вокзалов сложнее всего жилось калекам. Нищим и так жизнь не в радость, а тут проблем было в два раза больше. В самом конце вокзала уже не один день я замечал человека без ног. Когда ему нужно было передвигаться, свои култышки он закреплял на двух деревянных платформах с колёсами, напоминающими самокат. Примерно такой же, какой был у меня в детстве.
Он так ловко приноровился к своим платформам, что быстро мог исчезать в любом направлении. Для скорости и изменения направления движения ему постоянно приходилось отталкиваться от пола руками, на его ладонях были огромные кровоточащие мозоли. На ночь он аккуратно ставил свои деревянные платформы под скамейку и половинки своих ног укрывал старенькой рваной фуфайкой.
Утром калека приползал в самые многолюдные места, снимал шапку и так сидел долгое время. Если прохожие его не замечали, вытаскивал из своих ватных штанин губную гармошку и играл жалостливые песни. Эта сцена задевала за живое спешащих мимо людей, кто-то ненадолго останавливался, многие небрежно бросали деньги. На них он часто покупал дешёвую водку с колбасой.
Однажды я увидел его в церкви. Безногий тянулся к подсвечнику, чтобы поставить свечку, но не мог это сделать. Он долго стоял с зажжённой свечой, одолеваемый мыслями о том, как её поставить.
Рядом стояли и молились люди, кто-то подходил и ставил свечи, но на бездомного не обращали внимания. Увидев меня, он немного засмущался и сделал вид, что пришёл просто посмотреть на службу. Так он и простоял всю службу под иконами святых мучеников с догорающей в руке свечкой, и она растаяла, обжигая горячим воском и слабым пламенем его ладонь.
После этого он долго смотрел на иконы, несколько раз перекрестился и, оттолкнувшись от пола, устремился к выходу. Его скрипучие колёса нарушили утреннюю церемонию. Теперь многие прихожане, которые не обращали на него внимания, посмотрели в его сторону.
Заметив недовольные взгляды окружающих, безногий на некоторое время приостановился, не спеша подъехал к выходу. Но выбраться из церкви было не так-то просто. Высокие ступеньки создали ему настоящую преграду, и он ещё долго стоял у дверей церкви, изредка снимая старенькую потрёпанную шапку, пытаясь что-то сказать прихожанам, но вместо этого глубоко вздыхал. Видно, слишком тяжёлое было слово, что не смог его произнести вслух.
Заметив как-то на вокзале, что я наблюдаю за ним, он решил поведать мне о своей тяжёлой судьбе.«Ноги я потерял по пьянке, под поезд попал, вот теперь калекой остался, – рассказывал он, всё время кивая головой туда, где должны были быть ноги. – Теперь мне только что и осталось на хлеб побираться. Калека я теперь, и судьба моя искорёжена».
Неожиданно в его глазах промелькнуло забытое воспоминание, и по лицу пробежал лучик радости, который дал прошедший сон, вернувший его в детство:
– Бегу под дождём по лужам босиком. Вода тёплая, а ноги все в грязи. И так хорошо, что сам готов в эту лужу залезть, – говорил он, вспоминая сон. – Счастливое было время, я, наверное, теперь бы полжизни отдал за то, чтобы хотя ненадолго прочувствовать его снова. Утром проснулся и хотел вскочить, как в детстве, но, сам понимаешь, какой я теперь ходок. Жаль, что нельзя время повернуть вспять. Я бы тогда по-другому прожил.
Теперь у меня одна мечта: сесть в какой-нибудь поезд и уехать в неизведанную даль. Это так здорово! Я – пассажир, звучит гордо. Когда я еду в поезде, то чувствую себя полноценным человеком. Знаю, что теперь это только мечта. На что я куплю билеты и как залезу в вагон?
Нам, полноценным людям, было жалко бездомного калеку. Посоветовавшись между собой, мы решили осуществить его мечту и посадить в первый проходящий пассажирский поезд. Но удалось нам это не с первого раза. Проводники требовали показать билеты, а купить их мы не могли, потому что у калеки не было паспорта. Тогда мы пошли на хитрость, отвлекли проводника и быстренько приподняли бездомного на руки, чтобы загрузить в вагон. Тело его было лёгкое, и поэтому мы без особого труда посадили его в поезд. Безногий со слезами радости на глазах благодарил нас.
– Вот и сбылась моя мечта, теперь я буду ехать, пока меня не ссадят на какой-нибудь станции, а там опять кого-нибудь попрошу, чтобы меня посадили в любой поезд. Там люди подобрее, тепло и поспать можно, а что мне ещё нужно? Один раз я даже ехал более суток, проводник добрый оказался, даже чаем напоил. Дай бог ему здоровья! Может, и на этот раз повезёт. Ну ладно, бродяги, не поминайте лихом, может, когда-нибудь и свидимся. Были бы у меня ноги, проводил бы вас до выхода и обнял бы по-братски.
На прощание я протянул ему руку и в ответ ощутил крепкое рукопожатие.
Провожая взглядом уходящий поезд, я вспомнил, что в детстве тоже часто видел калек и бездомных, путешествующих в пассажирских вагонах. Тогда я смотрел на них, не думая о том, что спустя много лет так близко смогу их узнать и понять, что судьба подчас не жалеет никого и под её жернова может попасть любой человек, независимо от возраста и положения в обществе.
***Годы безверия разрушили многие церкви и монастыри, некоторые были превращены в склады и гаражи.
Какое же счастье было видеть, когда с возрождением православия стали восстанавливаться монастыри и в церкви стали приходить люди, которые с усердием и нескрываемой искренностью начинали молиться! Как, глядя на них, потянулась молодёжь и церковная жизнь, которую много лет назад почти уничтожили, стала возрождаться.
Ночевать на этот раз я собирался у стен одного из монастырей недалеко от Плещеева озера, но сначала решил отправиться в монастырь.
Планы поменялись, когда внимание моё привлёк шум, доносившийся с озера.
Ватага ребят шумно тащила из воды небольшой бредень. Заполненный наполовину тиной, он напомнил мне далёкое детство, когда мы с деревенскими ребятами тоже рыбачили на реке.
У нас был старенький, местами дырявый бредень, поэтому мы чаще проходили по краю берега, а потом, босыми ногами увязая в нагретой солнцем прибрежной грязи, выводили его на берег. Почти всегда в сетях билась пойманная рыба, а мы, аккуратно освобождая, складывали ее в кучки, а потом делили по-честному.
После этого, пока варилась уха, хвастаясь друг перед другом, устраивали подводное ныряние, и я, чтобы не отстать от остальных, набрав побольше воздуха в лёгкие, пытался побить рекорды. Потом, устав от долгих ныряний и плесканий, мы ели уху.
Если бы я смог вернуть дорогие моменты, то, наверное, отдал бы за это полжизни.
Увидев меня, ребята взбодрились и стали хвалиться уловом. Удобно устроившись у костра, мы разговорились о жизни, и я с большим вниманием смотрел за тем, как они готовили уху, а потом ели.
Словно заметив, что я голоден, ребята предложили отведать и мне ухи, и я с удовольствием согласился. Сидеть около вечернего костра в компании местных ребят было интересно и весело.
Они о чём-то спорили, громко смеялись, обжигались горячей ухой. На душе у меня было тепло и уютно, среди них я и сам был словно подросток, которому хотелось смеяться и радоваться жизни. Я смотрел на этих ребят и завидовал им белой завистью, и хотелось, чтобы всё у них было хорошо.
Немного пообщавшись с подростками, я отправился в монастырь. Он закрывался, но я упросил старого монаха пустить меня. Монастырь восстанавливался, пахло деревом, неприятно и громко визжала пилорама. Походив по двору, я спустился в один из подвалов монастыря, где мне предложили выпить медовухи. Я думал, что это простой квас, но это был вкусный хмельной напиток с запахом мёда. Сильно хотелось пить, и я, зараз осушив две кружки, прилично охмелел и отправился на ночлег.
Уткнувшись в сорванные травы и наслаждаясь их ароматом, я пытался уснуть под стенами монастыря, но сон не приходил ко мне. Надо мной раскинулось звёздное небо, светил молодой месяц, который краем серпа касался старой колокольни монастыря. Где-то рядом догорал костер, слышались спор и весёлый смех деревенских ребят.
Тёплая летняя ночь пролетела незаметно. Когда я проснулся, солнце уже поднялось высоко. На берегу озера никого не было, только тлел вчерашний костер, тепло которого навеяло дорогие сердцу воспоминания.
***Дедом его звали за возраст (говорили, было ему за семьдесят), по имени почти не называли. Поэтому для меня он так и остался человеком без имени. Ему было особенно тяжело жить на вокзалах. Он постоянно пил какие-то зелёные таблетки, а когда они заканчивались, уединялся в отдалённом уголке вокзала, часами долго и тоскливо смотрел в окно. Узнать подробнее о его жизни мне не удалось. «Может, я убил человека и теперь скрываюсь от наказания», – однажды неудачно пошутил он. От этой шутки мне было не по себе, и я старался держаться от него подальше.
Утром дед постоянно куда-то уходил и возвращался лишь поздно вечером. Однажды он не вернулся на вокзал. Ходили разные слухи, одни говорили, что его убили, другие – что он подался на вокзал в другой город, там милиция добрее и люди более доброжелательные. Первое время многие по нему скучали, так как был он большим любителем рассказывать похабные анекдоты.
Самым молодым из постоянных обитателей вокзала был двадцатилетний Сергей по прозвищу Чеченец. Это прозвище парню дали за то, что служил он в Чечне. О себе рассказывать любил. Десятки раз всеми слышанную историю поведал и мне:– Однажды на учениях в нашу вахтовую машину заехал танк, который протаранил стволом брезент и ударил мне в голову. – Сергей для убедительности показал мне металлическую пластину в своей голове и предложил её потрогать.
Мне было неприятно касаться этого места его головы, но я сделал вид, что мне его рассказ очень интересен, и слегка прикоснулся к его волосам.
– Ага, чувствуешь? А что, не верил? – с гордостью спросил он.
Он часто стучал по своей металлической пластинке, рассказывая про психиатрическую больницу.
– Как мне жить дальше, в чём найти смысл жизни, кому я теперь нужен? – спросил он меня неожиданно. Я, вселяя в него надежду на лучшее, сказал, что будет и у него своё счастье, надо только уметь ждать, и оно обязательно придет.
Услышав от меня слова поддержки, Сергей продолжил:
– Знаешь, я расскажу тебе по секрету, как я убежал от самого себя. В деревне меня называли сумасшедшим, поэтому я оттуда ушёл. Я думал, что если уйду из деревни, то не стану сумасшедшим. Здесь же меня не знают, как и любого из нас.
Посмотри вокруг, чем эти люди отличаются от меня? Все меня здесь считают бездомным, а не сумасшедшим. Я всех обманул. Находясь среди них, я такой же, как и они. Не хочешь быть сумасшедшим, не будь им. Здорово я придумал, да?!
Меня до армии девчонка любила и провожать приходила, а потом письма писала, да такие, что всем пацанам нравились. Если бы не произошло это со мной, жили бы мы с ней счастливой жизнью.
А теперь зачем я ей такой нужен? Да и мне не хочется, чтобы над ней смеялись. Но ничего, и так проживём! Мне нравится! Я даже не думал, что здесь могут быть такие интересные люди, – рассуждал он, успокаивая себя.
– У каждого из нас есть свой ангел-хранитель, и он приходит к нам на помощь. А ты знаешь, я даже однажды пытался покончить жизнь самоубийством. Пошёл в гараж, закрыл дверь и завёл машину, чтобы отравиться угарным газом. Сидел долго и уже чувствовал, что сознание покидает, но вдруг явственно увидел женщину, появившуюся в смраде гаража, которая сказала: «Тебе ещё рано умирать». И всё исчезло, и я понял, что совершаю непоправимую ошибку.
Это был ангел, который спас меня. Теперь мне не страшно жить: ангел всегда со мною рядом. Он меня охраняет, как страж у ворот, не подпуская ко мне всё плохое. Главное – чтобы он не видел моих плохих поступков, это ему совсем не понравится. Вообще, жизнь заканчивать самоубийством – большой грех, и я теперь решил жить.
Мне было интересно слушать этого полусумасшедшего молоденького бомжа.
Как-то днём Сергей пришёл избитый местными подростками, которые промышляли у пивнушек и отнимали пиво у слабых и беззащитных.
Среди бездомных назревал скандал. Некоторые стали обвинять правительство в том, что оно наплевательски относится к ним и не защищает.
Кто-то предложил написать письмо Горбачёву, только не знали куда. «Мы должны пойти, разобраться и наказать подонков, а иначе они всех нас истребят», – бузили другие. «Да, пошли», – поддержали многие.
Выпив немного для смелости, собравшись в небольшую толпу, среди которой был и я, направились искать обидчиков. Дело было даже не в том, что какие-то подонки обидели нашего знакомого, нам надоело быть униженными и оскорблёнными.
Мы шли по улицам, пугая прохожих своим видом, многие показывали на нас пальцами, не понимая, что мы за люди и откуда взялись. Это был вызов обществу, нам хотелось быть услышанными и увиденными. Впервые некоторые из нас, прожившие в таких условиях не один год, решили заявить о себе и привлечь внимание. Одна бабушка, перекрестившись и подойдя ко мне, тихо спросила: «Вы откуда, голубчики, не из тюрьмы ли сбежали?» Я не ожидал такого вопроса и промолчал, доброжелательно улыбнувшись, и только для чего-то ещё сильнее стиснул зубы.
Подойдя к пивнушке, мы так и не увидели тех, кто обидел нашего нищего. Позже я узнал, что такие случаи не были редкостью, на улице часто обижали бездомных. Их и за людей-то не считали, а защитить себя они не могли.
«Надо поменьше бродить по ночным улицам», – часто теперь можно было слышать среди нашей братии. Но выпивать нам иногда приходилось для согрева или просто для поднятия настроения. «Кто пойдёт сегодня за бухлом?» – спрашивали мы и кидали жребий.
***В один из вечеров настала и моя очередь идти в пивной бар, который располагался в криминальном районе города. На улице темнело, но возле пивного бара было многолюдно. Я занял очередь, купил трёхлитровую банку разливного пива.
– Слышь, мужик, пиво отдай, – сказал подошедший ко мне подросток. На вид ему было лет восемнадцать.
– Могу угостить, если сильно пить хочешь, – протянув банку, сказал ему я.
– Ты меня не понял, мне нужно всё пиво, – нагло ответил он, выхватывая у меня банку.
Кровь взыграла в моих жилах. Я вспомнил бездомного, которого обидели, возможно, такие же, как и он. Я легко поставил на место этого хама, забрал пиво и собрался уходить. Но, пройдя несколько шагов, увидел этого неугомонного подростка, а с ним ещё двоих, которые были намного старше его. Втроём они ринулись на меня.
Первое время я отчаянно сопротивлялся, но хватило меня ненадолго, так как силы явно были не равны. Последнее, что я запомнил, это как верзила взял меня за грудки. Я буквально весь очутился в своём стареньком пальтишке, которое было мне не по росту. Меня сбили с ног и стали пинать.
Я закрыл голову и, как котенок, сжался в маленький комочек. Мне было страшно и хотелось звать на помощь, но я молчал, ещё сильнее стиснув зубы, как будто получал это наказание заслуженно за свои грехи.
Били долго, безжалостно и злобно. Для меня прошла целая вечность, казалось, что этот страшный сон никогда не кончится.
– А я его знаю, он вместе с бичами на вокзале живёт. Тащи его в подъезд, там его и грохнем, всё равно его никто искать не будет, – вытаскивая из кармана нож, сказал один из нападавших. Я почувствовал, как меня, схватив за пальто, словно мешок, куда-то потащили.
«Надо бежать, пока не поздно. Меня же могут убить», – подумал я.
Собрав последние силы, я встал, вырвался и бросился бежать. Но пробежал недолго, снова был сбит с ног. Это ещё больше разозлило нападающих. С новой яростью они накинулись на меня. Удары сыпались со всех сторон, и я чувствовал, что теряю силы.
В такие минуты срабатывает инстинкт самосохранения, почему-то не чувствуется боль, есть только одна мысль, как спасти свою жизнь. Я вновь попытался встать и в этот момент ощутил удар в грудь, что-то тёплое и липкое разлилось у меня по телу. В руке одного из нападающих я увидел нож и понял, что произошло что-то страшное. Было не больно, а странно от того, что подростки перестали бить и как-то необычно смотрели на меня. И от этого меня одолели страх и ужас. Я понял, что меня пытаются убить. «Вот и всё, теперь мне никто не поможет», – подумал я, и в доли секунды в голове пролетела вся жизнь.
