Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

Гипс я носил недели три. А у меня приближались экзамены на журфаке, и я должен был успеть до них сдать курсовую работу. Писал её по любимому Чехову – о его характеристике «буржуазной прессы». Пишущей машинки не было. Писал… левой рукой. Жизнь припрёт – и на голове научишься ходить… Но более всего меня беспокоило (и не только меня): смогу ли я отправиться в столь длинный поход? Мои школяры-турики приуныли. Смог. Хотя раненое место болело, а если ударялся сшитым узлом сосудов, сухожилий и нервов, боль пронзала всё тело. Но это ничто по сравнению с впечатлениями от увиденного в посещении «старинной Руси». Боли забыты, а вот картинки увиденных городов и сёл запомнились на всю жизнь…

Наше путешествие по Золотому кольцу имело цель не только посетить старинные города, познакомиться с природой, но и со всем, что имело отношение к Михаилу Васильевичу Фрунзе. Почему именно с ним? Потому что наш московский район назывался Фрунзенский. К тому же на этом маршруте действительно было много мест, связанных с этих революционером и военачальником. Для воспитания детишек «в духе преданности» оказалось важным то, что сей деятель не дожил до сталинских репрессий, и значит не надо объяснять, как это бывало с другими героями нашей Истории, почему участник революции вдруг оказался «врагом народа», «диверсантом», «вредителем» и даже «английским шпионом»…

Хотя и про Фрунзе не всё было гладко. Безусловно, этот полумолдаванин-полурусский был талантливым самородком. Из-за революционной деятельности он мало проучился в Петербургском политехническом институте. Тем не менее, был одним из самых способных красных командиров, стал военным теоретиком. В последние месяцы своей жизни (1925 год) возглавил Реввоенсовет и Наркомат по военным и морским делам, сменив на этих постах главного на тот момент соперника Сталина Льва Троцкого…

Старт длительного, более месяца, путешествия был дан в моей квартире. Потому что запланировали с ближайшей станции Чухлинка выехать во Владимир рано-рано утром, на первой электричке.

Вероятно, не все россияне знают, что по стране можно передвигаться электричками. Это, конечно, с потерей некоторого времени, но намного дешевле. К тому же за такой проезд можно и не заплатить. Ах, как не педагогично. Но такова была «традиция». К тому же мы пришли впритык к своему поезду, а следующий шёл лишь час спустя. А нас ещё ожидала стыковка с владимирской электричкой. И день, по сути, был бы потерян.

О том, как началось наше путешествие, гораздо лучше меня «запомнил» походный дневник. В первый день путешествия его вёл ученик десятого класса Саша Карчава, умный, толковый парень, с чувством юмора и острый на язык. Резидент улицы Герцена (Большой Никитской).

«День первый. Он начался в 4 утра. Девочки безнадежно проспали. Мальчики сидели на лавочке около дома Анатолия Семеновича. Ушла 1-я электричка. Наконец – вышли. Для начала забыли ведро. А потом – и фотоаппарат. Помахали рукой еще одной электричке. Ждем. Слава богу, сели. Едем… Билеты остались в кассе. Всю дорогу спали и ждали контролеров».

Почему «билеты остались в кассе»? Да, мы опаздывали, но и экономия важная вещь. Только от Петушков до Владимира проезд стоил шестьдесят копеек (сколько от Москвы до Петушков, не помню и соответствующей записи нет). Всего-то шестьдесят копеек. Но сравним с другой суммой. РОНО дал нам дотацию по 20 рублей 25 копеек на каждого участника. Разделим на двадцать пять дней похода, которые были официально зарегистрированы нами по «фрунзенскому» маршруту Владимир – Иваново, получается менее восьмидесяти одной копейки. А мы реально путешествовали на десять дней дольше. Конечно, родители добавляли. Но некоторые дети были из семей с весьма скромным достатком, если не сказать – бедные. Собственно говоря, потому они и радостно соглашались отпустить своё чадо почти на все каникулы, что для них это было дешевле.

Так что экономить надо было на всём, в том числе и на проезде. Не педагогично? Согласен. Но реально, жизненно – в те годы бесплатным проездом старались воспользоваться практически все. Тем более что очень ранним утром риск напороться на ревизоров был минимальным.

Дальше цитирую Сашин дневник:

«Владимир встретил нас скверной старушонкой. Маринка сказала, что осматривать соборы она пойдет в платье (все девчонки были в брюках), иначе не пустят. Здесь и вступила на сцену эта старушка. Она сказала: “Вас и так не пустят. Нечего вам там делать”. Я оборачиваюсь и вежливо говорю с улыбочкой: “Здравствуйте!” Богомолка говорит: “Пугало огородное”. Я не отвечаю. Подходит наш троллейбус. Я поворачиваюсь и говорю: “До свидания”. Старуха подхватывает свои сумки и норовит влезть в троллейбус вперед меня.

Негостеприимность Владимир проявил и дальше: нам не разрешили ночевать практически в забронированном ранее интернате».

Приют мы всё-таки нашли – в школе № 3. Что касается сценки на троллейбусной остановке – подобное отношение к себе московские дети встречали потом и в некоторых других населённых пунктах нашего маршрута. Два мира – два менталитета. Провинциально-патриархальный и столичный. Причём, что меня особенно поражало, наибольшую злобу по отношению к нашей группе проявляли старушонки в церквях: злобно шипели. Хотя девочки, как полагается, покрывали головы платками, но заходили в брюках, что по тем временам ещё было некоторым новшеством для провинции. Видимо, это и раздражало богомолок, которые к тому же, судя по их хозяйскому поведению – скоропостижному сбору почти целых свечных огарков, прислуживали здесь.

Все мы впервые были в этом древнем русском городе. Разумеется, все видели храмы московского Кремля, но и здешние произвели сильное впечатление. Их величие подчёркивалось великолепным видом на долину Клязьмы. Чего не хватает Москве – так это такого пространства и широкого вида, как в Санкт-Петербурге и Владимире.

Цитирую следующие записи дневника, которые сделаны уже другим нашим участником похода – скорее всего девочкой:

«Осмотрели памятники архитектуры: Дмитриевский и Успенский соборы, которые были построены в XII и XIV веках. Дмитриевский собор, архитектура которого сходна с византийскими соборами, украшен тонкой резьбой по камню. Успенский собор, действующий, расписан группой иконописцев во главе с Андреем Рублевым [Андрей Рублёв участвовал, но вряд ли он был «во главе»]. Архитекторы позаботились и о местоположении соборов: они стоят на высоком обрыве над долиной Клязьмы. Далее наша экскурсия направилась к Золотым воротам – памятнику XIV века. Они служили в качестве триумфальной арки и в целях обороны. Сейчас во внушительных помещениях Золотых ворот разместилась Галерея Славы – мемориальный музей владимирцев – героев Советского Союза.

…Когда вернулись домой, обнаружили, что потеряли маршрутку. Новую получили во Влад. обл. ДЭТС».

На следующий день мы решили ещё раз осмотреть соборы.

«Вошли внутрь. Шла служба. Успенский собор выглядел совершенно по другому, чем вчера: вчера его освещала лишь одна лампочка, а сегодня горели люстры, было много народу, пел хор. Постояв полчаса, вышли на улицу. Лил дождь».

Обязательное посещение местного краеведческого музея. Строки из дневника:

«Очень интересен отдел музея, в котором показано Владимирское княжество в период расцвета, т. е. в X–XIII в. Нас интересовало также революционное прошлое Владимира. Во Владимирской каторжной тюрьме содержался М. В. Фрунзе».

Мне из музейной экспозиции особенно запомнилась книга с параллельными словарями: русским, французским, немецким и английским. Когда молодого революционера поместили в здешней тюрьме-централе, он, приговорённый к смертной казне, по этому своеобразному изданию учился английскому языку. По крайней мере, так рассказывали в музее. Царская власть помиловала узника. На свою беду. Воспользовался ли Фрунзе, став советским военачальником, иностранным языком, не знаю. Возможно – когда сочинял свои военные трактаты, читал западных специалистов в оригинале. Что, кстати, тоже могло сказаться на судьбе Фрунзе…

Владимир мы покидали с радостью. Этот крупный промышленный центр питал нас в своих городских столовых только… горохом. На первое – суп гороховый, на второе – каша гороховая. Шутили, что хорошо бы и кисель был гороховый. Но киселя вовсе не было, пили только чай. А напиток под названием «кофе желудёвый» никто не стал выбирать. В своём отчёте об этом путешествии – «Паспорте туристского маршрута», который я сдал в МосгорДЭТС, я сообщил: «Во Владимирской области – только хлеб, маргарин и горох».

Это – наглядная ситуация с продуктами того времени. Мои юные спутники были в шоке. Впрочем, как и я. В Москве тоже было трудно с продуктами. Но всё же, побегав по магазинам и потолкавшись в очередях, можно было достать, скажем, пшено. Живя в информационном вакууме, когда газеты и телевидение сообщали лишь о трудовых победах да происках мирового капитала, мы даже представить не могли такую провинциальную скудость. Вот и воспитывай детишек в духе патриотизма и преданности «идеалам Великого Октября»!

Можно ли в таких бедных, голодных районах воспитывать школьников, как надо, как требовала Компартия? Не это ли противоречие между декларациями власти и реальностью, а проще – враньё, и приводило к недоверию, сомнениям, нигилизму, инакомыслию? Невольно возникал вопрос: за что же боролся большевик Фрунзе? За что проливал кровь тех, кто верил ему в построении «светлого будущего», и тех, кто сопротивлялся этому, пытаясь повернуть страну на другой путь развития России?

Но таких исторических сравнений тогда вслух я не произносил. И потому, что ещё не созрел для «очернения» советского строя. И потому, что я – учитель, воспитатель. Воспитатель в духе властвующей коммунистической идеологии. Хотя, наверняка, кто-то из продвинутых детей и думал об этом, да боялся сказать вслух.

Вспоминался рождённый в те годы анекдот. Армянское радио спрашивают: «Зачем нас всё время кормят горохом?» «Чтобы с треском влететь в коммунизм», – ответило всезнающее радио. Может, этот «треск» потом и сказался на том, что некоторые мои спутники по российской глубинке, впоследствии покинули Родину?

До Суздаля дорога не только длинная для пешего перехода, она не интересная. Да и зачем топать вдоль асфальта, когда по нему можно докатить на автобусе?!

Этот древний город оставил яркое впечатление. Все мы попали туда впервые. Ведь личных машин ни у кого не было, а общественным транспортом туда добираться обременительно. Да и не было тогда моды на посещение этого замечательного городка.

Нам повезло там вдвойне. Во-первых, мы нашли место для ночлега в школе-интернате № 2, что стояла в самом центре. Свидетельствует дневник:

«Устроились в детдоме, где нас хорошо приняли. Нам даже выдали постельные принадлежности! Сервис! Одно неудобство для тех, кто высок ростом: короткие кровати».

Интернат стоял по соседству с… Красной площадью.

«После обеда играли в футбол на Красной площади – это довольно курьёзно, ведь не каждый играл в футбол на Красной площади».

Да, в Суздали была такая площадь. Позже, неоднократно бывая в городе-музее, я так и не смог найти её. Всю застроили! Всё вокруг закатали в асфальт. Всю историю. К тому же не может быть в стране красной власти две Красной площади. Москва, по сути, приватизировала это название. Как и слово «Кремль». Хотя кремль – это распространённое для русских городов сооружение. Кое-где пытаются отстоять это название, но в общероссийском масштабе оно ассоциируется только со столицей.

Незадолго до этого в Суздали снимали фильм «Женитьба Бальзаминова». Все дома в центре были покрыты рекламой эпохи царизма. И все эти старинные вывески типа «Ресторацiя съ нумерами», «Для любителей знатоковъ» (с красочным изображением рака), «Модная обувь собственного изготовления» и тому подобные создали необыкновенную ауру. Мы словно на машине времени вернулись в старые добрые русские времена, когда можно было за пятачок вдоволь наесться и напиться.

Из всех церковно-монастырских осмотров наибольшее впечатление на меня произвёл Покровский женский. Не особой архитектурой, а памятью об особой монахине. Здесь отбывала наказание Евдокия Лопухина, первая жена Петра I и последняя русская царица. Не слишком ли жестоко с ней обошёлся суровый муженёк? Провинилась она перед первым императором тем, что была навязана ему матушкой-царицей, и тем, что придерживалась домостроевских обычаев и не воспринимала прозападных увлечений мужа, что была дочерью стрелецкого головы (а стрельцы, как известно, взбунтовались), а потому и была не любимой. К тому же Евдокия родила сына Алексея, который оказался замешанным в заговоре против отца.

И, конечно, запомнилась суздальская деревянная церковь, которую тогда Владимир Басов запечатлел в кинофильме по пушкинской «Метели».

Мы надеялись, что вдали от областного центра с питанием будет получше. Мол, во Владимире всё съели прожорливые пролетарии, выпускавшие трактора и прочие железки. А за его пределами – поля и колхозы. Уж что-то они там выращивают. Но и на древней благодатной земле с продуктами было не намного лучше.

Естественно, что и в Суздали, более похожем на большую деревню, чем на город, мы тоже, как и во Владимире, не могли разжечь костёр и приготовить себе нормальную туристскую еду из московских пакетиков, консервов, вермишели и других продуктов. Поэтому тоже пришлось питаться в столовой.

Из дневника:

«В столовой нам стало тоскливо. И вот почему: меню здесь состоит из гороховых блюд – суп гороховый, котлеты гороховые, оладьи опять же гороховые. Слава богу, компот не гороховый! Все эти блюда к тому же дороги и невкусны».

И здесь нас кормили «реактивной» едой. Но до коммунизма было ещё очень далеко…

Из Суздаля нам предстояло дойти до Клязьмы. Путь немалый – тридцать километров. Но, несмотря на столь длинный переход, мы не могли пройти мимо Кидекши. Много веков назад она была даже резиденцией Юрия Долгорукого. Стояла на торговом пути. Но он её забросил. Княжение в Москве и тем более в Киеве было престижнее и безопаснее. При нём здесь построили церковь Бориса и Глеба.

Во времена татаро-монгольских нашествий Кидекша была разорена. Позже здесь основали монастырь. Вероятно, тогда и возвели крепостные стены. Вряд ли их построили столь низкими, какими мы их увидели. Скорее всего, за долгие годы запустения стены утонули в земле. В некоторых местах они были не выше человеческого роста. Так долгая история этого края слоем за слоем покрывала здешнюю территорию. Крепость стала вроде как игрушечной, построенной для детей.

И вся эта историческая территория производила тогда печальное зрелище. Постройки были заперты и, казалось, доживали последние дни. В настоящее время, насколько я знаю, всё-таки удалось там навести хоть какой-то порядок.

Под горой – узкая речушка Нерль. Вообще в этих краях две Нерли. Почему – не знаю. Может, это слово что-то означало на языке тех древних жителей, что обитали здесь до славян. По обеим речкам можно спускаться на байдарке. Но здесь места – пустынные, безлесные, голые, а потому какие-то тоскливые. Или нам так казалось, так как пошёл дождь.

Были бы запас времени и погода получше, возможно, мы бы сделали крюк, чтобы увидеть одно из чудес средневековой русской архитектуры – храм Покрова на Нерли. Любители старины специально ездят туда, чтобы полюбоваться его архитектурными достоинствами. Хотя он намного ближе к автотрассе Владимир – Муром, чем к Суздалю. Говорят, храм чуть не разрушился, когда многие годы, во времена борьбы советской власти с православием, а заодно и с архитектурными памятниками, за ним не было надлежащего ухода. Но теперь с ним всё в порядке. Стоит на совершенно голом месте, зато радует своими удивительными пропорциями.

За Нерлью начался густой лес. Шли мы по компасу, стараясь, тем не менее, пользоваться дорогами и тропами. Топали восемь часов. И почти всё время под дождём. Дорога раскисла. Идти было тяжело.

Появились первые проблемы: у некоторых стёрты ноги. Сказалось и отсутствие туристического опыта (хотя всех я проверял на подмосковных маршрутах, но ведь не на таких длинных), и, главное, – новая, не обношенная обувь. Особенно больно было смотреть на кровавые мозоли у Жени Краснокутской. Я предложил ей отдать мне рюкзак или хотя бы облегчить его. Но интеллигентная девочка отказалась и мужественно, не отставая от других и не ноя, шагала с нами все последующие дни.

Очень тяжело было идти в тот первый длинный переход ещё и потому, что по всему пути нас сопровождали ягодные плантации. Один короткий привал не помог утолить аппетит (всё же это не надоевший горох, первая ягода сезона, до Москвы такая вкуснятина ещё не добралась!). И мои юные спутники, несмотря на мои окрики, часто наклонялись, на ходу срывая спелые плоды, сбивали темп. Так что наш ход был рваным, изнуряющим.

Ночлег устроили неподалёку от села Песочное.

Из дневника:

«С земляникой мы напрасно прощались: здесь её в изобилии. Купили в деревне молока и сготовили ужин. Одолевают комары, страшно лезть в палатку».

Следующий день оказался ещё более сложным. Дневник повествует:

«Сидим на берегу Клязьмы, страшно усталые и сытые. Уже довольно поздно. Ну, был денёк!

Вышли со стоянки у Песочного мы поздно – часов в 11. Жара – не меньше 300, а тут ещё первые 5–6 км по полю. Пришли в деревню и сразу – к колодцу, обливаться. Вроде бы, легче стало, да и дорога пошла лесом. Но после двух переходов вымотались и сделали привал в сосновом лесу, где была масса черники. Мы мирно паслись, когда услышали крик Юры Федосеева: “Гадюка!”. Он увидел змею, гревшуюся на солнце. Напуганная воплем, она куда-то уползла. Судя по рассказам Юры, сей гад лесной был не меньше анаконды.

Просидев в черничнике часа два, со скрипом двинулись дальше. Привал оказал на нас разлагающее действие: разморило жарой, ощущение разбитости усилилось. Дошли до посёлка Второво, сделали ещё привал. У многих стёрты ноги. Идти ещё километров 7, а сил нет. Но до Клязьмы дойти-то надо!

У железной дороги, которую мы пересекли, встретили цыганский табор. Взобрались на холм и километрах в 4-х увидели Клязьму.

Наконец, наша группа, напоминавшая группу заключённых из концлагеря без конвоя, подошла к Клязьме».

Мы, жители столицы, даже представления не имели, что цыганские таборы существуют в реальности, а не только в кино. В Подмосковье их не разрешали разбивать. И, видимо, до сих пор не разрешают. А в других областях цыгане по-прежнему, как и столетия назад, живут в каких-то временных хибарах.

Помня приставучесть цыган на улицах Москвы, я хотел побыстрее провести группу мимо. Но не удержался и почти на ходу сделал несколько снимков цыганских детишек. Эту экзотику в натуральном виде не захотелось упускать. Цыганята спокойно восприняли, что их, как экзотику, фотографируют и к нам не приставали ни с гаданием, ни с иной просьбой.

Для пущей уверенности в безопасности ночлега мы переправились на другой берег и прошли ещё километра два, до того места, где нас никто посторонний не смог бы увидеть и прийти к нам в «гости».

По берегам Клязьмы мы дошли до Коврова. Города, где стоит памятник знаменитому оружейнику Дегтярёву. Про ручной пулемёт Дегтярёва, по крайней мере, половина населения страны слышала – мужская, так как им была вооружена наша армия. Но тут не только автоматы делают. Здесь куётся военная мощь страны и благодаря другому оружию. Точнее, кусочек этой мощи…

В Коврове заночевали в школе № 16. Утром сразу же отправились по Клязьме «чудесным трамвайчиком» – на маленьком кораблике. Плыли с полусотню километров и приплыли в село имени 8 Февраля. Я никак не хотел поверить, что в названии нет ошибки. Но местные попутчики заверили, что тут нет ошибки и что название дали не в честь пресловутого 23 февраля или международного Восьмого марта, а именно – восьмого февраля. И рассказали такую историю.

Ещё в царское время один помещик недорого продал этот населённый пункт другому (или проиграл в карты, что даже вероятнее). И тот в честь удачного приобретения решил поименовать благоприобретённое село этим счастливым днём – 8 февраля. И ведь даже всесильная большевистская власть почему-то не стёрла с карты здешней губернии это странное название. Действительно, а зачем менять экзотику на затёртые календарно-праздничные дни: 8 марта, или 23 февраля, или 1 мая, или 7 ноября, или 5 декабря (бывший «День Конституции»), или 22 апреля (день рождения вождя мирового пролетариата тов. Ульянова-Ленина) и т. д.? Кому-то хватило ума.

Звучит, конечно, странно – «имени…». Но таких странностей в нашей стране множество. В Подмосковье, например, есть посёлок имени Воровского (особенно странно это звучит, если ударение поставить на предпоследний слог – будто здесь проходят воровские сходки), есть – «имени Максима Горького» и т. д. «Где ты живёшь?» – «В имени…» То ли в «Вымени», то ли «в имении…» Дико!