Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма
Узнав, что у меня появилась импортная швейная машинка типа «зиз-заг» (купил в кредит!), принёс выкройку для модерновым брюк. Тогда подобные выкройки распространяли или в качестве приложения к журналам или из рук в руки. И мы с ним сшили себе такого вида, с такими карманами, такой ужины брюки, каких не было в советской торговле.
Ещё в техникуме он, учась в другой группе, часто бывал в нашей компании. Но некоторые мои сокурсницы его недолюбливали за острый язык, за нестандартные оценки и шуточки по поводу «примерного поведения». Он нарочито так делал или у него сложилось по его несладкой жизни – играл роль современного Печорина, нигилиста, которому на бытовавшую мораль и этику наплевать. С ним было не просто общаться, но интересно. Ещё, когда учились, мы нередко по вечерам бродили по нашему посёлку, и он пересказывал содержание только что им прочитанных приключенческих романов. Нас соединяло также увлечение шахматами. При этом он, не изучая теорию, на первом этапе очень часто обыгрывал меня.
В литературе у него тоже были свои «нестандартные» предпочтения. Он особенно выделял Маяковского. Не за поэму про революцию и Ленина, а за его лирику. Помню, любил цитировать: «А мне начхать, царица ты иль прачка…» И выпускник архитектурного «начхал»: женился на продавщице овощной лавки. Что его привлекло в ней? Наверно, «формы». Брак, конечно же, быстро распался. По несовпадению взглядов и принципов бытия.
Несмотря на свой нигилизм, к обязанностям конструктора он относился серьёзно и вдумчиво.
В последний раз мы с ним встречались, когда я, уже журналист, готовя материал для «Московского комсомольца» о дискуссионных клубах и зная нестандартность его мышления, попросил высказаться. Его слова я использовал в публикации. Потом мы созвонились. Он скептически оценил начатый мною разговор о возможности в советских условиях публично дискутировать о смысле жизни. Посчитал его пустопорожним и бесперспективным. По большому счёту, он оказался прав.
Как потом Володя жил, не знаю. Из-за моих переездов в другой район Москвы, а потом и в Якутию, контакты оборвались.
Сотрудницы КБ были поопытнее Володи. И прежде всего – руководитель Надежда Павловна. Она была технически более грамотной, чем её непосредственный начальник – главный механик завода. Тот – чистый практик, как говорилось – «от сохи», без специального образования. Тем не менее, интеллигентная, тактичная, она никогда не демонстрировала перед ним своё превосходство. Однако принципиально и последовательно отстаивала своё мнение при решении особо трудных технических задач. И всегда была права.
Строгая, но корректная, она терпеливо поправляла мои ошибки, неизбежные на первом этапе.
Она никогда ни на кого не повышала голос. Всегда говорила тихо. И вообще была какая-то потухшая. Похоже, когда-то случилось большое горе, которое так и не отпустило её. У неё не было ни мужа, ни детей. Может, её близких репрессировали? Или они погибли в горниле войны?
В своём дневнике 17 марта 1959 года я записал такую её прямую речь о своём житье-бытье:
«– Я за всю жизнь не износила резиновые боты. И в пальто уже десять лет хожу. Пусть у меня кулацкая психология [отголоски бытовавшего тогда советского мнения, будто кулаки – непременно куркули, чрезвычайно скаредные, гипертрофированные скупердяи], зато я не буду просить взаймы.
Кто придёт ко мне, говорят, что я и мечтать не могла о такой комнате. Всю жизнь мечтала хотя бы о пяти метрах собственной комнаты, а здесь – целых тринадцать.
На Юг я не поеду отдыхать, лучше на Северный Кавказ [под Югом она подразумевала побережье Чёрного моря, а под Северным Кавказом – горы]».
Такой вот скромнейший уровень жизни. Ей не хватало денег даже для того, чтобы красиво и добротно одеваться (у руководителя КБ!). И в тоже время у неё самоограниченный уровень требований и желаний. Клетушка в тринадцать квадратных метров – счастье!
Женщин-одиночек в послевоенное время было очень много. И среди ИТР женщины преобладали количественно, тем не менее, чаще всего заводские подразделения возглавляли мужики. Так что наша руководительница была редким исключением из советской патриархальной практики. Это говорит о её высокой квалификации.
Фамилию начальницы я, к большому сожалению, позабыл и в дневниковых записях не нашёл. Зато помню фамилию другой женщины нашего КБ – Пушкина. Как этой рыжей-конопатой Раисе досталась такая громкая фамилия, она толком не смогла объяснить. Говорила: она давно у её семьи. Кроме фамилии более ничем она не запомнилась – этакая тихая рыжая мышка. Таких исполнительных, но безынициативных было большинство. И тоже без мужа…
Старое оборудование и отсталые технологии – раздолье для рационализаторов. К нам в конструкторское бюро они часто захаживали – за советом, за проверкой жизнеспособности своей идеи, за помощью в её конструкторском оформлении. Чаще всего это были простые работяги без технического образования. Опыт и постоянные технологические проблемы подталкивали их к поиску новых решений. К этому добавлялся рублёвый стимул: за внедрение рационализаторских предложений платили. На счету самых активных были десятки реализованных, а значит и оплаченных предложений.
Неожиданно к нам со своей навязчивой идеей зачастил… спортивный инструктор Виктор Александрович. Тогда на предприятиях ввели такую должность. Их задачей были организация производственной гимнастики (особенно там, где сидячий или монотонный труд) и спортивных соревнований.
Именно благодаря его настойчивости я записался в лыжную секцию Измайловского парка. Вёл её заслуженный мастер спорта Владимир Серебряков. Человек уже довольно преклонных лет. Он ли стал чемпионом РСФСР в 1919 году (СССР ещё не было), точно не знаю. По возрасту и по званию вроде бы подходит. Да и «заслуженного» просто так не дают. Как спортсмен и тренер в 1950-е годы он был довольно известен. Рассказывал нам, что во время войны тренировал тех, кого забрасывали в немецкий тыл со специальным заданием. Среди них была и Зоя Космодемьянская. Она, по словам тренера, была очень выносливой, несмотря на молодость, и настырной, ни в чём не хотела уступать мужикам, ходила на те же дистанции и с такой же выкладкой.
Спортинструктор предложил нам с Володей доработать его идею небольшого, мобильного элеватора. Почему спортсмен увлёкся этим? В детстве он голодал – остался без родителей, попал в детдом.
Кстати, утверждал, что его маленького к себе на колени посадил сам товарищ Дзержинский. Этот сын польского шляхтича и профессорской дочки стал первым руководителем большевистской ЧК. Я не раз слышал подобные истории про «колени Дзержинского»: почему-то таких детей в Советском Союзе оказалось не меньше, чем взрослых, которые вместе с Лениным несли бревно во время субботника на территории Кремля в 1920 году! Впрочем, если учесть, что в 1920-е годы в Стране Советов официально числилось около пяти миллионов беспризорных детей (вот «достижение» в ходе развязанной большевиками Гражданской войны!), то, возможно, действительно немало детишек побывало на коленях чекиста-хозяйственника.
Во время войны Виктор Александрович видел, как горят нивы с созревшим хлебом. Мысль солдата сработала так: до ближайшего элеватора – многие километры бездорожья, будь он рядом – урожай бы спасли. Идея странная вдвойне. Во-первых, хлеба горели на корню не только от взрывов снарядов и бомб, но и по заданию Сталина, чтобы хлеб не достался врагу. То, что при этом голодать будут прежде всего оставшиеся на оккупированной территории наши сограждане, вождя не волновало, главное – навредить врагу. Во-вторых, строительство множества небольших элеваторов экономически не выгодно. Лучше строить надёжные дороги и крепкие машины. Но, несмотря на наши неопровержимые доводы, спортинструктор долго мучил нас своими эскизами…
Уже через несколько дней после второго пришествия на МИЗ меня ждал сюрприз. Позвали в бухгалтерию. Оказывается, мне, когда я уже надел солдатскую шинель, начислили премию за последний месяц моей гражданской службы. Строгая финансовая отчётность и скрупулёзное исполнение служебных обязанностей сделали благое дело – пополнили пустой послеармейский карман!
Но этих денег мне не хватило для оплаты подготовительных курсов на журфаке МГУ. До окончания приёма туда оставались считанные дни. Где взять деньги? Выручила заводская касса взаимопомощи. Хотя я проработал лишь несколько дней, деньги мне дали. Взаимовыручка, тем более такая не унизительная, – великое дело.
Кассы взаимопомощи стали создавать ещё в девятнадцатом веке: для развития собственного дела часто требовались средства (нередко это был беспроцентный кредит), да и экономические кризисы, банкротства и забастовки потребовали поддержки попавших в беду работников. Социальное новшество капитализма прижилось и на советской социалистической почве.
Райком-то – Сталинский!
От возврата на активную комсомольскую работу в заводском масштабе я отказался, сославшись на грядущие вступительные экзамены в МГУ. Однако мой преемник на посту заводского комсомольского лидера Владимир Каналин стал уговаривать меня избраться комсоргом отдела. Поскольку это несравнимо по затратам времени с чрезвычайно хлопотной и неблагодарной должностью члена, а тем более секретаря заводского комитета комсомола, то я согласился.
Хотя моё личное отношение к Каналину было насторожённо-скептическим. Уж слишком «деловым» он показался. Мне писали в армию, как он сумел «заработать» на молодёжных воскресниках порядка одной-двух тысяч рублей. Не для себя лично, конечно, а для комитета комсомола. Как организатор таких мероприятий, я знал, что определить стоимость подобных работ весьма сложно. Как подсчитать, сколько стоит, например, сбор и вывозка мусора или металлолома, коли в этом принимают участие разные работники предприятия, не только молодые, да и объём сделанного уточнить невозможно. Но ему это удалось. Легко! Ведь его папа работал замом директора завода! И папочка обеспечил сыночку хорошее мнение перед вышестоящей инстанцией.
Эта инстанция, то есть Сталинский райком комсомола (был такой район в Москве – позже стал называться Первомайским), оценив деловые заслуги нашего секретаря, хотела его заполучить к себе в штат. Однако, реально оценив свои предпочтительные перспективы на заводе (он заканчивал вечерний институт, плюс папа с высокой должностью), от этого предложения отказался. Взамен он предложил поговорить со мной.
Может, его предложение было связано и с личным мотивом? Дело в том, что, когда я служил в армии (его почему-то не «забрили»: болел, папа помог?), он стал активно оказывать внимания моей девушке. А теперь решил, что мой уход с завода поможет ему в соперничестве?..
И вот меня вызывают в райком комсомола. Секретарь райкома Харламов, который помнил меня по моей доармейской общественной должности, спросил: «Не скучно быть просто комсоргом?» И предложил перейти к ним на штатную работу. А почему бы не перейти? Не ради карьеры, а чтобы лучше познать жизнь в её разнообразии, коли я решил поменять профессию технаря на журналистскую. Согласился, оговорив, что у меня на носу вступительные экзамены в МГУ и мне придётся отпрашиваться на подготовку. Обещал отпускать.
На заводе мой уход встретили без восторга. Что меня даже удивило: я же не какой-нибудь высококвалифицированный инженер. Но, возможно, во мне увидели перспективного администратора среднего звена: мастера, зама начальника цеха, а то и начальника цеха. Тем более что ИТРовцев мужского пола явно не хватало. Со мной изъявил желание поговорить даже сам главный инженер завода Николай Хвалёнов! Он с укоризной заметил: «Убегаешь?»
Хвалёнова я уважал. Сравнительно молодой руководитель, но авторитетный. И внешне эффектный мужчина. Красиво одевался. Выделялся на заводском фоне интеллектуальностью. Был не ретроградным, заскорузлым администратором. По работе мы с ним никак не пересекались: где – он, второе лицо на заводе, и где – я, молодой, начинающий специалист. Мы контактировали по моей прежней комсомольской должности. Когда я секретарствовал, он вёл один из комсомольских политкружков – по международной политике.
Почему по международной? Он на некоторое время был откомандирован в Женеву. Работал там в какой-то то ли международной комиссии, то ли в советской внешнеторговой организации. И это был единственный политкружок, куда ребята ходили с охотой, а не под страхом наказания за нежелание расширять свой политический кругозор. Потому что Хвалёнов умел рассказать о событии своими словами, не цитатами из газеты «Правда» (была такая самая главная партийная газета страны, которая задавала тон всей коммунистической пропаганде).
Вероятно, даже непродолжительное пребывание за границей, да ещё в такой благополучной стране, как Швейцария, очень сильно повлияли на него. Хвалёнов чурался чисто партийных дел, занимался только инженерией. И речь его была какой-то иной, чем у всех других заводских руководителей. При этом отмечу, он никогда никаким даже случайно оброненным словом не позволял критических высказываний о нашем социалистическом строе, о нашей «народной» власти. Тогда я эти два фактора – его работа за границей, и его отстранённость от партийной демагогии – никак не сопоставил, считал, что Хвалёнов просто более эрудированный человек (что правда). Лишь позже я убедился: все советские люди, часто бывавшие за рубежом, а тем более поработавшие там, как-то иначе, чем мы, не выезжавшие туда упёртые недотёпы, говорили и о других странах, и о своей.
Из дневника функционера
Итак, четырнадцатого мая 1959 года я стал комсомольским функционером.
Для начала расскажу, что из себя представлял Сталинский районный комитет комсомола. Нынче ведь таких организаций нет. Располагался он в старом кирпичном доме, от которого не осталось и следа. На его месте, на Ткацкой улице построено многоэтажное жилое здание. Соседнее старое здание, где размещались райком партии и райисполком, сохранилось. В нём теперь – скромный торговый комплекс. Произошло это не только в соответствии с духом нового, предпринимательского времени, но и потому, что для новой районной власти ещё до перестройки возвели большой административный комплекс напротив станции метро «Семёновская».
В райкоме комсомола было два штатных секретаря – первый и второй, а также несколько отделов. Самый большой – организационный. У завотделом в подчинении было три инструктора, курировавших отраслевые группы комсомольских организаций: строительных организаций, торговых и бытового обслуживания, промышленных предприятий. На инструктаж комсомольского актива последней группы наняли меня. Второй по численности был отдел учёта. Очень важные у него административно-статистические функции: каждый комсомолец, принятый «в ряды» или начавший работать в одной из организаций района, обязан был встать здесь на учёт. И, напротив, сняться – при выбытии из комсомола по возрасту или из-за перехода на работу в другой район.
В остальных отделах было лишь по одному штатному сотруднику – заведующему. Это – школьный отдел (он же руководил и пионерской работой), спортивный, пропаганды (он же занимался культурой и вузами).
Если к этому прибавить ещё бухгалтерию и разный обслуживающий персонал – от секретарши до электриков, то получится не такой уж и маленький штат. А таких райкомов только в Москве было более трёх десятков! Это вам не нынешние скромные штатные единицы, централизованно руководящие прокремлёвскими молодёжными организациями. Про скромные молодёжные организации Компартии РФ уж и не говорю.
Кроме штатного состава у райкома был общественный. На районных конференциях, где участвовали представители всех комсомольских организаций района (в пропорциональном количестве), избирали членов пленума райкома. А те в свою очередь выбирали членов бюро и в том числе секретарей. Формально, по уставу, избранные члены пленума и члены бюро райкома выше по статусу нас, штатных работников аппарата. Но, по факту, всеми делами заправляли мы, функционеры. Пленум райкома собирался раз в несколько месяцев, бюро проходили каждую неделю. А мы-то работали ежедневно. И во всех организациях СССР – партийных, советских, комсомольских – именно аппаратчики реально рулили всеми делами. Чиновники! А общественность – члены всяких пленумов – это «законодательное» прикрытие всяких действий исполнительной власти.
Что же входило в мои обязанности как инструктора орготдела? Нет, не ловить чубастых стиляг, как показано в фильме «Стиляги». А контролировать работу комсомольских организаций. Их, подопечных, было у меня более трёх десятков, в которых в общей сложности насчитывалось свыше четырёх тысяч комсомольцев. Как и что контролировать?
Воспользуюсь моей записной книжкой того периода. Первое моё самостоятельное серьёзное мероприятие – совещание секретарей комсомольских организаций. Судя по записи, вот о чём я с ними говорил. Кто-то ещё не отчитался перед райкомом по взносам. Почти все не сдали «лицевые счета». Это – формализованные в рублях средства, которые комсомольцы якобы заработали на экономии ресурсов, на сдаче металлолома и т. п. Напомнил я о «трудовой вахте в честь Дня советской молодёжи», который отмечался в конце июня. Не случайно, что именно в этот день «Московский комсомолец» традиционно (с тех ещё пор!) проводит свой газетный праздник.
Отметил неприглядное явление: на двенадцати моих подопечных предприятиях в текущем году не приняли ни одного комсомольца. Позор!
Ещё позорнее, что вступившие в «передовой отряд молодёжи» не спешили получать в райкоме членские билеты. Таких я насчитал два десятка человек, причём некоторые не торопились за этим важным документом с портретом Ленина – уже год и более! Это что же за комсомольцы! Это кого вы там у себя принимаете?
Почти такое же количество тех комсомольцев, которые давно уволились с предприятий, но так и не снялись с учёта. Мёртвые души! Не снялись – значит, взносы не платят. Не поддерживают свою молодёжную организацию рублём. А это, судя по Уставу, одна из самых главных обязанностей комсомольца – ежемесячно платить по одному проценту от заработка, а учащимся – сколько-то копеек.
В помощь четырём строительным управлениям «Ремстройтреста» некоторые комсомольские организации должны были организовать молодёжь на субботники. Святое дело, заведённое, как известно ещё Лениным, когда большевики довели великую страну до разрухи: хоть изредка работать безвозмездно для победы социализма. Без этого, видимо, трудно было социализм построить и людей воспитать в духе преданности идеям Ильича и его соратников.
А на 21 мая был назначен городской субботник – для безвозмездной работы в Парке юности. Это на Ленинских (Воробьёвых) горах – тогда там возводили комплекс Дворца пионеров.
С этим субботником произошёл казус. Поехать должны были представители предприятий подконтрольной мне группы. Собралось у райкома человек пятнадцать – двадцать из назначенных нами организаций. Так получилось, что большинство оказалось из закрытых предприятий, связанных с полупроводниками и прочей тонкой продукцией. Почти все – девочки, привыкшие работать в капроновых халатах. Но это не страшно – мусор собирать могут и девочки. Но были они, как и полагалось работницам престижных «почтовых ящиков», весьма эффектно одетыми, не для субботника, а для свиданий после честно отработанного трудового дня. Этакие порхающие бабочки, а не комсомолки в красных косынках и кожаных куртках, какими их рисовали художники в первые годы советской власти.
Приехали мы на автобусе в Парк юности. Подвели нас к котловану строящегося объекта. Прораб объяснил: здесь начнут закладывать фундамент, надо очистить от мусора. А мусор был мокрый и грязный – после дождей. Глянули вниз мои комсомолки – и отпрянули. Ну, и парни в знак солидарности отказались спускаться. Как я ни уговаривал, ни увещевал, ни пугал наказанием за срыв важного мероприятия городского масштаба – ни в какую! Все категорически отказались. Мне было неловко, что из-за формально спущенного сверху задания – выделить столько-то человек и без предупреждения о характере работы – возникла конфликтная ситуация, в которой больше правы комсомольцы, чем «рукой водящие» функционеры. И вместо «праздника бесплатного, одухотворённого труда» – забастовка! Однако срывать субботник я не захотел. Первое моё самостоятельное мероприятие! Пришлось, как и в армии, во время забастовки солдат, отказавшихся от выгрузки россыпного цемента из вагона, подать личный пример – первому полезть в грязный котлован. Хотя я тоже был в цивильной одежде – обычном костюмчике, а не в строительной робе. За мной спустились парни, нехотя, одна за одной потянулись и девчонки. Для них мы выбрали наименее грязный фронт работы. Почистили-таки котлован – прораб похвалил…
И с каким же «энтузиазмом» в следующий раз комсомольцы пойдут на очередной субботник?
В райкоме регулярно проводились заседания аппарата, то есть всех штатных сотрудников. «Прозаседавшиеся» – эта меткая оценка Владимира Маяковского совработников вполне относилась и к младшим чиновникам – комсомольским функционерам. Делалась нахлобучка за невыполненные задания и накачка на ближайший период. У меня сохранилась запись первого такого совещания, в котором я принял участие. На пятый день моей там работы. Вот какие наказы от начальства поступили:
«1. Отбор и направл. девушек на целинные земли. Индивидуальная работа с комс. В субботу отчитаться. 10.00. [тогда суббота была официальным рабочим днём]
Собрание домработниц-комс. до 25/V-59 г.
2. Пленум РК ВЛКСМ
До 27/V собрать материалы:
– бригады ком. труда: состав, к-во,
– ударники ком. труда: состав, к-во,
– участие в рационализаторстве и изобр.
– шефство над новой техникой:
контроль над новой техникой, к-во комс. постов (посмотреть МТЗ, АТЭ-1)
– создание комс. фонда семилетки.
– досрочное выполнение плана 1959 г.
– благоустройство и строительство.
– шефство над детскими учреждениями.
– сбор металлолома, макулатуры.
Собирать в домах лезвия и др. металл. дет.
– техническая учёба молодёжи.
Рейд по использованию оборуд., рационализ., изобретательство.
– эстафета фонда пятилетки.
– развернуть шире работу с бр. комтруда.
– воздействие политсети на комс.
– роль мастера, нач. цеха в воспитании молодёжи.
– воспитание комсомольца делами, подбор кадров.
– учёба актива, учёба всех комс.
– улучшение спортивно-массовой раб.
– дружины, участие комсомольцев».
Вот ещё несколько фактов моей инструкторской работы из «дневника функционера»:
«Срочные дела. 1. Штаб по новой технике: собрать, утвердить состав на бюро РК, подготовиться по материалам совнархоза, готовить вопрос на бюро РК. 2. Шефство над сваркой: выяснить предприятия в РК КПСС; собрать секретарей к/о, членов комитетов комсомола, председателей советов молодых специалистов и ВОИР, БРИЗ [бюро по рационализации и изобретательству]; наметить главные, ударные организации. 3. Главмосстрой: вызвать секретарей к/о к инструктору РК КПСС [речь о помощи строительным организациям]…
Совещание группы: День молодёжи, участники парада [на ежегодный летний молодёжный праздник комсомольские организации должны был по разнарядке выделять людей]».
Какой глобальный и весьма серьёзный набор задач для комсомола! Но как заводские активисты, общественники, имеющие ещё и производственные обязанности, могли всё это успеть исполнить? Разумеется, не успевали. А мы их песочили. И, чтобы выглядеть не хуже других, многие секретари фактически занимались составлением отчётов на бумаге. А это было главное: уметь создать впечатление, что задания райкома и ещё более вышестоящих организаций выполняются. По сути, сама система толкала на приписки и увиливания…
Помимо общегосударственных задач, определённых компартией, комсомол занимался моральным воспитанием молодёжи. Иногда вмешательство выглядело или комично, или, что ещё хуже, трагично.
На каком-то предприятии увидел такое вот объявление о комсомольском мероприятии, не удержался и записал:
«Надя Гусева. Что с ней случилось? В чём её ошибки? Так ли должна вести себя Н. Гусева? Девушки, подумайте об этом и приходите на собрание, помогите разобраться Наде в её ошибках».
В чём провинилась Гусева, произошла ли эта публичная разборка, пришла ли на неё в чём-то провинившаяся девушка, не знаю. Но подобные обсуждения морального облика комсомольцев нередко практиковались ретивыми активистами. В том числе нередко вмешивались в личную жизнь.
Где эта улица, где тот завод?
Любопытна судьба предприятий, комсомольские организации которых я курировал. На месте завода стальных изделий, стоявшего возле станции метро «Электрозаводская», теперь крупный многоэтажный торговый центр. Напротив него, по другую сторону Большой Семёновской улицы тогда был деревообделочный завод. Теперь его невысокие и модернизированные корпуса превращены в офисы. Исчез с лица земли грязный, шумящий «Котлотопстрой». На его месте – напротив кинотеатра «Родина» и станции метро «Семёновская» как раз и возвели новый офисный центр района. Прямо к наземному павильону станции «Семёновская» был прилеплен небольшой аккуратный заводик – почтовый ящик со зловещим номером 666. Делали там какие-то маленькие узлы (кажется, моторчики) для ВПК. Корпус предприятия превращён в торговые ряды. На Ткацкой улице был завод имени Лепсе (назван в честь латышского большевика Яниса Лепсе, ставшего видным профсоюзным деятелем СССР в 1920-е годы, похоронен в Кремлёвской стене). Называли его так не официально. На самом деле это тоже был п/я. Сейчас он обрёл открытое, современное имя, связанное с выпуском аппаратуры для космических целей. Чуть дальше, в глубине кварталов стоял завод топливной аппаратуры – предприятие солидных средних размеров. Он сохранился. Но теперь значительная часть административного корпуса отдана под ресторан и стоматологию.