Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма
Меня тогда потрясли в этом бейсбольном психозе три вещи.
Во-первых, неистовство болельщиков и их желание поддерживать свою команду, заполненность стадиона до отказа, несмотря на высокие билетные цены. Я сделал тогда такой вывод: американцы настолько, с одной стороны, сытый, благополучный народ (отнюдь не все, конечно, но в большинстве), а с другой, – настолько зажатые ежедневной напряжённой работой, что боление за своих спортсменов – это выход эмоций, это их спасает и от ожирения, и от нервозной деловой обязаловки.
Во-вторых, поразила поддержка проигравших. Своих не сдают! Второе место – тоже достижение! И своих не добивают, как случалось в советской действительности, где за второе место зачастую снимали тренеров! Ну, а самих хоккеистов, футболистов или других спортсменов, не ставших чемпионами, ругали, будто они заняли последнее место. Даже команды расформировывали.
В-третьих, удивил размах бизнеса на таком ажиотаже. Наша народная игра, простая лапта, превратилась в одно из самых зрелищных и доходных явлений американской жизни (наряду с баскетболом и американским футболом)! Телевидение, газеты, уличная и внутримагазинная реклама! Сколько было продано томагавков, а также значков и маек с символом «Смелых»! Сколько было продано билетов! Сколько было размещено рекламы в СМИ во время этого ажиотажа! Тогда меня это ошеломило. Шёл 1992-й год, и наш бизнес только-только пробивал себе дорогу сквозь ещё не преодолённые социалистические заслоны.
Так вот, возвращаясь на нашу родную землю, если в Сергиевке ещё играли в лапту, то в Москве, где нет места для этой размашистой игры, её практически не знали.
В одном из походов по Подмосковью со своими школьниками из 124-й школы, я показал им, как играют в настоящую, не круговую, как в городе, а в беговую лапту. Выбрав зелёный луг, мы с удовольствием гоняли по нему другу друга. Юные москвичи играли в народную игру впервые в жизни! С большим азартом.
За неимением просторных территорий для этой старинной забавы, городские дети играли в круговую лапту. Не знаю, играют ли сейчас. На улицах Москвы я давно этого не видел. Игра простая. Чертят на земле прямоугольник. Снаружи, с двух противоположных сторон, – одна команда. Внутри – другая, те, кого надо выбить мячом. Попали в игрока – он покидает круг. И цель водящей команды – выбить из круга всех соперников. Однако попасть не так просто, особенно если мяч не теннисный (в наше детство мы таких даже не видели), а большего диаметра. К тому же если брошенный мяч поймают, то один из выбитых игроков возвращается в боевой строй.
В Сергиевке мы тоже иногда играли в круговую лапту, потому что для беговой надо было идти на луг, а для круговой места хватало и на улице, возле домов.
Из других игр с мячом в моё детство был доступен только футбол. Но в селе не было настоящих мячей. Играли в тряпичные.
Даже в Москве первый настоящий мяч у нас появился, когда я учился уже в пятом классе. Купили в складчину. Скинулись, и все вместе поехали в спортивный магазин «Динамо», что был тогда на улице Горького (теперь – снова Тверская). Денег нам хватило лишь на волейбольный мяч, футбольный стоил дороже. Но и это на «безрыбье» было счастьем!
Играли главным образом на площадках в кусковском парке. Воротами служили могучие шереметевские липы и дубы.
В официальных футбольных соревнованиях я принимал участия мало. Несколько раз за команду курса в техникуме (нас было как раз одиннадцать парней). А потом за воинскую часть в Прибалтике, где мы играли с местными парнями.
Между нашими двухэтажными бараками и сараями карачаровский деревообделочный комбинат (ДОК № 3) сделал спортивную площадку. Установил турник, коня, баскетбольные щиты. Турник – для избранных, несколько мальчишек ходили в гимнастическую секцию. Конь – тем более для любителя. Понемножку играли в баскетбол. Но он был у нас не в чести. Кидали по кольцу, но без энтузиазма – баскетбольного мяча не было, а с волейбольным играть было не интересно. Зато до темна гоняли мяч по земле. Пыльно. Жёстко падать – всё время коленки и локти были в ссадинах. Гораздо приятнее было играть в Кускове.
И неожиданно полюбилась другая городская игра – городки. Неожиданно – потому что это скорее игра пенсионеров. ДОК выточил для нас инвентарь. И мы с удовольствием разбивали «бабушку в окошке» (официальное название – «пулемётное гнездо») «колодец», «звезду», распечатывали «письмо» и т. п. – всего пятнадцать фигур. Городки так и остались экзотической игрой, в спортивное увлечение это не переросло. Да и чтобы всерьёз заниматься, надо ходить в парк или на стадион. В обычных городских условиях трудно выделить соответствующую площадку. А на баскетбольной почти всегда кто-нибудь гонял мяч, даже если собирались три-четыре «футболиста».
Из других игр, привязанных к уличной территории, наиболее распространёнными были классики. Но я считал эту игру девчоночьей и никогда не участвовал.
Предпочитал играть с мальчишками в ножички. Чертится круг на грунте (или квадрат). Если играют двое, то делят очерченную территорию пополам. Один игрок кидает ножик на соседнюю территорию. Если ножик вонзается в землю, игрок прирезает к себе столько, сколько хватит длины его руки. Черту между участками переступать при этом нельзя. Если при очередном броске ножик не воткнётся, его кидает другой игрок. Играют до тех пор, пока у проигрывающего останется кусочек, на котором даже одна нога не разместится.
Доступность древесины любых размеров (родители охотно приносили её деткам из ДОКа – лишь бы меньше хулиганили) позволяла нам что-то мастерить самим.
Самая любимая поделка – самокат. Две доски. Два или три подшипника – для двух- или трёхколёсного. Два брусочка – для ручки и задней оси. Три длинных гвоздя. Ну и ещё кое-что по мелочи. На нашей улице тротуар уже закатали асфальтом. Раньше он был дощатым! Потом на проезжей части булыжники заменили асфальтом. Раздолье для любителей не столько быстрой, сколько шумной езды на самокатах, гремящих стальными подшипниками!
Сейчас самокаты снова стали в моде, даже у взрослых. Но уже заводского исполнения и на колёсах с резиновыми шинами – не гремят. Появились даже складные самокаты. Подкатил к станции метро, сложил его, под мышку – и дальше на работу общественным транспортом. И время экономишь, и тело тренируешь. Но всё больше пользуются самокатами с электрическим приводом.
Ещё одно «гремучее» увлечение – катание стальных ободов от колёс грузовиков. Гоняли мы их с помощью хитро, U-образно изогнутой проволоки. По асфальту или по булыжной мостовой. С грохотом, что вызывало раздражение жителей и понуждало милиционеров нас задерживать, читать нам мораль (тем и обходилось). Теперь такая игра исчезла.
Где мы доставали обода, точно не знаю. Возможно, пацаны воровали их в гаражах или с площадки вторчермета, что располагалась между станциями Перово и Чухлинка. Кстати, этот вторчермет до сих пор сохранился!
Но точно знаю, что именно там мы раздобыли маски для фехтования и тренировочные штыки с затупленными концами. И весь посёлок оказался во власти «мушкетёров»! Наши уличные разборки захватили и меня. Ну, как не увлечься. Дух героев Александра Дюма витал над нами.
Благодаря «пятачкам» на краю штыка сражения проходили без травм. Но однажды такой «пятачок» у кого-то отломился, штыком прокололи маску, сопернику повредили лицо, и взрослые изъяли «холодное оружие» из нашей повседневной жизни. Возможно, если бы фехтовальная секция была неподалёку и если бы там давали оружие, я бы увлёкся всерьёз. Но большие залы, где учили на «мушкетёров», располагались далеко от нас. Да и было их в Москве очень мало.
Ещё одно металлоломное изобретение – тарантайка (тарантас). Для её изготовления использовали толстый металлический прут. Он представлял из себя сплошную конструкцию с двумя полозьями и дугообразной ручкой, как у детской или инвалидной коляски. Движения, как и на самокате: разгоняешься, отталкиваясь одной ногой, другую ставишь на прут. Конечно, это зимнее увлечение. Причём уверенно скользить можно было только по хорошо укатанной дороге, то есть по шоссе. Особым шиком считалось зацепиться металлическим крючком за проезжавший грузовик. А это было травмоопасно. И с тарантайками родители тоже боролись, совместно с милицией.
Вообще цепляться за машину было довольно популярным занятием в зимнее время. Для этого нужен проволочный зацеп и снегурки. На крутом повороте возле нашего дома грузовики всегда замедляли, и это был самое подходящее место, где можно зацепиться, а дальше грузовик тащит тебя с ветерком по прямой дороге. Попробовал и я. Несколько раз получилось удачно. А потом… Видимо, водителям стало известно про наши проделки. И грузовик, за которым я так классно прокатился, вдруг резко затормозил не там, где обычно и где я ожидал. Ноги мои уехали под заднее шасси. Выскочивший из кабины шофёр схватил меня за шиворот и потащил, как собачонку. Узнав, что мой отец работает на этом комбинате, куда он ехал, пригрозил: «Я расскажу ему, он тебя проучит…» Вряд ли рассказал, хотя утверждал, что знал моего отца. Никаких кар не было, но я «завязал» с этой действительно опасной игрой.
В седьмом классе я вдруг «заболел» судомоделизмом. Это не случайно. Хотя я до этого никогда не видел моря (впервые увидел лишь в 19 лет). Я с удовольствием посещал Исторический и другие музеи. Причём, безо всякого организованного культпохода. В одиночку или с дружками. Очень сильные впечатления на детскую душу произвели старинные золотые вещи и модели судов, особенно парусных. И как это умудрялись до мельчайших деталей повторить оригинал в таком крохотном масштабе! У моделей всё, как у настоящих: и паруса, и руль, и винт и пр.
Мне не удалось заняться судомоделированием в официальных кружках. Ездил в городской Дворец пионеров, что размещался тогда в переулке Стопани возле станции метро Кировская (теперь все эти названия ушли в прошлое; короче – возле Чистых Прудов). Там была отличная мастерская. Повсюду стояли и висели на нитях разнокалиберные модели судов. Волшебный, завораживающий мир. Но то ли я попадал не в то время, то ли мне не хватало смелости, потолкался-потолкался в этом царстве древесных и клеевых запахов, однако на меня никто внимания не обратил, а я не посмел напроситься. На что обратил внимание я: руководителем был мужик в летах, а довольно великовозрастные ученики старательно занимались каждый своим делом. Возможно, ко мне отнеслись как к случайному зеваке.
Тогда я решил самостоятельно что-нибудь изготовить. В библиотеке мне дали книжку с чертежом двухпарусной яхты. Заказал отцу брусок. Сделал шаблоны и вырезал корпус, над которым возился довольно долго, так как надо было с большой точностью не только снаружи придать точную, расчётную форму, но и весьма осторожно выдолбить внутри. И чтобы при этом деревяшка не треснула. Потом установил все снасти, привинтил мощный свинцовый киль – для устойчивости.
И вот торжественный пуск. Нашёл подходящий водоём – не в луже ведь испытывать. Недалеко от нашей школы был какой-то захудалый пруд. Купаться в нём было нельзя, рядом сваливали из железнодорожных составов брёвна, и всё вокруг был замусорено.
День выдался ветреный – как раз то, что надо для парусника. Пока я нёс яхту по посёлку, за мной выстроилась вереница зевак. Все захотели поглазеть, как же будет плавать такая модель. Никто из местных мальчишек такую модель «живьём», то есть не в музее, не видел.
Устройство парусов и руля было таким, что практически неважно, с какой-стороны дует ветер. Как задашь курс, так яхта и пойдёт. Я пустил её в сторону низкого и более доступного берега со стороны, куда тяжелее всего было добраться – она была завалена брёвнами. Их давно разгрузили с железнодорожных вагонов, да так они и лежали, теряя свои кондиции под дождями. Зато нам, мальчишкам, от этих брёвен была польза: мы отколупывали от сосен толстую кору и делали крохотные непотопляемые кораблики с бумажными парусами. Пускали их по уличным весенним или дождевым потокам. И вот теперь я с гордостью запускаю в первое плавание «настоящий» корабль!
Ветер и немалая волна не стали помехой для моей яхты. Покачиваясь, она шла точно по намеченному курсу. И тут началось. Мальчишки стали обстреливать моё судёнышко камнями. Попадали, радостно улюлюкали. Но кораблик мой упорно шёл по намеченному курсу! Оборвали большой парус. Но даже на маленьком яхта дошла до берега. Слёзы обиды на мальчишек смешались с гордостью за моё детище.
И опять возник вопрос: ну, почему ребята так жестоки? Почему вместо того, чтобы разделить со мной радость осуществления проекта, у них возникло желание сломать шикарную игрушку, причинить мне боль? И ведь никто не подошёл и не спросил, как сделать такое чудо, не могу ли я помочь?
Откуда эта жажда всё поломать, уничтожить? Даже самое хорошее? И это, увы, сидит в крови многих россиян. И это у них остаётся до старости. И это касается всего, что их окружает, чего может коснуться их недрогнувшая рука: и поездов, у которых камнями разбивают окна и жгут сиденья, и жилых домов, где гадят даже в лифтах и царапают на всех стенах, и памятников истории, где оставляют «автографы», и парковых насаждений, и дикого леса, куда неприятно заходить из-за гор мусора…
Что стало с моей яхтой потом? Её украли. Она хранилась в сарае. Его вскрыли воришки. За неимением других ценностей унесли мою модель. А то бы она до сих пор стояла на моём столе. Как памятник неосуществлённым желаниям: ни судомоделистом я не стал, ни «морским волком», и на настоящей яхте не совершил ни одного похода, хотя очень этого хотел. Лишь однажды попытался прогуляться на яхте по «Московскому морю» – Иваньковскому водохранилищу на Волге, но неудачно: как назло установился штиль, мы едва-едва доползли до середины водного пространства и встали, пришлось мне до берега возвращаться вплавь.
В моё послевоенное детство большую роль играло радио. Не только информационно-пропагандистское, но и прикладное. Были популярны радиокружки. На нашей рабочей окраине их поблизости не было. Мы компенсировали это «самоделанием». Самым активным в нашей среде был парень, живший в квартире через стенку. Вход к ним был на другой стороне дома. Чтобы ускорить общение мы перестукивались (как молодогвардейцы в нацистской тюрьме). Потом стали пользоваться усилителями звука: приставишь к стенке конус типа рупора и даже просто пустую кастрюлю, и можно различить разговор за стеной.
Следующим шагом в нашем техническом оснащении стал детекторный приёмник. Когда сосед продемонстрировал это чудо, которое, шипя и ворча, ловило какие-то радиоголоса, я ошалел. Не надо электричества – ни от сети, ни от батареек, не надо радиоламп! И можно сделать самому, требуется минимум деталей. То ли была книжка со схемой (или журнал), то ли сосед рассказал, что и как. Я купил конденсатор, наушники, ещё что-то, сделал катушку – медную проволоку намотал на картонный цилиндрик, соединил все детали по имеющейся схеме. И начал ловить голоса. Получилось не сразу, но получилось!
Послушать удалось лишь две станции. Вот если бы я мог сделать высокую антенну… На одной звучала музыка, и то нерегулярно, а на другой – зычные команды и почти мат. Оказывается, я вклинился в радиопереговоры на распределительной железнодорожной горке, до которой от нашего дома напрямую метров четыреста. «Два вагона на пятый путь!» – раздаётся команда. Ответ слышу плохо или вообще только шорох. «Четыре вагона – на седьмой путь! На седьмой, говорю, мать твою… Глухая тетеря…» Жаль, меня они не могли услышать, я бы им… накомандовал…
Недолго я занимался этой игрушкой. Кому-то подарил… Сейчас смотрю: интернет предлагает множество вариантов красиво сделанных детекторных приёмников. Эх, вспомнить бы детство…
Игры на деньги
В моё подростковое время Москву захлестнуло повальное увлечение – лямка. Маленький, меньше ладони, кусок кожи с мехом. К нему пришивали свинец. Лямку бьют боком ступни. Кто ударами дольше удержит в воздухе лямку, тот и выигрывает. «Мастера» умудрялись довести до ста ударов. Ещё эту игру называли чеканкой, а бить ногой – чеканить.
Увлечение было настолько сильным, что играли всегда и повсюду, даже в школе. Чтобы отвадить пацанву, взрослые стали говорить о вреде. Мол, от долгой игры появляется грыжа и даже искривление позвоночника. Но эти грозные предупреждения никак не действовали на увлечение, пока оно как-то само по себе не вышло из моды.
Играли в лямку на щелобаны (или «щелбаны» – удары пальцем по лбу) и на деньги. Но на деньги редко. Для денежных дел избирали другие варианты. И прежде всего – карты. Очко, бура, преферанс… Но я не любил играть на деньги в карты. То ли потому, что много мухлевали, то ли потому, что это было любимое занятие в первую очередь криминальных пацанов. Да и став взрослым, я не поддался карточно-денежной страсти. Мне вообще играть на деньги, чтобы обогатиться, – претило. Просто на интерес – другое дело.
Как, например, в лото. Да, я не раз выигрывал рубль – полтора. Но не это было главное. Лото – это народное искусство, это интеллектуальная общность разных по возрасту людей. Обычно в тёплый, сухой летний вечер собирались где-нибудь на крыльце или в беседке. И стар, и млад. Ставки были копеечными. Но, поскольку играло человек по десять – пятнадцать, выигрыш грел душу.
Однако главное, повторюсь, искусство! Уровень его зависел от того, кто из мешка таскал бочонки. Он не просто кричал номер, а делал это с особым изяществом, с выкрутасами, смешливо, но в то же время всем было понятно. «Кол, палка, единица, раз», – кричит, и ясно: это – 1. «Гусь» – 2. «Сека, рыбий глаз» – 10. «Гуси-лебеди» – 22. «Стульчики» – 44. «Саночки» – 66. «Туда-сюда» – 69. «Сим-сим», или «косари» – 77. «Дед – восемьдесят лет», «Бабка» и т. д. и т. п.
В домино тоже играли. Эта игра была и домашняя, и дворовая. Кто играл, чтобы отдохнуть от трудов, для кого – чуть ли не спорт, а кто и на «интерес» – за копеечку. Увлечение стало массовым и, как безобидное и идеологически не опасное, поощрялось властью. В Москве на бульварах, в парках, чуть ли ни в каждом дворе, строили столы и лавки. Домино выползло на всеобщее обозрение, с массой постоянных участников и болельщиков. Появился даже термин для любителей бульварной игры – «садисты». Ничего жестоко-обидного, просто они – любители поиграть на природе, в садике.
Чисто денежными уличными играми для нас, малышей, были расшибалка и пристенок.
Для расшибалки проводили на земле две черты – метрах в четырёх друг от друга. На одной стопочкой клали монеты, скажем по гривеннику с каждого. Разыгрывали, кто бьёт первый, второй и т. д. по порядку. Специальной металлической битой или самой крупной монетой по очереди разбивали эту стопку. Надо было ударом биты любую монету перевернуть с решки на орла. Перевернул – твоя. И бьёшь по следующим монетам, пока удаётся лицезреть орла. Так можно и все монеты за один присест забрать. Но это – редкость. Обычно всем удаётся постучать. Ведь если ты не перевернул, бьёт следующий по очереди и т. д.
Для пристенка нужна была стена. Жёсткая – бетонная или кирпичная, чтобы хорошо отскакивали монеты. Первый бьёт своей собственной монетой об стену, она куда-то падает на землю. Лучше – если подальше от стены. Второй бьёт своей монетой тоже об стену, но так, чтобы она упала как можно ближе к уже лежащей монете. Если ты растопыренными пальцами коснёшься обеих монет сразу, то берёшь добычу. Если не коснёшься – твоя монета тоже остаётся на земле, бьёт следующий игрок. И так пока кто-то, самый удачливо-рукастый, не заграбастает все лежащие монеты. Он начинает новый кон…
Жестокое веселье
«Вам не удастся никогда создать мудрецов, если вы будете убивать в детях шалунов».
Жан-Жак РуссоЛюбили мы такие подвижные игры, как прятки, салочки, чехарда. Незатейливые игры, но необходимые для детства, для траты неугомонной энергии юного организма. Прятки и салочки – это всем понятно. На всякий случай уточну про чехарду. Один игрок нагибается, следующий прыгает через него и тоже нагибается, потом – третий… Кто-то уже не сможет через всех перепрыгнуть, образуется куча мала. Эффект игры в этом – в смешной ситуации. Ну, и ещё в том, что кто-то вроде бы нечаянно поддаст ногой по заднице. Хотя за этот неспортивный жест могли и по макушке надавать. Но без этого и игра не игра…
Была и более серьёзная игра – казаки-разбойники. Ещё её называли игрой в Чапая. В ней я поучаствовал лишь дважды. В первый раз был среди казаков, ловил разбойников. Во второй и в последний раз – был уже в числе разбойников. Я оказался самым ловким и меня поймали последним. Ловили долго. То ли, чтобы выместить на мне злость, то ли посчитали меня самым слабым звеном, допрашивали с пристрастием. Казаки должны выпытать, где у нас штаб, какие у нас были планы. Иголки под ногти мне, конечно, не втыкали, как это делали чекисты в своих застенках, но болевые приёмы казаки применяли. Они зажали мою голову и костяшками пальцев давили в щёки. До слёз мучили меня, но я, помня по фильму и книге «Молодая гвардия», как мужественно держались в нацистском плену краснодонцы, ничего не сказал. Замучились со мной и сами пытливые казаки… Обедать я отказался: не мог нормально шевелить скулами. Родителям сказал, что нет аппетита. А скулы потом недели две болели.
Больше в эту жестокую игру не влезал. Но гордился, что не выдал «врагу» тайну. Да, мы были воспитаны, точнее так скажу: я был воспитан на пропагандистском героизме. До поры до времени примером для меня был литературный герой Павка Корчагин, мужественно переносивший тяготы своего нездоровья ради общего дела – построения социализма. И, конечно, был очень яркий пример краснодонских молодогвардейцев. Хотя в последнее время выясняется, что в реальности всё было далеко не так, как написал Александр Фадеев и снял в фильме Сергей Герасимов. И героических поступков в оккупации они совершили не так много и эффективно, а главное, когда их стали арестовывать, то они выдали всех своих товарищей по борьбе. Судя по сохранившимся документам, только Люба Шевцова и ещё какой-то парень молчали до конца, никого не выдали.
И ещё одна мальчишеская игра мне не понравилась. Кажется, она называется вышибалой, точно не помню. Водящий поворачивается спиной к остальным ребятам. Одну руку поднимает к лицу – как бы закрывает глаза, чтобы не повернуться и не подсмотреть, а другую руку кладёт под локоть, прижимая к боку. И по ладони этой руки кто-то сильно бьёт, все поднимают большие пальцы вверх, а водящий, повернувшись, должен угадать, кто его стукнул. Бьют, пока водящий не угадает, и они тогда меняются местами. Чем ты раньше угадаешь, тем лучше: некоторые били сильно, от души. Так, что если быстро не угадаешь, ладонь горит от ударов, а то и распухает. Однажды какой-то великовозрастный недоросль с такой силой мне саданул, с таким наслаждением вложился в удар, что я, тонкий-звонкий, как подкошенная тростинка, свалился наземь. И в эту игру я перестал играть.
Но чего-то воинственного всё же хотелось испытать: мы же послевоенное поколение.
Моё первое приобщение к собственному оружию закончилось печально. Моя любимая тётя Клава, когда я жил в Сергиевке, привезла мне в подарок револьвер. Почти настоящий – металлический, с вращающимся барабаном, куда вставлялись… глиняные патроны. Взвёл курок, нажал: трах!
Но какой же мальчишка не допытается: а что там внутри? Ковырнул ногтем – раздался взрыв, глиняные осколки полетели в лицо, оторвало часть ногтя. Хорошо в глаза не попало. Тётя Клава, мама и бабушка испугались, увидев окровавленный палец, и забрали подарок.
В Москве увлекались всякими военными самоделками. Например, пистолетиками из медных трубок. Трубку загибали буквой «Г». Короткий конец сплющивали. В длинный набивали серу от спичек. Далее были два варианта.
Самый простой и более распространённый: к короткому концу привязывали резинку, к резинке – тоже изогнутый буквой «Г» гвоздь, его вставляли в трубку, где сера. Но не до конца, а так, чтобы при броске на землю гвоздь с силой входил в дуло и раздавался выстрел. Это была такая пугалка. Хулиганистые парни кидали под ноги. Особенно это любили делать во время массовых танцев. Раздавался выстрел, все: ах! А хулиган реветь, от восторга.
Более изящный вариант – это когда делали что-то вроде миниатюрной старинной пушки. К изогнутой трубке приделывали деревянный «лафет». В трубке делали прорезь. Трубку набивали, как охотничий патрон: сначала серу, а потом пулю из гвоздика, и затыкали бумажным пыжом, чтобы вся эта начинка не высыпалась. Для стрельбы такую «пушку» крепко фиксировали к чему-нибудь, зажжённую спичку подносили к прорези в трубке (как факел к пушке), и – выстрел. Убойная сила зависела от размера трубки и объёма использованной серы. У нас она запросто пробивала доску толщиной два сантиметра.
Однако такая стреляющая игрушка опасна. Можно не рассчитать объём серы и толщину стенок трубки, и взрыв разорвёт ствол. Ещё более реальная опасность: слабое закрепление «пушки». Она может изменить своё положение, и «снаряд» полетит не туда, куда целились. К тому же играть этим можно только вдали от людей. Да и самим надо быть чрезвычайно осторожным. Наиболее приемлемым местом для стрельбы у нас были… туалеты. Уличные будки этого богоугодного заведения стояли по всему посёлку, ведь ни в одном доме не было удобств. Строили туалеты из досок. Закроешься изнутри и – стреляй…