Получка
– Александр Иванович, весенняя ярмарка в Лейпциге открывается второго марта. Вы едете?
– Так точно, Таня! Только открытие ярмарки задержат, пока не оформят мои документы.
Зазвонил телефон. Александр Иванович снял трубку, немного послушал и, морщась, прикрыл трубку ладонью:
– Володь, поговори с ним. Это Рогинский. Я не могу. Я с ним говорил, объяснял, почему забраковали. А он «Ну, мне 58 лет и слушать я не желаю!»
Татьяна услужливо подпела:
– О! Этот гусь лапчатый готовится к большой пенсии. Дуется изо всех сил. Гонит нам всю тягомотину, пустые семечки.[63 - Пустые семечки – мелкотемные материалы.]
– Дела плохи, – говорит Новиков в трубку. – Была летучка. Запретили переписывать за вас, за корреспондентов. Одну вашу заметку переписывают трое! Получается коллективное творчество. Больше этого не будет. Надо вкусно подавать информацию. А то суконным, тоскливым языком пишете.
Татьяна спокойно понесла на выпуск А отредактированную заметку, а вернулась бегом. Вся гневом пылает.
– Александр Иванович! Это убиться! – шумит она. – На выпуске отметили двухбаллкой и вывесили на доску лучших зыкинскую халтуру «Кто придумал колесо?»! Ну как это понимать? Дикую халтуру подсунул нам этот Зыков. Я сидела, сидела… Всё облизывала, облизывала! И на! На доске лучших наш Зыков! Не-ет! Я категорически против!
Медведев робковато машет ладошкой книзу. Мол, сбрасывай обороты, сбрасывай:
– Так прямо выступать нельзя. Это ж бунт на тассовском корабле! А мне ещё надо подписаться под двухбалльным решением…
– И неужели вы его подпишете?
– Не знаю… Как верхи…
– За верхи не переживайте. Я уже Краевского дожала! Убедила, что халтуру поощрять нельзя.
– Ну, это уже лучше.
Сегодня получка.
Бузулук сияет:
– Саша Петрухин не удержался на волне. В прошлую получку он на рубль меня обогнал. А сейчас у меня гонореи 69, а у него 39. Ну ладно. Запишу это в свой актив. И на закуску выдаю занятную байку. У пасечника медведь воровал мёд. Пасечник вырыл яму, замаскировал ветками. Медведь долго не появлялся, пасечник забыл думать о нём. По забывчивости пасечник сам ввалился в ту яму. Не может выкарабкаться. Скоро туда попал и медведь. Медведь лизнул раз пасечника, сморщился, но драть не стал. Невкусный дядька! Медведь прыгнул ему на плечи и выскочил из ямы. Потом бросил в яму бревно и палку. Пасечник вылез. Терзает его совесть: «Хотел мишке плохое сделать, а он меня выручил!»
После обеда Василевская выдаёт в нашей комнате зарплату. Рядом сидит Хромова, собирает по рублю для чёрной кассы. Умасливает заплатить Чантурию.
Галантный грузин выдал пока ей лестный комплимент:
– Посмотрит – рублём подарит!
– Так давай!
– Что?
– Назад давай подарок. Рубль!
1 марта, суббота
Радиопередача о Верстовском.
Заходили чарочки по столику,
Заплясали молодцы по горенке…
Русь…
Наворачиваются слёзы…
Весна.
У меня брюки у карманов поистрепались в лохмотья.
Еду в ГУМ. Куплю ткани на брюки. Пошить дешевле, чем купить готовые.
2 марта, воскресенье
Денисович
Дежурю на выпуске А с милым Александром Борисовичем Денисовичем.
Дежурить с ним легко, приятно. Он прост, нечванлив, неспесив. У него нет этих глупых качеств самовлюблённости и самовозвеличения, без которых немыслим ни один средней руки тассовец.
Он даёт мне заметку из Рязани «Молодёжь и клубы»:
– Сделайте её в свете последних веяний. Фразы делайте проще, чётче, человечнее. Тут автор перечисляет доклады. Не делайте этого. Кавычки уберите. Скажите, что обсуждались такие-то важные проблемы. Не спешите. Время есть. Подумайте.
Вслед за рязанской я выправил луганскую информашку.
А одесскую заметку «Славная дочь Франции» я озаглавил «Цветы на могиле Жанны Лябурб» (к 50-летию её расстрела).
– А почему вы переиграли заголовок?
– Слишком суховат… Да ещё и проверить надо насчёт дочери.
– Верно. Сверьте, называет ли энциклопедия её дочерью Франции.
Мои опасения оказались не напрасными.
Александр Борисович пожал мне руку:
– Благодарствую! Вы спасли нас от такого ляпа…
Уже три.
– Вам не хочется поесть? – спрашивает Александр Борисович.