Собрание сочинений в 15 томах. Том первый

Вдигнаха се възрастните, та в гората. Вариха каша, обядваха заедно. Удариха го на живот.

А дечурлигата, които бяха останали в селото, напалиха току под плета огън. И хайде и те да варят каша.

Ала наоколо суша. Вятър. Пък и къщите една до друга – колкото ръка да протегнеш.

Връща се народецът от празника с песни и венци, с клончета шипка и брезови вейки – къщите си да украсят – ама никой своето живелище няма да намери. Всичко изгоряло.

Потъна Жълтино в мъка и печал.

«Оренбургский платок» перевёл на хинди Анил Джанвиджай. Индия. Дели. Издательство «Medha Books» («Книги Меджи»). 2017.

И НА КОЗ ЧЕСТЬ ПАЛА

Бронзовая «Оренбургская коза» установлена в областном городе Оренбурге.

Скульптор Иван Николаевич Ульянов.

Скульптура находится в парке «Оренбургский пуховый платок» на улице Переселенцев, 1/1.

ЧТО ДЕВУШКА НЕ ЗНАЕТ, ТО ЕЁ И КРАСИТ

Прозаик Вячеслав Пьецух:

"Небольшая Ваша повесть – это в высшей степени серьёзное и интересное литературное произведение. Ваша повесть сама по себе заслуживает всяческого одобрения".

Новая редакция повести опубликована во всероссийском литературно-художественном журнале писателей «Гостиный дворъ» (№ 3 (7) за 2018 год).

В конце публикации были и такие строки.

В сентябре этого года исполняется 80 лет автору известного романа «Оренбургский платок» Анатолию Санжаровскому. Редакция журнала «Гостиный Дворъ» поздравляет Анатолия Никифоровича с юбилеем и желает ему хорошего здоровья и новых творческих удач!

ПЕШКОМ ЧЕРЕЗ БАЙКАЛ

В этом романе, который первоначально назывался «Честная работа, или Пешком через Байкал», использован классический завет отечественной литературы о «драматической простоте сюжета».

Строители Байкало-амурской магистрали часто по выходным дням совершали оздоровительные лыжные прогулочные переходы через Байкал. Вот об одном из таких обычных туристских переходов бамовцев и поручил мне написать репортаж один московский журнал.

Прилетаю я в Иркутск и только тут до меня доходит, что переход-то лыжный, а я вырос на юге, лыжи видел только в кино. К тому же ещё в юности, играя в футбол, сильно вывихнул в колене левую ногу.

Что делать? Все на лыжах, а ты один беги следом без лыж сорок пять километров по байкальскому льду?

Конечно, можно не идти в поход со всеми, а на машине встретить участников перехода уже на берегу, расспросить о впечатлениях и вся недолга, материал на репортажишко наскребу!

Но у меня своя мера отношения к делу: писать репортаж только о том, что лично видел, в чем лично участвовал. И я рискнул, отважился на переход. Кинулся, как в омут.

С вывихнутой ногой я, сорокалетик, перебежал Байкал без лыж в то время как все молодые здоровилы шли на лыжах. И я пришёл в Листвянку вместе с ними!

Естественно, в романе я не мог не писать о том, что видел, что слышал на Байкале. Но этот роман скорее не столько обо мне, сколько о всех безымянных порядочных журналистах, литераторах.

В простой сюжет втиснут кусок честной жизни, может быть, самый лучший кусок, которым герой может втайне гордиться. Ведь он далеко не мальчик, ему за сорок и суметь взять верх над собой в этом жестоком поединке на ледяном Байкале – это что-то да значит. Есть ещё в пороховнице порох! Эта победа над собой вселяет веру в себя, подвигает к отваге браться за дела, ранее казавшиеся неподъёмными, неприступными.

И в наши уютные, тихие дни в жизни каждого встают свои ледяные Байкалы, встают рубиконы, и всяк по-своему их переходит, а иной и трусит переходить. Нынче слабый, разболтанный человек гибнет от сытости и лени. Человек перестал двигаться. Это большая беда. Вышел из квартиры – лифт. Из лифта вышел – не свой автомобиль под окном, так автобус, метро. В отпуск он спит на южных пляжах, к двадцати пяти годам у него пузо с пивную кадку, подбородок в пять накатов.

Здоровье отдельно взятого человека – это в конце концов и здоровье страны в целом.

Мало указать пальчиком на порок. Его и без меня все знают. Вот как заставить человека двигаться?

И если я своим романом подниму хоть одного лежебоку и выведу его в погожий воскресный день пройти хоть два километра по зимнему лесу, заставлю его задуматься о его здоровье, о закалке, я буду считать, что роман сложил не зря.

Но этот роман не только о переходе через Байкал. Этот роман ещё и развенчание мифа о журналистах. В книгах, в кино нынче журналист – обаятельный проходимец, которому можно всё, который всё может. Это ложь. В жизни журналисты разные. Много среди них болезненно порядочных, непьющих, честных перед каждой своей запятой.

Какой-нибудь дилетантишка, ратующий за трупную гладкопись, задёргает носом, дескать, многовато в романе местных слов. Пускай дергает. Это его право, да и нос его, но я пишу не для него, ни одним тугим народным словцом, услышанным на байкальской земле, я не поступлюсь. И в книгах люди обязаны говорить так, чтоб было возможно ясно отличить, что это говорит сибиряк, а это говорит воронежец. В работе у меня един судья, един Бог – великий Владимир Даль, мудро сказавший:

"Народные слова наши прямо могут переноситься в письменный язык, никогда не оскорбляя его грубою противу себя ошибкою, а напротив, всегда направляя его в природную свою колею, из которой он соскочил у нас, как паровоз с рельсов".

Да, писательский паровоз соскочил с рельсов и его надо вернуть на его рельсы, чтобы он мог идти дальше. Пока же он пыхтит, пробуксовывая на месте и выбрасывая тонны никому непотребной литературной мертвечины.

Надо писать на том прекрасном, добротворном языке, на каком говорит твой народ, а не на эсперанто, ибо, по Далю, "коль скоро мы начинаем ловить себя врасплох на том, что мыслим не на своем, а на чужом языке, то мы уже поплатились за языки дорого: если мы не пишем, а только переводим, мы, конечно, никакого подлинника произвести не в силах и начинаем духовно пошлеть. Отстав от одного берега и не пристав к другому, мы и остаемся межеумками".

А появился роман при весьма загадочных обстоятельствах.

Как я узнал стороной, в марте 1979 года я получил спецзадание на вылет.

Не от хорошей жизни уже почти десять лет я бегал вольным художником в журнале «Турист». Зачем мне нужна была эта вольница?

Если я не буду пристёгнут где-нибудь к службе, по жестоким советским законам меня могут выселить из Москвы. За тунеядство.

И я рвался на два берега.

Литература и служба.

И прикопался я в «Туристе» вольным художником. Главное, чтоб ежемесячно бежал мне твёрдый минимальный заработок – три рубля. Моя твердыня – три рубля. Разве на месяц воробью на пшено и на прочие карманные глупости не хватит трёх рваных? Зато я не тунеядец, а доблестный труженичек, и мне исправно капает законный производственный стаж.

За время сидения в кресле главного редактора Бориса Москвина тираж журнал скатился с трёхсот до двухсот тысяч. На летучках меня несло в критику, я подпекал своим видением путей улучшения журнала. Москвину эта критика не нравилась, и он решил избавиться от меня – дать такое задание, от которого я наверняка откажусь, и тогда он со спокойной совестью сможет меня уволить.

Но почему я, по его мнению, отказался бы от задания? Мне за сорок, лыжи видел только в кино. А воскресный переход строителей БАМа через Байкал лыжный. Марафонскую дистанцию, по его мнению, я наверняка не одолею на своих двух кривых клюшках, одна из которых была вывихнута при игре в футбол ещё в юности и при ходьбе часто подворачивается. А по льду перейти сорок пять километров вприбежку за лыжниками, считал он, я не смогу.

Но я смог!

Написал репортаж. Однако Москвин его так и не дал. Вот этого я не смог стерпеть, ушёл из «Туриста» и засел за роман о байкальском переходе.

РУСИНИЯ

РУСИН – СЫН РУСИ!

Лучше садися под тень Льва и Тигра, нежели под покров лукавого.

    Александр Духнович