Пути-дороги. Геологический штурм Белухи

28.06

Когда мы ехали на поезде, Олег прочитал нам небольшую лекцию об основах альпинизма и, в том числе, о приметах устойчивой хорошей погоды. Такими приметами считались: звезды не мерцают, ночью холодно, закат красный и т. п. Но так как у нас дождей было больше, чем солнечных дней, то мы уже начали шутить по поводу этих примет. Так, например, глянешь вечером на небо – оно все в тучах, и скажешь: звезды не мерцают, завтра будет хорошая погода. Или кто-то сказал, глядя на облачность: «Лыжи! Это к хорошей погоде!». И мы каждый вечер, глядя на густую пелену, говорили – «Лыжи»!

Так было и в ночь на 27/VI. Звезды не мерцали, шел дождь и мы легли с тоскливым ощущением, что лето в этом краю вообще не наступит. Но утром «туман сел в долину» и день выдался солнечный и ясный. Мы ушли в маршруты. Мне предстояло пройти по кару левого притока М. Кокколя. Таня ушла в 3-х дневный маршрут и забрала Олега. Я пошел с Женей.

Мы перебрели приток и начали подниматься по склону. Все правила техники безопасности, как и снаряжение – отсутствовали. Единственно, что было у нас на вооружении – это собственная осторожность. Ей противостоял план, который надо было выполнять. Мы с Женей лезли по скалам посередине между небом и землей. Над нами возвышалась крутая стена, под нами – солидные обрывы. Путь пролегал через острые боковые скалы-хребтики. Ничего не зная об альпинизме, мы совершали – траверс. Все это требовало много сил и напряжения и к 4-м часам дня мы прошли весьма небольшой участок маршрута и дошли до обрывов, которые простому смертному преодолеть было невозможно.

Мы сидели на острой скале, я записывал наблюдения, а Женя закусывал хлебом с маслом, когда по осыпи перед нами пролетел первый камень. Это был средней величины валун. Он летел, прыгая по осыпи и, достигнув ее подножья, улегся там в ряду с другими камнями. Мы только подумали, что не хотелось бы встретиться с ним на его пути, как по той же осыпи пронеслась огромная глыба. Она неслась со скоростью метеора, почти не касаясь земли, легко перенося свое огромное и тяжелое тело по воздуху на большое расстояние. Она пронеслась перед нами раньше, чем до нас долетел треск – звук ее обрыва. Эта глыба пролетела гораздо дальше первой и выкатилась вниз на середину заснеженной морены, оставив на снегу длинную глубокую борозду.

Прямо скажу, мне стало не по себе. Никакая храбрость не позволит человеку стать на пути слепо мчащегося курьерского поезда. То же самое думал и Луньков. Мы решили закруглять маршрут, так как дальше мы все равно могли пройти только метров 200. Оглядываясь наверх, не догоняет ли нас какая-нибудь «дура», мы спустились со скал вниз на морену и, прыгая с камня на камень или проваливаясь в снег по колено, осторожно отошли от опасного склона. Позади нас время от времени слышался треск срывающихся камней. Это продолжался камнепад. Оттаяло, вот и посыпалось. А вокруг все в снегу.

Мы вернулись в лагерь в седьмом часу вечера и думали, что нам попадет от Шарковского за не пройденный маршрут. Но Шарковского в лагере не оказалось. Он с Василием Филипповичем уехал на Верхний Лагерь. Приехал он примерно через час после нашего прихода и на мое сообщение сказал:

– Я видел ваш маршрут и так и думал, что вы дальше этого места не пройдете.

Потом он сообщил, что Верхний Лагерь и горы и вообще все вокруг в глубоком снегу и что он принял решение снять отсюда партию и перебросить ее на Калмачиху. Там высоты поменьше и снега не должно быть. Для меня он приготовил «сюрприз». Он с Филиппычем и Женей решил пойти Черной Берелью через Чиндагатуй и верховья Калмачихи, а меня с караваном пускает в обход через с. Берель. Исполнять обязанности начальника партии в течении 4—5 дней меня не очень обрадовала, но… другого выхода не было. И мы пошли в баню. Баня по черному на берегу ледяного Кокколя. Мы парились, выскакивали, окунались в воды Кокколя и снова лезли на полать. Здорово, исключительно!

А сегодня камералили, комплектовали вьюки. Филиппыч съездил на Итольгон, разыскал лагерь Тани и сказал, чтобы они возвращались. Из Берели получена радиограмма: прибыла машина с грузом и с ней двое в нашу партию – ст. инженер-геофизик Леонтьев и некая Костровская. Даже Шарковский не знает, кто она и зачем и на какую должность едет к нам. А погода, словно насмехаясь, установилась отличная, и Белуха краешком выглядывает из-за хребтов – чего она дожидается?

Гапонов поинтересовался хуже ли дорога по Калмачихе той, по которой мы ехали? И когда узнал, что никакого сравнения (в самом деле, тележная дорога это не заросшая тропа по ущелью) – глаза его округлились от удивления. он считал, что хуже быть не может. Но то ли еще будет. А вот очерк мне остается написать только о том, как я не смог написать его.

Кокколь-Берель. 30.06.56

Мы отступили. Первую битву человека с природой выиграла природа.

Дорога от Кокколя до Берели прошла снова перед нашими глазами, но только в обратном порядке. На что я обратил внимание:

1. Как только мы спустились с Кокколя в долину Берели (300 м ниже), как уже стало настолько тепло, что я снял рубашку. Наверху, даже в солнечные дни, я и думать не мог позагорать.

2. Дорога стала много суше.

3. Яркие пионы зацветали в верховьях Берели, а в низовьях уже ссохлись, сморщились.

В районе села Берели (еще 500—600 м ниже) стояла изнуряющая жара. Неопытному человеку трудно поверить, что мы не смогли работать наверху из-за снега.

Не успели мы приехать в Берель, как нас догнал Шарковский. Они бродили Берель, чуть не утопили лошадей, замочили все продукты, спички, порох и вынуждены были вернуться.

Рина

Получил письма из дома и расстроился. Такая безысходчина, что хоть топись. Неужели Рина, та самая Ринка, которая считалась бесенком в армии, теперь способна только на то, чтобы гулять с Илюшкой и ждать очередную получку? Да и хоть получка была бы достаточная, а то копейки.

Костровская оказалась студенткой Львовского Университета. Приехала на практику после 3-его курса. Ездить верхом не умеет, плавать не умеет, к полевой жизни не привычна. Ничего не скажешь, выбрала место для практики. Алтай, экзотика!

Тропа по Калмачихе. 5.07.56

Шарковский сказал: «Не то, так другое». – Эту фразу можно поставить заголовком следующего раздела моего очерка. Не снег, так бездорожье, крайняя залесенность, сложность транспортировки и т. д. Но, по порядку!

Брод через Калмачиху оказался на редкость чудесным – переезжая, можно читать газету. Дальше нас повела хорошая тропа, виденная мною ранее у глубокого брода. Я шел в маршрут с Димой Леонтьевым. Он старший инженер-геофизик экспедиции, но, пока не приехали геофизики-студенты, временно замещает их. На вид Леонтьев – молодой, лет 25—26, несколько полный и рыхнотелый, отпускает «полевые» усы с бородой, т.е не бреется в поле. В маршруте он оказался очень подвижным и опытным. Несмотря на высокий административный чин, он весьма тщательно и добросовестно исполнял все коллекторские и геофизические обязанности и я был весьма им доволен.

Мы привязали лошадей у тропы в начале нашего маршрута, а сами полезли в гору. Склон представлял собой ряд скалистых стенок одна над другой, и мы лезли, цепляясь как обезьяны, поминая ботинки с триконями, которые остались лежать на складе (40-й размер и свыше 300 руб. стоимость) и нашу администрацию, которая хотя и заботится о нас, но еще не достаточно.

Должен сказать, что за 10 лет работы наше снабжение значительно улучшилось. Мы все, включая рабочих, имеем хорошие спальные мешки с двумя вкладышами каждый, у нас у всех лошади и хорошие кавалерийские седла, значителен комплект новых вьючных седел, палаток и пр. Рацион питания составляют доброкачественные концентраты и консервы. А ведь я помню время (1946 г.), когда спальники (на вате) выдавались только ИТР и без вкладышей, когда была одна лошадь на двоих, а седло на троих, когда сидели на затирухе и т. п. И все же окончательное доброкачественное снаряжение экспедиции это вопрос будущего. Тем более специального снаряжения. И вот мы карабкаемся по отвесным скалам без всякого предохранения, в рабочих 100-рублевых ботинках и с геологическим молотком в руке. Я думаю, что даже в старину геологи не ходили так бедно.

Над скалами, на нашем пути, лежал лес, заваленный буреломом, затем стланник и карликовые деревья, которые иссекли мне ноги до крика, затем курумы. Мы уже влезли на самую вершину, совершив подъем около 1200 метров, когда нас накрыла гроза. Прямо наваждение какое-то: стоит только вылезти на вершину, как начинается гроза. Со всех сторон бухало. Потом так дало около нас, будто земля треснула. Заяц от облавы не бежит так стремительно, как мы с Димой спускались по осыпям. В обратном порядке прошли курумы, стланник, бурелом (ой, какой бурелом!), скалы. В 7 часов вечера мы спустились к Калмачихе. И тут началось совершенно невероятное. Дно долины Калмачихи оказалось настолько завалено делювиальными свалами и буреломом, что идти по нему не было никакой возможности. И все-таки мы шли. На нас лила вода со всех веток. Местами мы просто брели по самой Калмачихе. Мы торопились. Надо было до темноты подойти к нашему броду и перебрести его. Около 9 часов вечера мы подошли к лошадям. До брода было еще около часа ходьбы. Но мы были так измучены, так мокры и голодны, что не могли пойти дальше не перекусив. Банка баклажанной икры и четверть булки хлеба исчезли в такой промежуток времени, что со стороны, наверное, показалось бы, что мы и вовсе не останавливались поесть. В 10 часов 10 минут мы вышли к броду. Вода поднялась, но раздумывать не приходилось. Темнело. Я сходу вошел в реку. Лошадь мою стало сносить. Все же мы благополучно перебрели. Как сказал кто-то:

– Какая это вода, если она за стремя не хватает. Вот, когда седло заливает, – это вода.

Седла не заливало, но мы и так были мокры до пупка. В лагерь вернулись уже в темноте. Кода подъехали, я крикнул:

– Выверните меня наизнанку и повесьте сушиться!

Переоделись, поужинали, попробовали просушиться – ничего не получилось и мы легли спать.

Брод на лошади

На следующий день, то есть вчера, сушились до полудня, затем выехали вверх по Калмачихе с расчетом, что, если быстро проедем до намеченного для лагеря места, то сделаем хотя бы часть маршрута или хотя бы один маршрут на двоих. Но все сложилось иначе. Мы доехали до места предполагаемой остановки и это место нас не удовлетворило. Кроме того, было уже 4 часа и в маршрут идти было поздно. Мы проехали дальше и на расстоянии одного часа езды нашли чудесное место для лагеря.

Расположенное на берегу Калмачихи, у брода, удобное для работы на все четыре стороны, с хорошими лугами для лошадей и сухим лесом. Словом, все как нельзя лучше. Луньков и Леонтьев остались подготовить лагерь, а я и Шарковский выехали в обратный путь навстречу каравану, помочь ему в переходе и указать место остановки. Долго ли, коротко ли, мы встретили караван. Около одного из ручьев на спине, а точнее на вьюках с радиостанцией, вверх ногами лежала лошадь, а около нее беспомощно суетились люди. Мы с Шарковским сходу ринулись к лошади и, освободив ее от вьюков и седла, перевернули ногами с верхнего участка склона, куда она, естественно, не могла встать даже порожняя, на нижний, где она сразу вскочила на ноги. Но вьючить ее уже было нельзя – лошадь выбилась из сил. Шарковский распорядился отдать под вьюк мою кобылку, «Холеру», а я взял иноходца, который, кстати, являлся моей сменной лошадью.

Наконец, с нашей помощью караван перебрался через ручей и пошел дальше, но не было Толи-II и Юры. Они где-то очень сильно отстали с вьючной лошадью, и мы с Шарковским продолжали свой путь на запад, вслед уходящему солнцу. А караван ушел на восток.

Долго ли, коротко ли, вдруг мы встретили на тропе лошадей под казачьими седлами и незнакомых мне людей – девушку и двух парней. Я подумал, что это лесоустроители, мы знали, что они работали по Калмачихе, но это оказались наши студенты-геофизики и девушка-геолог, та, которую мы ждали – Галя. Они сообщили нам, что лошади, которых мы ищем, сорвались с обрыва и Василий Филиппович их вытаскивал.

Василий Филиппович с караваном не шел. С ним в Берели произошла обычная история – он подвыпил. А этот дурак, Гапонов, повел лошадей без проводника. Он, видимо, полагал, что это Язевская дорога?! Как только Гапонов вышел из Берели, туда пришла машина ЗИС-151. Привезла нам троих – Вадима Щербину, Галю и Толю-IV, четыре бочки бензина и все! Продукты – ёк.

Василий Филиппович вышел с новенькими на следующий день и, хотя у него оставались одры, а не лошади, догнал караван и, как видно, вовремя. Когда мы с Шарковским подъехали, лошади уже снова стояли на тропе и завьючка подходила к концу. И вот мы вновь тронулись в путь, но теперь на восток. Я ехал впереди, передо мной вилась широкая, выбитая нами и караваном тропа и я ехал не очень вглядываясь в нее, а так, мечтая не помню о чем и прикидывая, успеем ли мы добраться засветло до лагеря. Вдруг окрик Шарковского остановил меня. Оказалось, что караван сбился с тропы, проложил новую куда-то в сторону, а я пытался ехать его следом. Мы разделились. Я повел второй караван истинной тропой, а Шарковский поехал догонять караван Гапонова. Они от ручья, где мы их встретили, прошли по тропе всего метров 300—400, а потом сбились. Долго ли, коротко ли ночь прихватила нас как раз на месте первого предполагаемого лагеря. Шарковский с запоровшимся караваном ночевал ниже нас по склону, но это, казалось бы небольшое расстояние, пройти ночью было невозможно: болото, бурелом, крутосклонные ложки. Мы расседлали лошадей, кинули на землю спальные мешки (у кого они были), посидели у костра, съели одну банку рыбных консервов на 9 человек и легли спать. В 6 часов утра меня поднял Шарковский. Он пробрался к нам и мы все пошли к каравану Гапонова. Они ночевали на какой-то плоской скале, не имея места, где лечь как следует. Гапонов выглядел жалко. Он пытался что-то объяснять. Ему вчера здорово влетело от Шарковского. И действительно, он совершил три грубых ошибки: