Оценить:
 Рейтинг: 0

По нехоженым местам (из рассказов геолога)

Год написания книги
2019
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– Худолеев, Иван Матвеич, – это низенький.

Парень на крыльце молчит, будто его это не касается.

– А тебя как зовут?

– Мишка.

– А фамилия? – Столетов.

– Ты где же это ботинки потерял?

– Переправлялся через приток, да утопил.

Он сидит встопорщенный, неумытый.

– По тебе не скажешь, что ты у воды бываешь.

Он молчит.

– С лотком работал?

– Немного знаю.

– Ну, посмотрим…

Векшин написал ему записку.

– Вот, получишь ботинки в счет зарплаты, белье, телогрейку и сейчас же в баню. Чтобы «табуны» здесь не водить. Повеселевший Столетов попросил еще три рубля на обед, а когда ушел, Худолеев сказал:

– Вы с ним построже. Он из заключения недавно.

То, что Столетов отбыл год за безбилетный проезд в товарном вагоне, Векшин уже знал, как и то, что Никитин прислан с прииска по просьбе Черныша, но он знал также и то, что в сезонной работе очень трудно найти хороших промывальщиков. Кадровые рабочие, как правило, все на приисках и промывальщиков обычно приходится набирать из остатков бывшей приискательской вольницы. Народ это ненадежный, работать с ними надо иметь навык.

Он сделал вид, что не обратил внимания на предостережение Худолеева, а сам подумал:

– Посмотрим еще, что ты за птица.

День выезда был ясный, но встречный ветер гнал волны против течения и они, захлестывая через палубу, заливали в трюм катера. Трюм был грузовой, не приспособленный для пассажиров. Верхняя часть его возвышалась над палубой и была обтянута по металлическому каркасу брезентом. Дверца тоже была брезентовая, на застежках и почти не спасала от воды и холода.

Геологи на груде вещей жались друг к другу. Одна только Любовь Андреевна, примостившись на ящике около выхода, пыталась в щель просматривать берега. Волосы выбились у нее из-под платка, лицо и руки мокрые, по брезентовой куртке струится вода. Векшин смотрит на нее и вспоминает первую встречу. Тогда она была причесана, в форменном кителе… Впрочем, все тогда выглядели иначе. Надежда Николаевна тоже носила форму, а теперь сидит завернувшись в одеяло. Володя Доброхотов покрылся шинелью. Только Валька Жаворонков сидит в своей неизменной куртке и альпинистских ботинках, показывая, что ему нипочем ни холод, ни вода.

Очередная волна перекатывается через тент и хлещет через щели дверцы. Голубева стряхивает воду с колен и торопливо что-то записывает. По палубе грохочут чьи-то сапоги. Старшина кричит:

– Принимай конец…

Шум мотора затихает, слышно, как за бортом плещется вода. Катер мягко толкается в грунт. Застежки намокли и никак не хотят расстегиваться. Наконец, дверца откидывается и вслед за Голубевой Векшин вылезает наверх.

БМК

Реку не узнать. Они выезжали, она была спокойная, синяя, ласковая, а сейчас ветер гонит по ней крупные серые волны и река становится похожей на пасмурное море. Над головой проносятся низкие хмурые облака. За катером подтягивается к берегу плоскодонная илимка. На ее палубе блестя мокрой шерстью понуро стоят лошади, груда грузов, покрытая черным от воды брезентом, маленькая, с плоской крышей будка, на которой широко расставив ноги стоит рулевой. Грудь его подставлена ветру, а у ног из железной трубы вьется дымок. Из будки, как ватажники из норы, вылезают промывальщики, радист и конюх. Сгибаясь под ветром они начинают переносить на берег имущество партии. Векшин, Жаворонков и Доброхотов спускаются с катера и присоединяются к ним. Никитин куда-то уходит и вскоре возвращается в сопровождении высокого сухого старика. Это его знакомый, зовут его Василий Тимофеевич, он охотник. С илимки сводят лошадей, вьючат их и Василий Тимофеевич ведет всех к себе.

Место высадки партии – Балашиха, – маленькая, на несколько домиков деревушка. Тайга окружает ее так густо, что местами вторгается на огороды. Население летом ловит рыбу, зимой занимается охотничьим промыслом, так что пристройки к домам незначительные – коровник, амбарчик, да легкий навес для несложного рыбачьего инвентаря, – вот и все. Под таким-то навесом складывается все имущество и снова покрывается брезентом. Лошадей привязывают за изгородью, так, чтобы они могли пастись и в то же время никуда не ушли.

Уха

Василий Тимофеевич приглашает всех в избу, кормит ухой, а потом распределяет на ночлег. Мест для ночлега три: изба, в ней соглашается остаться только Любовь Андреевна; амбарчик, туда уходят спать Никитин, Худолеев, Столетов, конюх Алеша и радист Костя. Векшин, Надежда Николаевна, Володя и Валя Жаворонков забираются на чердак. И словно едва дождавшись, когда все распределятся, на землю обрушивается ливень. Небо, затянутое сплошной облачностью, озаряется, как огромный молочно-матовый купол. Грохочет гром и в слуховом окошке чердака видно, как белые вспышки перемежаются с чернотой ненастной ночи.

Векшин лежал и слушал, как дождь низвергался на крышу. Было что-то притягивающее в шелесте дождя. Какие ветры пригнали сюда эти тучи? Воды каких океанов напоили их? Какая сила заставила обрушиться на землю? Тысячелетия прошли со дня, когда первый человек укрывшись под деревом или в пещере, прислушивался к такому же громыханию. Многое с тех пор изменилось, многое объяснено, но, как и тысячелетия назад, человек лежит и с благоговейным трепетом прислушивается к разбушевавшейся стихии.

Он только подумал, что не завидует тому, кого гроза застала в лесу, как Надежда Николаевна запела:

Ревела буря, дождь шумел,

Во мраке молнии блистали…

У нее был приятный и чистый голос и неплохой слух и Векшин вместе с песней невольно перенесся на когда-то пустынный и суровый берег Иртыша, к которому пришел и сидел «объятый думой» первый русский человек, первооткрыватель этого чудесного края.

Кучум, презренный тать Сибири… – выводила Надежда,

– Прокрался тайною тропою…

Смутные чувства будит ее голос. Погиб Ермак. Много лет спустя его судьбу повторил Чапаев. Вот и сейчас, не прокрался бы кто-нибудь тайной тропой, пока они лежат здесь почти оторванные от внешнего мира. Правда, есть люди, которые следят за врагом и не спит их дружина, но и он, Векшин, тоже ведь солдат своей армии, а солдат, как говорится, и во сне служит. И вдруг появляются слова:

Если скажет рать святая:

Кинь ты Русь, живи в раю,

Я скажу – не надо рая,

Дайте Родину мою…

Векшин ловит себя на том, что читает стихи вслух. Он замолкает.

– Чьи это?

– Есенина.

– Я и не знала, что у него есть такие стихи, – говорит Надежда Николаевна.

– А «На смерть поэта» Вы знаете? – спрашивает Володя.

Векшин читает стихотворение Маяковского и когда он заканчивает словами:

Для веселия планета наша

мало оборудована.

Надо вырвать радость
<< 1 2 3 4 5 >>
На страницу:
4 из 5