В кого метит пуля

Светлана доставала из спецящика журнал горных выработок.

– Так хорошо все упаковали, – сказала она с сожалением.

Светлана каждый день меняла прическу. Нюкжину нравилось, когда она собирала волосы в пучок. Тогда четко обозначались ее удлиненная шея и плавная линия подбородка. Такая прическа делала ее серьезной, взрослой. Но сегодня Светлана заплела волосы в две косички. Одна из них, – потолще, – изгибалась дугой и кончалась бантиком, похожим на флюгер. Другая, резко поднималась кверху и, переламываясь посередине, падала вниз, как у вислоухого зайца. Ее большие голубые глаза смотрели широко и наивно. Наивность, конечно, наигранная, под девочку-подростка, шалунью. И вела она себя, как шалунья. Андрей искал ее и уже несколько раз звал:

– Вета?! Ветка?! Где ты?

А она притихла, не отзывалась и только хитро поглядывала на Нюкжина.

– Ветка?!..

Андрей просунул в палатку свою кудлатую голову. Его встревоженные глаза сразу стали обиженными.

– Ты что молчишь? – сердито спросил он.

А Светлана залилась радостным смехом. Вот, мол, как забавно: и разыграла его, и пошутила, и повеселилась.

И Андрей, забыв горести и тревоги, тоже улыбался. И Нюкжин не мог смотреть на них без улыбки.

«Молодые! – думал он. – Вертолет не летит, есть нечего… А они резвятся!»

Андрею, разумеется, нужна была не Светлана. Он просто не находил места, если не видел ее перед глазами. И когда все привычно легло на свои полки, он вспомнил главное, зачем шел в палатку.

– Иван Васильевич! Мы возьмем ружье и карабин?

Оружием разрешалось пользоваться только с ведома начальника.

– Возьмите, – сказал Нюкжин. – Только не вздумайте стрелять в лебедей.

– Ну, что Вы!

Нюкжин подал ему карабин и ружье, которые обычно лежали в изголовье его спального мешка. Достал из спецящика патроны.

– Не задерживайтесь долго, – сказал он. – Лучше завтра съездите еще раз.

– Хорошо! – кивнул Андрей и исчез, взглянув напоследок на Светлану.

– Славный парень, – улыбнулся Нюкжин. – Зачем Вы дра-зните его?

Светлана опустила голову, словно не расслышала. А может быть она не хотела, чтобы он прочитал ее мысли?..

Наиболее удобное место для расчистки обрыва находилось за нижним концом террасы. Река подмывала склон, очищая его от наносов. А осыпи накапливались у подножья, образуя маленький, временный пьедестал. Подготовка к эвакуации отодвинула обрыв в прошлое. А сейчас они снова вышли к нему. Раскопанный и перекопанный, он показался Нюкжину родным и близким. Особенно слой песка под торфяником, редкий для этих мест и вдвойне редкий, потому что наполнен сучьями, листьями, шишками ископаемых растений прошлого. Слой каждый раз выдавал что-то неведомое, звал: «Покопай еще!.. Покопай!». И Нюкжин копал. Он заполнял песком сито, а Светлана просеивала песок, тщательно отбирая в пакеты древесный мусор. Мелкие фракции она промывала, отделяя самые крошечные частицы органики.

– За такие сборы благодарные исследователи нам памятник поставят, – шутил Нюкжин.

Светлана работала молча. На голодный желудок не до разговоров. Она даже не пыталась скрыть, что ею владеют противоречивые желания, далекие от того, чем она занималась. Но, увлеченный работой, Нюкжин воспринимал все по-своему. Светлана обладала удивительной способностью чувствовать, когда тишина и молчание необходимы по существу. И Нюкжину казалось, что сейчас она не просто молчит, а думает вместе с ним.

А мысли, которые будоражили все лето, будоражили. Двадцать миллионов лет отлагалась толща пород, вскрытых рекой. И каждый слой, каждый слоек нес информацию о своем времени, сохранял неповторимые, особые признаки: песок – текла вода, пыль – надуло ветром, глина – было озеро, суглинок со щебенкой – сползал грунт с соседних склонов; сизый цвет – нехватка кислорода, заболачивание; смятые, разорванные слойки – мерзлотные деформации ледникового периода…

Каждый слоек, как страничка в книге. Только сумей, прочитай. Люди думают, что геолог – обязательно рюкзак и ноги, или «овер киль» на порожистых реках, или умирающий от жажды путник пустыни. Не обязательно! Можно месяцами сидеть на одном разрезе. Нет цены таким – опорным – разрезам! По ним определяют геологическую историю всего региона.

Да, конечно, не он, Нюкжин, обнаружил чудесный обрыв. Еще в тридцатых годах исследователи сплыли по Седёдеме, нанесли обрыв на карту, отобрали первые образцы и установили древний возраст пород. Но большего сделать они не могли. Ведь они шли, как триста лет назад шли первые землепроходцы: без вертолетов, без вездеходов, без рации. Даже лодки они мастерили сами.

Нюкжин продолжает начатое ими.

На будущий год он непременно приедет сюда еще раз. Может быть на все лето. А пока, лишний день, и то – дело!

У Светланы замерзли руки.

– Передохнем! – предложил Нюкжин.

Он развел небольшой костер и они тянули руки к костру, потому что мерзлый песок леденил пуще холодной воды. Светлана не жаловалась ни на голод, ни на усталость. Не манерничала, как обычно. Нюкжин наконец заметил, что перед ним сидит другая Светлана. Задумчивая. И косички ее были спрятаны под шапочку, и мысли витали в стороне.

А тут солнце зашло за обрыв, стало темнее и холоднее.

– Пожалуй, вернемся, – сказал Нюкжин. – Вот, только, домоем…

Лесорубы притащили несколько сушин. Две из них переправили в лагерь и начали распиловку. Внимание Нюкжина еще издалека привлек необычный звук пилы. Она визжала, захлебывалась, спешила и не могла поспеть.

– Вжик! Вжик!.. Вжик! Вжик!..

Пила стремительно каталась: туда – обратно… туда – обратно… Андрей и Полешкин не просто пилили, они состязались, кто кого загонит. Светлана встала сбоку, как судья на волейбольной площадке. Пила завизжала еще отчаянней.

Нюкжин протянул руку между пильщиками.

– Хоп!

Пила остановилась, но последний рывок сделал все-таки Полешкин.

– Давайте я попилю, – предложил Нюкжин Андрею.

– Я не устал.

– Не потому!.. Хочу, чтобы Герасим Арсентьевич устал.

Андрей отпустил ручку пилы, а губы Полешкина тронула чуть заметная улыбка. Но когда они начали пилить, Полешкин уже не проявлял прежнего рвения. Пила ходила по бревну плавно, размеренно: вжи-ик… вжи-ик…

Андрей отошел в сторону и Нюкжин сказал тихо, под звук пилы:

– Ты что? Хочешь, чтобы я вас обоих при себе держал?

Полешкин молча водил пилу.

– Ты старше и не заводи парня!

– Да я и не хотел, – сказал Полешкин.

– Вот и хорошо!