Товарищи. Из рассказов геолога

– А почему, по-твоему, угли не показываются?

– Уголь будет, – ответил Шебаршов. – Вот добурим до продуктивного горизонта…

– Два года бурите, – заметил Никонов.

Шебаршов нахмурился.

– Из-за временных неудач нельзя ставить под сомнение всю работу.

– Временных?

– Да, временных.

Никонов уже чувствовал, что Шебаршов не скажет ему больше того, что он сможет увидеть сам. И он по-прежнему напряженно вглядывался в карту. Ему казались странными огромные мощности толщ, их однородность. По утверждению Шебаршова, угли залегали на конгломератах, но даже в тех кернах, которые стояли на столе, Никонов видел разницу в составе пород, правда незначительную, почти незаметную, но, может быть, существенную.

– А остальные керны можно посмотреть? – спросил он.

– Отчего же!

Шебаршов облегченно вздохнул. Тягостный для него разговор не состоялся.

Они вышли.

ПОБЕДА

У крыльца стояла Шебаршовская «Победа». Несмотря на тщательный уход, неезженые дороги, ветви и камни заметно сказались на ее блестящих, покрытых синим лаком боках. Но, и с царапинами и вмятинами, в такой глуши, как поселок Чик, она, несомненно, производила впечатление.

Шебаршов вел машину сам. Никонов сидел рядом и смотрел в окно. Шебаршов был вправе гордиться своим «хозяйством». Организовав буровые работы в районе маленького, затерянного в горной тайге селенья, он превратил это селенье в большой и благоустроенный поселок. Новые рубленые дома вытянулись вдоль шумной горной речушки со странным названием – Ижица! В центре поселка стояли большие дома: контора, клуб, магазин; на окраинах дымили две бани, лязгал металл в кузнечной и механической мастерских. Из районного центра села Андреевского к поселку была проложена грунтовая автомобильная дорога. Такие же, но менее наезженные дороги вели от поселка к буровым.

Шебаршов вел машину по поселку медленно, как бы показывая: видишь дома? Это я построил. И магазин, и клуб, и мастерские. И тайга, и горы, и река – все мое. Я открыл. Я обосновался здесь. А ты? Явился на готовенькое учить меня…

Но Никонов, казалось, был далек от этих мыслей. Он с удовольствием осматривал не успевшие потемнеть, хранящие свежий запах смолы и стружки дома, внушительное здание клуба, контору, мастерские. Все было поставлено домовито, добротно, с расчетливой хозяйственностью: чтобы было удобно, красиво и долговечно. Даже в выборе места для поселка чувствовался вкус. Пусть поселок несколько удален от буровых – рабочих возят на автомашинах, но зато он стоял у воды, на хорошем месте и скорее походил на небольшой курортный городок, чем на горняцкий поселок.

Никонов высказал эту мысль и Шебаршов быстро взглянул на него, как смотрят шоферы, которые не могут надолго отрываться от дороги.

– Лучшее хозяйство в Союзе, – отрывисто сказал он. – Это даже в приказе министра отмечено.

«Победа» прыгала теперь по корням деревьев и колдобинам дороги. То тут, то там виднелись прямые и четкие линии разведочных канав. Они напоминали окопы, отрытые в лесу. Земля была изранена ими. По краям канав и у дороги лежали выкорчеванные и поваленные на бок корневища. Их обрубленные корни тянулись к окнам машины и в зеленом сумраке чащи напоминали спрутов из океанской пучины.

Никонов представил себя на дне такой пучины и улыбнулся. Он любил окружать себя миром вымысла. Фантастические представления помогали ему понять историческое прошлое земли. Смены фаций, наступление и отступления морей, крушения материков и извержения земных недр вставали в его воображении. Он мог путешествовать по давно исчезнувшим материкам и океанам, наблюдать их животный и растительный мир, прослеживать закономерности преобразований земной коры за много миллионов лет. Товарищи говорили, что он лирик. А Шебаршов?.. Ведь когда-то они учились вместе и он был для Никонова не Владислав Петрович, а просто Славка.

Студенческие годы…

Шебаршов сидел за рулем прямо, олицетворяя собой полную невозмутимость. Дороги им пересекали ручьи. «Победа» с шумом врывалась в них, разгоняя по сторонам две волны с белыми бурунчиками на гребне, выскакивала на противоположный берег, оставляя за собой темные влажные полосы, но, ни веселые ручейки, ни «плавающие» в зеленой чаще «осьминоги», ни, наконец, сам Никонов, казалось, не существовали для Шебаршова. Весь он, начиная от белоснежного мундира с золотыми пуговицами и кончая бесстрастным взглядом, устремленным вперед, являл полную самостоятельность и невозмутимость. За все время их поездки, если не считать двух фраз, сказанных еще в поселке, они не обмолвились ни словом.

Через полчаса лес расступился и они выехали к буровой. Остроконечный каркас вышки как бы разорвал почти сплошную зеленую крону деревьев и над буровой ослепительно сиял кусок синего июньского неба. Легкое постукивание движка возвещало, что это место отвоевано у природы, обжито и никому уже не будет уступлено.

«Победа» остановилась около площадки буровой. Народу на вышке было мало и, видимо, каждый был занят делом, так что на шум машины вышел только один человек. Он был одет в синий комбинезон, подпоясанный широким офицерским ремнем со звездой, и Никонов почему-то подумал, что человек этот в прошлом был танкистом. Лицо у него было открытое мужественное, лоб выпуклый, верхняя губа рассечена, очевидно, осколком на фронте. Он спустился по лестнице с площадки буровой и пошел им навстречу, улыбаясь, отчего его верхняя губа приподнималась, по смешному придавая лицу задорное мальчишеское выражение. Никонову показалось, что он улыбается именно ему. Быстрый взгляд на Шебаршова убедил его в правильности своей догадки. При виде этого человека лицо Шебаршова утратило свою невозмутимость. Он хмурился.

Они вылезли из машины.

– Познакомьтесь, – сказал Шебаршов с выражающей явное неудовольствие сжатостью. – Дементьев. Парторг ГРП.

– Зачем же так громко, – пожимая руку Никонову и снова улыбаясь, сказал Дементьев. – Просто горный инженер, главный инженер, если угодно…

А его улыбка говорила:

…Хотя Шебаршов и хочет видеть во мне только партийного работника, но ведь я еще и специальность имею, коллеги, так сказать…

Шебаршов обошел их, поднялся по ступенькам и скрылся под навесом вышки. Тогда Дементьев дружески взял Никонова под руку и, жестом приглашая последовать за Шебаршовым, сказал:

– Сердится на меня Владислав Петрович. Думает, это я написал, чтобы вас сюда прислали.