Русская сага

– Что случилось?

– Ничего. Я хотела узнать, не надо ли помочь, в квартире прибрать…

– Верочка, не надо, я всё равно завтра рано утром уезжаю. Я ведь бросил все дела…

– Ну и что! В квартире всё должно быть чисто!

Решительно отстранив Сергея Дмитриевича, она попыталась пройти в комнату, но он покачал головой:

– Нет, нет, не стоит сейчас! Завтра, в моё отсутствие, если выкроишь минутку, зайдёшь и похозяйничаешь. Мне, честное слово, надо ещё многое сделать за этот вечер…

Вера опустила голову. Помолчав, прерывая слова придыханием, она сказала:

– Как знаете, Сергей Дмитриевич, как знаете…

Вера прекрасно понимала, что после смерти его матери уже не сможет вот так, нечаянно, заходить к нему, маскируя свои визиты под деловым предлогом.

Закрыв за Верой дверь, он прошёл в комнату и без сил опустился на диван. Сумерки заливали пространство комнаты. В их густеющей мгле Сергею Дмитриевичу привиделось лицо матери. Она укоризненно и грустно глядела на него. От этого взгляда у него перехватило дыхание, а колкий, нервный спазм выдавил из глаз горячую влагу. Переждав пару минут, Сергей Дмитриевич взял себя в руки. Не надо сейчас раскисать. В конце концов, он давно жил в ожидании фатального исхода болезни матери. Надежд на излечение никто из лечащих врачей не питал. Они только делали всё возможное для облегчения её страданий.

Сергей Дмитриевич зажёг свет. Рядом с диваном, на журнальном столике лежал большой, в красном плюшевом переплете, фотоальбом. Когда во время поминок по просьбе соседок ему пришлось альбом достать, он обнаружил в нем объёмистый пакет, но смотреть его тогда не стал.

Сергей Дмитриевич вскрыл пакет и высыпал содержимое на столик. Среди стопок счетов, разнообразных квитанций и прочих хозяйственных документов, он увидел два конверта, перевязанных красной тесемкой. Один из них, подписанный неровным почерком «Сереже», Сергей Дмитриевич отложил в сторону. Другой, с местным адресом, он хотел было убрать в общую папку для бумаг. Но мысль, что это письмо недаром находиться среди отложенных для него документов, побудила Сергея Дмитриевича присоединить его к первому.

Несмотря на то, что вставать нужно было засветло, чтобы успеть в аэропорт, Сергей Дмитриевич вынул из конверта с его именем небольшой листок, сложенный вдвое. Судя по почерку, матери с трудом далась эта пара десятков строчек. С трудом, но все же он смог разобрать ее слова, полные любви и нежности: «Сереженька, мой дорогой мальчик! Я знаю, что уже не дождусь тебя. Скоро я умру. Мой дорогой сыночек, как много я хотела бы сказать тебе. Но знай, – ради тебя я жила и выполнила волю твоего отца. Я всегда буду с тобой, чтобы ни случилось! Сережа, в пакете я приготовила документы, которые нужны будут тебе. В конверте, перевязанном красной тесемкой, будет лежать письмо от одного человека. Мой дорогой сыночек, я тебя очень прошу, отнесись к этому письму с особой осторожностью, чтобы оно не попало в чужие руки. Не надо перепечатывать его в свой компьютер. Я очень опасаюсь, что его сможет прочитать чужой человек. Прощай и помни, твоя мама всегда будет рядом…».

Сергей Дмитриевич, не дочитав, отложил листок. То, о чем просила его мать, всегда принималось без сомнений. Зная своего сына, как человека, умеющего предвидеть последствия любой цепочки событий, она не стала бы его просить понапрасну. Значит, эта просьба была основательна и серьезна. Так было всегда. Многим ее советам он часто следовал без раздумий. В тех немногих жизненных ситуациях, своевольное, бездумное игнорирование слов матери приводили к печальным результатам.

Сергей Дмитриевич добавил к двум конвертам несколько фотографий матери. Открыв ноутбук, не вникая в содержание, он привычно и быстро отсканировал все бумаги. Аккуратно сложив все бумаги, он открыл ящик письменного стола. Уложив пакет в коробку с домашним архивом, Сергей Дмитриевич взял листок с недочитанным письмом. Не торопясь, он просмотрел его с самого начала. Но до конца дочитать не смог. Сомкнув повлажневшие веки так и уснул, сжимая в руке листок с последним живым приветом от матери.

Уже в самолёте он вспомнил о другом письме. Достав ноутбук, Сергей Дмитриевич раскрыл файл с отсканированными документами. Лишь взглянув на первые строчки, Сергей Дмитриевич заинтересованно начал читать дальше:

«…я подумал, что не стоило Вас беспокоить. Раны воспоминаний затянулись, и уже прошло столько лет. Но силы мои истаивают. Потому меня всё больше тянет написать Вам об этом. Но я боюсь это сделать. Хотя сейчас время совсем другое, люди мало меняются. А потому я понимаю, что эти сведения, попади они в руки нечестных людей, нам с Вами уже ничем бы не навредили. Но Ваш сын может из-за них пострадать от карьеристов и завистников. Потому я хотел бы сам выбрать время и рассказать вам лично, что хранил всю свою жизнь. Как только почувствую себя лучше, я выберусь к вам. Хотя мы живем в одном городе, поверьте, сейчас по моим силам предпринять такую поездку все равно, что приехать с другого края страны. Старая хворь прихватила не вовремя.

Я обязан Вашему отцу много больше, чем просто жизнью. Вы ведь помните ту давнюю нашу встречу, когда я заехал к Вам после ранения. Тогда я многое Вам рассказал, но те рассказы касались только Вашего отца… ».

Сергей Дмитриевич посмотрел на обратный адрес и вспомнил, откуда отправлено это письмо. Этот адрес был ему знаком. Адресат жил в городе, где прошли его детство и юность. Мать регулярно получала письма, поздравительные открытки к праздникам, ко дню рождения. Читая их, она грустнела, вздыхала и на некоторое время закрывалась в своей комнате. Выходила она оттуда с покрасневшими, набухшими веками. Сергей понимал, что мать чем-то расстроена. Мальчишкой он всегда спрашивал у нее, что случилось, почему она плакала. Но мать, прижимая его к себе дрожащими руками, лишь вздыхала и молча качала головой.

Как-то, уже в студенческие годы, приехав домой на майские праздники, Сергей Дмитриевич поинтересовался отправителем этих посланий. Мать отговорилась каким-то давнишним знакомым. Но Сергей Дмитриевич снова почувствовал ее нежелание говорить с ним на эту тему. И сейчас, когда он держал письмо со знакомым адресом, какая-то непонятная, полузабытая ассоциация вызвала в памяти тот далёкий день его юности…

…Весна торопилась согнать остатки снега везде, где только доставала. Голодная, ненасытная в своем желании напитаться холодной плотью зимы, она стремительно пожирала его грязное подобие. До завода, «почтового ящика №***» из города вела плохонькая асфальтная дорога. Раскатанная тяжелыми МАЗами, она была сплошь покрыта зияющими колдобинами. Как древняя старушонка прикрывает платком беззубый рот, так и дорога укрыла эти выбоины талой водой. Чтобы не быть облитым грязной взвесью, приходилось шустро уворачиваться от надвигавшейся очередной громады самосвала. Сергей рассеянно следил за проплывающими мимо машинами и гогочущими одноклассниками. Те в азарте толкали друг друга под гейзерные выплески талой жижи из-под колёс. Сергею не хотелось участвовать таких в забавах. Сторонясь особо ретивых затейников, он шел поодаль по влажной, подопрелой траве.

Объединённая из двух десятых классов, школьная рать, на «ура» приняла предложение своего производственного наставника. Пройтись пять километров до завода все восприняли как нечаянный подарок. Внезапно навалившаяся теплынь подвигла на эту авантюру даже солидного, как им, юнцам, тогда казалось, Михаила Викторовича. То, что он едва разменял свой тридцатипятилетний рубеж им представлялось уже глубокой старостью. Долгожданная весна бередила душу, горячила кровь и голову ошалевших от солнца и простора ребят.

Юрка Кушнаренко, его закадычный приятель, вышагивал рядом. Не обращавший внимания на эскапады одноклассников, он с солидной обстоятельностью доказывал Сергею все преимущества биполярного счисления, открытого им пару месяцев назад. Сергею все рассуждения приятеля казались сущей абракадаброй. Из природной деликатности, Сергей не прерывал бурный поток красноречивых доказательств. Юрка красочно расписывал преимущества его системы перед устаревшими «диферами», «интеграми» и прочими математическим хламом.

Сергей не был бездумным отрицателем интеллектуальных приоритетов. Он знал, что истинное увлечение всегда приводит к отрицанию других интересов, не равных статусу собственных. Такие взгляды иногда приносят неоценимую пользу их обладателю. Они не дают усомниться в правильности выбранного пути. Но чаще такое свойство характера, если оно достаётся дуболомному обывателю, становится в его руках орудием затыкания рта своим оппонентам.

Юрка со снисходительной усмешкой воспринимал увлечение своего друга авиамоделизмом: «Жизнь на рейки с моторчиками разменивать!». Но стоило только Сергею заикнуться о расчетах к своим авиамоделям, как усмешка слетала с Юркиного лица. С выражением просящей собаки, он начинал выписывать вокруг него круги. Сергей поднимал очи горе и впадал в мыслительный транс. Минут пять помучив своего дружка он нехотя говорил: «Так и быть, заберу чертежи и отдам тебе. Не знаю, правильно ли делаю? У нас в кружке ребята все эпюры на машине считают!»

Юркина физиономия расцветала от счастья. Он с жаром бросался убеждать: «Да ты чего, не сомневайся, я тебе расчёты выдам тютелька в тютельку, до соток!.. Маши-и-на, подумаешь!..». Сергей тут уже не мог сдержаться. С удовольствием хмыкая, он подпускал шпильку: «И куда бы ты со своей математикой без моих реек с моторчиками!»…

Сергей глянул на друга. Тот, запрокинув голову к небу, с истовостью фанатика, в который раз торопливо стал выплескивать на Сергея свои гениальные тезисы из новой теории:

– …Ну, как бы тебе это сказать?

Юрка назидательно поднял указательный палец кверху:

– Это такое соотношение чисел друг с другом, когда самих чисел еще нет, но количество, составляющее их, уже существует. Вот моя теория и оперирует такими понятиями чисел.

Юрка даже не задумывался, понимает ли его приятель хоть что-то из изрекаемых им мозголомных теорий. Глядя на поднятое в экстазе к небу Юркино лицо, Сергей усмехнулся:

– …когда определить их, как дискретную величину еще нельзя. Это даже не квант числа… Причем, существовать они могут только в комплементарном единстве, ну, например, свет и тень в природе… То есть, как если бы для света силы источника было еще недостаточно, а для тени нет поверхности, где бы она отражалась, – но это не значит, что самих сущностей света и тени не существует. Просто в этом случае они не материализованы визуально…

Сергей не мешал Юрке изливать свои эфемерности. Зная пристрастие друга долго и нудно рассуждать о понятных только ему самому абстракциях, он терпеливо сносил его умствования. Все равно он их не понимал, да и не хотел понимать. Сейчас все его помыслы были заняты только одним устремлением.

Не поворачивая головы, он смотрел на другую сторону дороги. Там, аккуратно выбирая сухие места, разномастно-цветастой группкой, шли девочки. Сергей недолго выискивал среди них Наташу. Ее фигурку в белом с меховой оторочкой пальто глаза находили сразу, помимо его воли. Что это была за напасть, Сергей понимал умом. Это его и беспокоило, и раздражало. В его сердце словно образовался кусочек пространства, заключив в себя все его мысли и чувства. Он стеснялся слова, которое парни употребляли в своих разговорах на все лады и смыслы. Это слово, – «любовь», – светилось перед его мысленным взором, как ярко полыхающий костер. Уже несколько месяцев он сгорал в нем. Образ Наташи, ? ее имя, низкий грудной смех и взгляд, необъяснимо волнующий, сжимал сердце и перебивал дыхание. Он, словно наваждение, опутал его душу.

Сергей никак не мог вспомнить, когда с ним произошла эта трансформация. Он лишь мог определенно сказать, когда он впервые осознал эти странные чувства. И этим вестником стал его лучший дружок Юрка…

Однажды прошлой осенью, еще не прошло двух недель с летних каникул, сидя на уроке литературы, он был грубо возвращен Кушнаренко из мечтательного забытья. Он только что видел себя там, под Аустерлицем, где лежащий на поле битвы князь Болконский вызвал восхищение проезжавшего мимо французского императора. Не Болконский, а он сам был там, в этой великолепной позе погибшего офицера! Как было приятно сознавать себя центром восхищения таких людей! И Бонапарт, и его свита, и сам Толстой были поражены благородством и величием момента встречи между только что ушедшей жизни и вступившей в свои права смерти!.. И не только эти люди видели его там. Он ощущал и еще чей-то внимательный взгляд, ради которого он, страдая, отдал свою прекрасную жизнь!.. «Серега, кончай пялиться на нее!», ? услыхал он вдруг свистящий шепот Юрки. ? «Тебя «кабаниха» спрашивает!..».

Сергей очнулся. Первым, что он увидел, были устремленные на него глаза «кабанихи», ? учительницы русского языка. Она смотрела на него полным сурового укора взглядом. Ничего хорошего он ему не сулил. Все старшие классы хорошо знали одну особенность их учительницы литературы. Она могла изводить попавшегося ей под руку ученика нуднейшей, тянущей все жилы нотацией, от которой начинали ныть зубы и болеть голова. И прозвище свое она получила не за полную фигуру, круглую голову с оловянными, навыкате глазами на лоснящемся лице. Полнейшее сходство характеров с Кабанихой из «Грозы» было в свое время очень точно отмечено кем-то из страдальцев и закрепилось оно в этом прозвище навеки.

Вся ее поза выражала усталое терпеливое ожидание выхода Сергея из мира грез. Судя по тому, как весь класс замер, рассматривая его во всем спектре своего эмоционального диапазона, он понял, что его отсутствие в реальном мире затянулось.

Всё последующее откровение «кабанихи» по поводу его пренебрежительного, даже наплевательского отношения к литературе, которое весьма отрицательно скажется на выпускных экзаменах, Сергей лихорадочно искал причину устремленных на него ехидно-насмешливых взглядов одноклассников. Наконец, что-то буркнув в ответ, он опустился на сиденье парты. Не глядя на приятеля, он недовольно спросил:

– Чего это на меня все пялились, как на идиота?

Юрка ухмыльнулся. Это показалось Сергею плохим предзнаменованием:

– Я ж тебя пихал в бок, а ты как в гипнозе был! Уставился на Миленскую и отрубился!

Сергей, мгновенно заалев ушами и щеками, огрызнулся:

– С чего это ты взял?!

– Ни с чего, – с простодушно-хитрованским видом протянул Кушнаренко. Но, не в силах превозмочь желание подтрунить над другом, глядя в потолок произнес:

– Знаешь, трудно было не заметить такого взгляда. У тебя глаза были как телескопы! И направлены они были на Наташку! Это видел весь класс!..

Потом Сергею долго пришлось отмалчиваться от подначек парней. С особо настырными ему приходилось изъясняться приватным способом. Украшая синяками и шишками их физиономии, самому в этих разборках тоже доставалось немало. Так или иначе, разговоры он быстро погасил. Но после этого Сергею пришлось более осмотрительно выбирать способы любования предметом своего обожания.

Миленская и впрямь была достойна самого высокого восхищения. Маленькая головка в обрамлении пышной копны черных волос, которых еще хватило и на густую, до пояса косу, дополняли гармонию и совершенство ее овального личика. В нем все было от той древней красоты, которая веками отбиралась природой для особо избранных своих дочерей. Огромные с поволокой глаза под разлетом лучистых бровей, невольно заставляли любого отвести от них свой взгляд, чтобы ненароком не издать восторженное восклицание. Мерцающая розовым мрамором кожа в сочетании с точеным носиком и непередаваемой тонкостью линии припухлых ярко-алых губ составляли невыразимое сочетание идеала формы и чистоты. И всю эту нежную прелесть держала изящная гибкая шея, которая в своей грации вполне могла быть воплощением стебля дивного цветка…

Слушая Юрку, Сергей искоса, чтобы дотошный приятель не заметил его полного равнодушия к излагаемой теме, продолжал неотрывно смотреть в сторону Наташи. Он давно уже с ревнивым неудовольствием наблюдал, как в группе девочек обосновался самовлюбленно-манерный типчик Вадим. Сергей никак не мог понять, что в этом надуто-глуповатом парне так прельщает особ женского пола. По крайней мере, он сам неоднократно слышал, как учительницы при виде Вадима с явным удовольствием замечали: «Хорош мальчик! Прямо записной красавец!..».

Многие девочки млели от счастья, когда этот высокий жгучий брюнет, с заметно пробившимися тонкими нитками усиков обращал на кого-либо из них свой томный, под черными дугами сошедшихся к переносице бровей, взгляд. Его пунцовые щеки, покрытые плотным пушком, выглядели в глазах Сергея чуть ли не обезьяньим атавизмом. Откуда ему было знать, что именно этот атавизм в совокупности с остальными, вполне развитыми мужскими достоинствами, и привлекали девочек, как мух на мед.