Социально-педагогические проблемы социализации

Старообрядцы (или древнеправославные) – православные христиане, не принявшие и отвергающие до настоящего времени предпринятую в 1653–1656 годах патриархом Никоном и царем Алексеем Михайловичем реформу русской православной церкви, целью которой была унификация богослужебных книг и служебного чина Русской церкви с Константинопольской церковью.

Богослужебная реформа вызвала раскол в русской Церкви и в российском социуме, не преодоленный до настоящего времени. Однако следует иметь в виду, что этот раскол в РПЦ был не первым, и, видимо, далеко не случайным и не объяснимым лишь весьма «косметическими» новациями Никона.

В истории России можно зафиксировать, как минимум, такие церковные расколы:

– раскол на Западную и Восточную церкви – католичество и православие в 1054 году;

– раскол в русской православной церкви в XV веке на «осифлян» (сторонников Иосифа Волоцкого, которые считали необходимым всемерное обогащение церкви) и «нестяжателей» (последователей Нила Сорского, проповедовавших аскезу); осифляне с помощью Ивана III одержали верх, что определило направление развития РПЦ и систему ценностей церковнослужителей;

– раскол, а точнее «откол» в 1596 г. большой части западноукраинской митрополии и появление так называемых «униатов» – греко-католиков;

– раскол РПЦ на никониан и старообрядцев в середине XVII века (1653–1656 гг.);

– раскол старообрядцев на поповцев и беспоповцев, на несколько так называемых «толков» и «согласий»;

– раскол РПЦ на эмигрировавшую в ходе гражданской бойни, начавшейся в 1917 году, часть православного духовенства и мирян, образовавших Русскую православную церковь за рубежом, и оставшихся в России священнослужителей и верующих;

– раскол оставшихся в России на тех, кто согласился с местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием (Страгородским), в 1929 году фактически признавшим советскую власть («сергианцев»), и не признавших новый порядок;

– многочисленные расколы, а, точнее, «отколы» от «сергианцев» групп верующих, следствием которых становится появление сект различного характера, в том числе и тоталитарных.

Старообрядцы (их называли раскольниками) подвергались жесточайшим карам в XVII и XVIII веках. Спасаясь от гонений, старообрядцы рассеялись по глухим углам Российской империи и далеко за ее пределы (вплоть до Южной Америки). Их преследовали до 1905 года, когда наименование «раскольники» было признано юридически ничтожным.

Старообрядцы – плод социокультурного церковного раскола, который можно считать и институциональным, и ментальным. Причем, это тот случай, когда, как представляется, ментальные основания с течением времени становились все более и более значимыми (образно говоря «расколообразующими» или «расколоуглубляющими»). Феномен старообрядчества тем более интересен, что ни один другой из расколов в православной церкви не порождал, насколько мне известно, ничего подобного.

Раскол XVII века породил две социокультурные матрицы – осифлянско-никонианскую и старообрядческую. Эти две матрицы пережили жесточайшие преследования XX века, а первая и частично вторая демонстрируют своеобразный ренессанс в конце XX – начале XXI веков.

Знакомство даже с частью корпуса исследователей современного старообрядчества позволяет предполагать, что воспитание и социализация в целом в среде старообрядцев имеют весьма существенные особенности, определяемые ценностными основаниями их мировоззрения, мировосприятия, бытования в мире и повседневного бытия.

Исторический и историко-педагогический анализ позволяет предполагать, что особенности старообрядческого социума, социализация его адептов, становление особого типа личности старообрядца на протяжении двух с лишним веков определялись во многом, как минимум, пятью обстоятельствами.

Во-первых, жесточайшие гонения второй половины XVII века и дальнейшие притеснения, видимо, «отфильтровали» людей определенного типа, готовых за сохранение своих верований на самопожертвование вплоть до самосожжения. Притеснения первой половины XVIII и XIX веков не позволяли «расслабиться» и требовали большого мужества для выживания в суровой природной и социальной среде. Гонения и притеснения формировали у старообрядца в процессе социализации обостренное чувство принадлежности к совершенно конкретному обособленному «мы» и опасливое, вплоть до отвержения, отношения к «они».

Во-вторых, и это кардинально важное обстоятельство – старообрядцы избежали крепостной зависимости. Вследствие этого их социализация существенно отличалась от того, как она происходила у той части православного населения, которая принадлежала к Синодальной Церкви. Влияние на социализацию ценностных различий социокультурных матриц официального православия и старообрядчества проявлялось не только в среде так называемого простого народа, в нашем случае крепостных, государственных и иных категорий крестьян, но и, видимо, во всех других социальных стратах. Крепостничество создавало специфическую атмосферу вырастания и существования и дворян, и купцов, и разночинцев. В этой атмосфере поколение за поколением формировался определенных тип личности, уже на уровне подсознания ощущающей себя несвободной, генетически предрасположенной к большевистским экспериментам. Отсутствие крепостной зависимости у старообрядцев из поколения в поколение формировало принципиально иной тип личности, генетически ощущавшей себя свободной и ответственной за себя и свою семью.

В-третьих, сложившаяся, видимо, к середине XVIII века (а может быть и раньше) этико-религиозная старообрядческая матрица, одними из основных добродетелей и обязанностей истинно верующего фиксировала и культивировала необходимость труда и предприимчивости как важных средств/способов спасения веры и души. Попутно надо отметить, что это было условием и средством физического выживания.

В середине-конце XIX века до 60 % русских капиталов принадлежало старообрядцам и выходцам из старообрядческой среды – они составляли две трети предпринимателей-миллионеров. Так, в XIX веке Трехгорная мануфактура в Москве, подмосковный промышленный район (фабрики Богородско-Глуховского и Орехово-Зуевского районов), предприятия Иваново-Вознесенского Волжское пароходство и многое другое принадлежало старообрядцам (еще до строительства флота Петром I в условиях жесточайших гонений старообрядческие монастыри имели свое судоходство на Беломорье, их суда доходили до Шпицбергена).

Цвет российского купечества и промышленников к 1917 году составляли старообрядцы – Гучковы, Морозовы, Мамонтовы, Хлудовы, Рябушинские, Щукины и многие другие, широко известные в свое время в России и Европе и оставшиеся в истории России.

В-четвертых, старообрядцы уже в XVIII веке, а, может быть, и раньше, отличались тем, что уровень грамотности и религиозной образованности у них был несравненно выше, чем в той части простого народа, что принадлежала к Синодальной церкви. В старообрядческой среде, даже в отдаленных глухих деревнях, неграмотных было немного, в том числе и среди женщин (хотя пишут и о «всего лишь» 43 % грамотных). Религиозные убеждения отличались довольно большой степенью осознанности и глубины.

Вот что писал об этом крупный российский историк Н.Н. Костомаров: «Русский мужик в расколе получал своего рода образование, выработал своего рода культуру, охотнее учился грамоте; кругозор его расширялся настолько, насколько этому могло содействовать чтение Священного Писания и разных церковных сочинений или даже слушание толков об этих предметах. Как ни нелепы могут казаться нам споры о сугубой аллилуиа или восьмиконечном кресте, но они изощряли способность русского простолюдина: он мог обобщать понятия, делать умозаключения; так называемые соборы, на которых раскольники собирались спорить о своих недоумениях, приучали их к обмену понятий, вырабатывали в них общительность, сообщали их уму беглость и смышленость».

Названные выше обстоятельства (гонения как механизм сплочения и обособления, отсутствие крепостничества, труд и предпринимательство как важные компоненты этической системы, высокий уровень грамотности) безусловно не исчерпывают проблемы истоков современных особенностей социализации в среде старообрядцев. И эта проблема нуждается в серьезных историко-педагогических, социально-психологических, этнологических, социально-педагогических и иного рода исследованиях.

Однако принятие в расчет хотя бы названных обстоятельств в попытке реконструировать социализацию современных старообрядцев представляется весьма полезным и довольно продуктивным.

Современная старообрядческая диаспора включает в себя общины в России, в странах бывшего СССР, Европы, Азии, в Австралии, существуют небольшие общины в Бразилии, на Аляске и в Канаде, в ряде штатов США и даже в Африке. Такое рассеяние – результат насильственных, добровольно-принудительных и добровольных миграций в течение почти трех столетий.

Как и всякое эксклюзивное явление, современные общины старообрядцев изучаются в разных аспектах различными отраслями человеко- и обществознания. Известная литература позволяет констатировать, что педагогика не занимает среди них существенного места, во-первых. Во-вторых, почти не встречаются работы, в которых исследуется социализация у старообрядцев, ее механизмы и средства.

В то же время знакомство даже с частью корпуса исследований современного старообрядчества позволяет предполагать, что социализация в среде старообрядцев имеет весьма существенные особенности, определяемые ценностными основаниями их мировоззрения, мировосприятия, бытования в мире и повседневного бытия.

(О том, что старообрядческая социокультурная матрица порождала специфический тип личности, свидетельствует поведение старообрядцев в сталинском ГУЛАГе. В воспоминаниях Е. Гинзбург, О. Волкова, А. Солженицына приводятся факты, показывающие, что именно эта категория заключенных была наиболее стойкой в неприятии лагерных порядков и сохранении человеческого облика.)

Известные исследования старообрядцев Южного Алтая, Забайкалья, Орегона (США), а также интереснейшее описание общины старообрядцев-репатриантов с КВЖД в Хабаровском крае, сделанное неспециалистом, свидетельствуют о том, что механизмы и средства социализации у старообрядцев в разных ареалах их проживания имеют много общего и в целом могут рассматриваться как проявления устойчивой субкультуры.

Имеются в виду механизмы социализации: психологические – импритинг, подражание, экзистенциальный нажим, идентификация; социально-педагогические – традиционный – через семью и ближайшее социальное окружение, стилизованный через субкультуры, институциональный – через институты и организации общества и государства, межличностный – через взаимодействие со значимыми лицами, а также выявленный В.А. Плешаковым механизм киберсоциализации, основным транслятором которого является Интернет.

Материалы исследований старообрядческих общин Южного Алтая, Забайкалья, Хабаровского края и Орегона (США) позволяют предполагать, что, во-первых, основными социально-педагогическими механизмами социализации старообрядцев являются традиционный и межличностный (непротиворечиво встроенный в традиционный), а, во-вторых, что стилизованный механизм синкретичен с традиционным. Что же до институционального механизма, то он, если и действует, то весьма ограниченно, ибо школа и какие-либо другие организации (хозяйствующие субъекты и др.), с которыми имеют дело старообрядцы, в ценностном аспекте для них не референтны.

Традиционный механизм социализации приводит к усвоению человеком норм, эталонов поведения, взглядов, стереотипов, которые характерны для его семьи и ближайшего социального окружения. Их усвоение происходит, как правило, неосознаваемо, с помощью запечатления, некритичного восприятия господствующих стереотипов (т. е., с помощью психологических механизмов импритинга, экзистенциального нажима, подражания, идентификации). Этот механизм действует в процессе социализации всех людей, но в случае старообрядцев он приобретает весьма любопытные специфические черты.

Старообрядцы живут довольно замкнутыми общинами, закрытость не столько территориальная (хотя есть и такая), сколько социально-психологическая и, как следствие, социально-педагогическая. Семьи старообрядцев, как правило, включают несколько поколений, многодетны – 9-12 детей типичны (хотя, возможно, в последнее десятилетие это количество уменьшается). В общине обычно три-пять родственных семей образуют своеобразные кланы.

Материалы эмпирических исследований позволяют сделать вывод о том, что традиционный механизм социализации эффективно функционирует в старообрядческих общинах и семьях, ибо в них культивируются весьма отличные от окружающих их социумов трудовая этика, мораль и нравственность.

Трудовая этика старообрядцев и поныне включает в себя убежденность в необходимости упорного труда и повседневной ее реализации, ибо, как уже говорилось, это рассматривается этико-религиозной доктриной как важное средство спасения веры и души. Не менее важными считаются честность, настойчивость, аккуратность, бережливость, исполнительность. Поневоле возникают параллели с протестантской этикой Макса Вебера, особенно, если вспомнить о внушительный достижениях старообрядцев в сфере экономики до катастрофы семнадцатого года.

Здесь уместно привести суждение Валентина Распутина, не понаслышке знавшего предмет разговора: «Старовер не курил, не пил вина, а в Сибири и чай пили лишь из трав и кореньев, строго соблюдали посты и моральные уставы, и лишь в одном не знал воздержания – в работе. Это был тот же человек, что и рядом с ним в обычной православной деревне, и все же далеко не тот: по-другому живущий и верующий, по-другому смотрящий на мир – все основательно, весомо, тяжеловато… Со временем он выделился в особый тип русского человека».

(Попутно заметим, что обычно термины старообрядцы и староверы употребляют как синонимы, но часть авторов считает это принципиально неверным: староверы – беспоповцы, старообрядцы – поповцы. Иной взгляд: староверы или родноверы – те, кто не приняли и не принимают христианства, придерживаясь ведической философско-мировоззренческой системы.)

В старообрядческих семьях и общинах исследователи и наблюдатели фиксируют явно выраженное своеобразие семейного и общинного строя, проявляющееся в особенностях поведения, общения, взаимоотношений, быта.

Жизнь семьи и общины определяется, с одной стороны, этико-религиозной доктриной старообрядчества, а с другой – сложившимися нормами так называемого обычного права.

Типична забота о чистоте жилища, одежды, мягкого и жесткого инвентаря, посуды (в семье есть отдельная посуда для посторонних – «людская»). Особое внимание уделяется порядку в хозяйственных постройках и на дворе. В повседневном быту существует распределение хозяйственных обязанностей по гендерному признаку. Все это усваивается детьми, ибо с самого раннего детства они включены в быт семьи в активной позиции.

Взаимоотношения в семье строятся на основании высочайшего авторитета ее главы, который, однако, как правило, не является автократом (самовластным). Скорее, речь должна идти об авторитарном стиле «управления» семьей, который допускает уважение отдельной личности, в том числе, женщин и детей.

Женщины в семье и общине имеют довольно высокий социальный статус. Это, очевидно, связано с их большой ролью в хозяйственной и экономической сферах. Видимо, большое значение имеет то, что во многих старообрядческих толках отсутствует церковный брак. Это делает женщину более свободной, она менее угнетаема мужем (например, у старообрядцев не фиксируются случаи избиения жен), выступает инициатором развода (к разводу, кстати, старообрядцы относятся весьма терпимо, как и к внебрачным детям). Описанная ситуация, очевидно, весьма существенно влияет на поло-ролевую социализацию детей старообрядцев, которые с младых ногтей усваивают соответствующие стереотипы и нормы маскулинности и фенмининности, а также поло-ролевого поведения.

Поло-ролевая социализация в юности и молодости имеет ряд особенностей. Нормы обычного права и у алтайских, и у забайкальских старообрядцев допускают довольно свободное добрачное поведение как юношей, так и девушек, поощряют различные «игрища» молодежи. Относительная свобода имеет следствием определенную свободу добрачных связей и широкое распространение тайных браков, т. е. браков без согласия родителей (и это несмотря на то, что юноши и девушки довольно свободны в выборе спутника жизни).

Знакомство с доступными материалами позволяет предположить, что поло-ролевая социализация мужчин в старообрядческой среде на выходе дает абсолютную маскулинность без флера «мачизма». Относительно женщин делать определенные выводы сложно.

Особо следует остановиться на воспитании как составной части социализации. В практикующих старообрядческих семьях, как правило, осуществляется воспитание, понимаемое как относительно осмысленное взращивание человека. Так, у старообрядцев Забайкалья, по данным А.М. Леонова, воспитание начинается еще до рождения ребенка. В присутствии беременной женщины нельзя громко и резко говорить. Свекровь строго следит, чтобы невестка избегала неприятных встреч, незнакомых людей, чтобы сама не говорила «худого слова» и не делала ничего «черного».

В семьях, как правило, совершенно осознанно передаются старообрядческие традиции в наиболее возможно полном виде. По свидетельству исследователей, осознанно, планомерно и целенаправленно передаются традиции в богослужении, в исполнении религиозных обрядов, в святоотеческой книжности (обязательное чтение религиозной литературы) и, что в аспекте социализации особенно важно, в образе и стиле жизни.

По данным Н.Н. Помуран, воспитательная практика родителей включает в себя директивность, авторитарность, сочетание эмоциональной поддержки с контролем, уважение матери к сыну, автономность, пассивность отца в воспитании дочери, директивность и жесткий контроль матери над дочерью, стремление воспитать сына в соответствии с нормами общества (последнее вызывает сомнение, ибо старообрядцы и сегодня почитают свои нормы выше всех иных).

Попутно надо обратить внимание на то, что в воспитании своих детей старообрядцы не прибегают ни к телесным наказаниям, ни к окрикам.

В семье с ранних лет дети приучаются к осмысленным занятиям по хозяйству и к вполне взрослому труду. Они получают опыт не только исполнительности, но и самостоятельности и даже умения вести дела семьи. Начиная с довольно раннего возраста практикуется возложение ответственности на ребенка. Как пример, эпизод из воспоминаний шофера репатриантов с КВЖД в Хабаровском крае. Он возил детей старообрядцев в школу. Однажды к нему обратился шестиклассник:

«Юный Старков говорит:

– Нельзя ли с тобой договориться насчет машины? Вывезти с огорода картошку.

– У меня ведь не грузовик (автобус ПАЗ – А.М.).

– Картошка будет в мешках. Машину мы помоем. И рассчитаемся».

Тот же Гусев рассказывает о том, как компания младших подростков, озабоченных заготовкой запасов на зиму, без взрослых на всю ночь уходит на лодке ловить рыбу. Он же описывает празднование дня рождения маленькой девочки, в котором специально для проявления уважения к ней и для придания событию особой значимости участвуют старшие члены общины.

Создается устойчивое впечатление, что в семье и в общине культивируется сочетание высокого авторитета взрослых с уважением к младшим. Видимо, следствием этого можно считать фиксируемые исследователями смелость в отстаивании своего мнения, хорошие навыки взаимодействия как со сверстниками, так и с младшими и старшими. Особо следует отметить данные о формировании в старообрядческом социуме высокой самооценки у юношей.

Исследователи и российских, и американских старообрядцев отмечают их честность, чуткость, жизнерадостность. Любопытное наблюдение сделал американский исследователь Д. Моррис: «Школьные учителя (в штате Орегон) часто удивляются, насколько благонравие и дисциплинированность свойственны ученикам из старообрядческих семей». Аналогичными впечатлениями делятся и забайкальские учителя.

На основании вышесказанного можно предложить ряд предварительных выводов относительного того, в чем специфика социализации старообрядцев.

Во-первых, следует отметить, что социализация в старообрядческом социуме имеет преимущественно субъект-субъектный характер. И в общине, и в семье весьма высок уровень субъектности каждого отдельного человека, начиная с довольного раннего возраста. Об это свидетельствуют многие данные и факты, приведенные выше.

Во-вторых, исследования и наблюдения позволяют с высокой долей вероятности предполагать, что в старообрядческом социуме стихийная и относительно социально контролируемая социализация имеют непротиворечивый характер. Этот вывод справедлив по отношению к семейному воспитанию и к религиозному воспитанию, но вряд ли корректен по отношению к социальному воспитанию в воспитательных организациях.

В-третьих, результатом социализации в старообрядческих семьях и общинах становится взращивание особого типа личности, довольно существенно отличающегося от модальных типов российского социума.

В заключение надо сделать очень важную оговорку. Дело в том, что весь доступный материал относится к семьям старообрядцев, живущих в старообрядческих общинах в сельской местности. В то же время и в городах живет немалое количество старообрядцев. Но совершенно очевидно, что социализация горожан весьма существенно отличается от социализации сельских жителей. Что это за различия, в чем и как они проявляются, в чем специфика механизмов и средств социализации городских старообрядцев, видимо, еще только предстоит изучить.