Террористы

Да кто же он, наконец, такой, этот Максим Ландо, в который раз задавался вопросами Каляев. Колдун, волшебник, пророк? Делает вид, что изобрел синхронизатор. Но разве нынче можно сделать такой прибор? Решил изменить мир. Но кто дал ему право?

Часы с купидонами на стене ресторана пробили четыре часа утра.

Глава 7. СЛУЧАИ И СЛУЧАЙНОСТИ

Германская Империя, предместье Мюнхена, 1910 год, апрель

Когда не спалось, Максим читал.

Отложенные книжки валялись под кроватью, на полу. Нечитаные – под лампою зеленого стекла, рядом с настойками алоэ и мяты, оставшихся после Тани.

Когда текст его радовал, штабс-капитан вскакивал, метался по комнате, восклицая междометиями. После чего срезал цветы и украшал любимицу в награду. Если же книга сердила его, – сборник глупых статей или, что бывало чаще, негодные стихи, Ландо в ярости зашвыривал ее куда-нибудь под шкаф и наказывал, бормоча:

– Недостойна, недостойна!

Но через пару месяцев прощал: протирал от пыли и хоронил на дне сундука, чтобы больше не попадалась.

Правда, вкусы Максима могли вызвать ощущение бессистемности хозяина, и даже его некоторой чудаковатости.

За трехтомным справочником по лекарственным травам и медицинской энциклопедией, выстроились в недружный ряд золоченые томики о великих первооткрывателях, о технике литья из бронзы в эпоху нижнего палеолита, сочинения Лаврова и Михайловского, мемуары Сен-Симона и воспоминания якобинцев.

Далее громоздились учебники по математике, физике и аэродинамике, неполный Достоевский, новейшая история Германии и труды Ключевского. Нострадамус на латыни соседствовал с поваренной книгой Дюма старшего, утыканной закладками. Сверху Ландо умудрился разместить также альбомы Питера Брейгеля старшего и Дюрера, исследования по архитектуре. И толстенный арабо-немецкий словарь, который то и дело падал на него, – собирался отнести букинистам, да все не нес.

Засыпая же, Максим видел себя в тех местах, о которых только что прочел.

Одну ночь он бродил между египетскими пирамидами, размышляя об их тайной силе и межзвездной символике, о нравах фараонов и их борьбе со жрецами. Другую – проводил с Бонапартом, уговаривая его отменить рискованное сражение под Маренго. Третью – пил водку с Петром Великим на Пруте в 1711 году, то есть двести лет назад, предупреждая Государя, что он может попасть в плен к туркам (тот и вправду едва не угодил). Четвертая ночь уводила его к вершине горы Ваньшань, где неведомая птица кричала по-китайски, призывая похоронить давно умерших.

После Пруста он увидел себя вместе с Борисом Савинковым в сомнительной, но богемной компании кокаинщиков.

Это было в Париже.

Его уговаривали продать охотничье ружье для закупки порошка и продолжения вечеринки. И Ландо продал задешево, оставшись потом без денег и дома. А главное с плешью посреди головы, ведущей ото лба к затылку.

Как у смертников.

После ухода Тани он читал реже, хотя спал по-прежнему плохо,

сидел на крыльце и смотрел в небо.

Максим не любил мистику и астрологию, но знал имена планет, уважал их мудрое и извечное вращение вокруг солнца.

Его волновал Млечный путь, всевозможные туманности и кометы. Ландо пришел в восторг, когда узнал из газет, что австрийский физик Ф. Гесс открыл космическое излучение. Он всегда верил, что космос наполняет все живое энергией, придает сил.

Да и не только верил.

Двенадцати лет отроду по дороге из гимназии Максим поскользнулся и упал. Он больно ударился, не мог встать и лежал на спине.

Над Васильевским островом мерцали созвездия. Тогда они почему-то особенно поразили Максима. Звезды выглядели значительнее, чем обычно. Они пульсировали в такт с его птичьим сердцем.

В тот миг он впервые ощутил невероятную важность звездного неба. А самого себя – таким никчемным и ничтожным, что ему захотелось навеки раствориться в космосе от стыда и бессилия.

Ребенком он еще не понимал, откуда взялись стыд и бессилие. Однако вдруг боль исчезла, тело стало теплым, чей-то голос произнес:

– Ничего не бойся. Мы помним о тебе. Встань и иди.

Ландо поднялся с земли, ощущая легкость туловища и ясность ума.

После этого он до конца жизни не забудет ни мартовского льда, ни голоса с высоты.

На последнем курсе Императорского Технического училища, в квартирке на Пречистенке ему привиделись ангелы.

Они обступили его постель и предупредили, что вскоре он сильно заболеет, но не умрет.

Через пару дней Максим попал в больницу с воспалением желчного пузыря, нашли камень. Но на столе он выказал такую спокойную готовность к операции, что врачи заволновались и позвали Склифосовского. Николай Васильевич, несмотря на почтенный возраст, согласился оперировать пациента, но ничем не мог объяснить его браваду, кроме реактивного психоза. У Максима вроде не было особых причин веселиться: желчь разлилась, и его едва спасли.

Прошло несколько лет.

Ландо уже почти забыл об ангелах и не ждал никаких голосов из космоса. Но после знакомства с Прекрасной Террористкой, которая окончательно перепутала планы его жизни, к Максиму явились и вовсе необычные посланцы. Они пришли в форме морских стюардов с нашивками «Titanic» на рукавах – хотя злосчастный лайнер еще не спускали на воду.

Стюарды были улыбчивы и предупредительны, сняли фуражки, попросили чаю, и беседовали с Ландо до тех пор, пока за окнами не замаячил свет.

Гости поставили вопрос ребром: либо он следует своему пути и занимается изобретениями, как и должно инженеру, либо вступает в Боевую Организацию и вместе с Татьяной расстреливает царских чиновников. В последнем случае посланцы снимают с себя обязательства по его опеке.

Максим удивился. Он никуда не собирался вступать, так как успешно работал у Жуковского.

Посланцы настаивали: им лучше все известно.

То есть, ему не нужно идти за теми, кто подличает, предает и убивает. Да еще неизвестно почему называет свою глупую программу историей. Главное – это что, как, когда и кому предопределено. И если уж говорить о совокупности биологических особей, которых Ландо вслед за Бердяевым ошибочно считает народом, то данные особи смешны.

Они напоминают неразумных детей, которые строят куличики из песка и сами же их разрушают. Людей следует любить и жалеть, однако их многие деяния лишены смысла.

Вещи, которые совершают люди, заявили стюарды, ни при каких условиях не могут быть более важными, чем тонкий мир.

В довершение всего гости заметили, что не стали бы утруждать себя визитом к Ландо, если б наверху не верили, что именно ему суждено накопить в себе потенциал для выполнения миссии.

Миссия станет возможна, благодаря еще одному землянину, сыну горного инженера. Его имя пока не известно, потому что он еще только собирается появиться на свет в Санкт-Петербурге через четыре года.

Когда же Максим поинтересовался, что у него общего с сыном неродившегося горного инженера, стюарды ответили: прямая. Ибо сын горного инженера, Николай Алексеевич Козырев, обгонит мысль современников на несколько поколений и откроет чрезвычайно важный закон.

Время во вселенной, говорится в Законе, не распространяется, а всюду появляется сразу. На ось времени вся вселенная проецируется одной точкой.

Поэтому изменение свойства некоторой секунды всюду появляется сразу, убывая по принципу обратной пропорциональности первой степени расстояния.

Максим представлял два гигантских волчка. Один из них непрерывно сворачивает пространство в причине, другой, – разворачивает его в следствии.

Если Германия начала XX века, находится сейчас в развернутом состоянии, рассуждал Ландо, то где-то рядом есть другой мир, тот, что пока свернут. Не там ли находится та самая загадочная Страна Зеленых Озер? Не туда ли его друзья забрали Таню? И суждено ли ей было умереть именно 4 июня 1909 года под Мюнхеном?

Порывшись в книгах, Максим ничего подозрительного не обнаружил.