– Ай! – Глуша замахала рукой, словно та была ошпарена кипятком и теперь деваха старалась её остудить.
– Могу не только руку сломать, но и шею свернуть, – с улыбкой сообщила Тоша, после чего взяла со стола металлическую тарелочку и без видимого усилия свернула её в трубочку. Обе женщины – лавочница и её помощница – опасливо посмотрели на красивую девушку, такую хрупкую на вид. Демонстрация возможностей была более чем убедительна. Глуша, уважительно глянув на то, чем стала тарелка, спросила:
– А от кого же ты прячешься, если можешь вот так… Тебя обидеть – себе дороже. Ты ведь не просто так переоделась?
Тоша вздохнула и стала рассказывать, сочиняя на ходу. Это был рассказ о несчастной любви и о том, как её хотели выдать насильно замуж. И таки выдали, а её несчастного возлюбленного коварный и старый кандидат в мужья, заполучивший в итоге молодую и красивую девушку в жёны, велел своим слугам отравить. Любимый умер в страшных мучениях (на этом моменте рассказчица, вдохновлённая столь благодарными слушателями, остановилась особо, красочно описывая мучения). Обезумевшая от горя Тоша свернула шею своему старому нелюбимому мужу, всем его слугам, собакам во дворе (чтоб не гавкали – пояснила девушка) и ушла в том, что успела надеть. Может, это и к лучшему, наверное, слуги (продолжая рассказ, Тоша упустила из виду, что уже успела свернуть им шеи) того старого графа её ищут (Тоша, решив, что титул убиенному мужу добавит авторитета, поэтому и возвела его в графское достоинство, а слуги, очевидно, гонялись за девушкой уже со свёрнутыми шеями). История была душещипательная и, несмотря на то, что в ней было множество нестыковок, женщины слушали девушку, затаив дыхание. Тоша оказалась хорошей рассказчицей, да и, видно, подобных страстей в этой провинции не было, всё было по-простому, Глуша так и сказала:
– Какая любовь! Не то что у нас, вон Емелька ухажёра Танянки топором зарубил, да и то по-пьяни, трезвым на такое никогда не решился бы, никакой романтичности!
– Да уж, какая тут романтичность, когда топором. Он бы ещё телегой переехал, – согласилась Тоша, обе женщины замолчали, наморщив лбы, видно пытались представить, как один ухажёр гоняется на телеге за другим, пытаясь того задавить этим неповоротливым транспортным средством.
В общем, вечер прошёл хорошо, Тоша поела сладкого печенья и напилась чая, а её слушательницы, впечатлённые страстями в столь романтическом рассказе, не спали почти до утра – из-за стены комнаты рядом с той, где ночевала девушка, раздавались страстные вскрики, да и стоны были не менее громкие. Лавочница и её помощница не только вместе жили в одном доме, а были ещё и любовницами, и если молодой парень мог заинтересовать только Глушу, то девушка – обеих.
Несмотря на шум за стеной, Тоша отлично выспалась, хоть кровать, выделенная ей, была узкой и жёсткой, но это была кровать, а не лавка на барже, именуемая Гнатычем – койкой. Девушка усмехнулась, вспоминая капитана речного судна и его незадачливого матроса, судя по тем маневрам, что баржа делала до обеда – им никак не удавалось запустить двигатель (Тоша специально вышла глянуть на реку – не собирается ли Гнатыч предпринять какие-нибудь действия по возвращению денег Оньки). Но, видно, капитан решил не терять времени и двигаться в город, деньги-то были не его, а вот за опоздание мог пострадать именно он! Тоша, с удовлетворением понаблюдав за отплывающей баржей, отправилась к Гликерии обедать и мыться в бане (на барже это сделать не удавалось).
Утром, позавтракав, Тоша отправилась в город, напросившись в попутчики лохматому мужичку. Лохматый владелец телеги мало того, что взял с девушки пятачок, так всю дорогу донимал расспросами. То, что она ночевала у Гликерии, мужичок уже знал и теперь жаждал пикантных подробностей:
– Так ты, паря, даже в бане мылся, неужто сам? А, с Лушей, и как? Как ничего не было! Такая баба! А Гликерия не приставала? Ну это понятно. Говоришь, им не до тебя было. Бесстыдницы! А ты, паря, ничего – симпатичный. Даже очень. Странно, как это они на тебя внимания не обратили, Глишка – ладно, она, как мужик, по бабам. Но Луша нормальная-то была, пока с Глишкой не сошлась.
Разговор мужичка и его нездоровый интерес несколько утомили Тошу, снова одетую как парень, и когда вдали показался город, она с облегчением вздохнула – терпеть назойливость лохматого возницы осталось недолго. При въезде в город, в стороне от дороги, стояли длинные сараи, видны были только их крыши. Эти строения закрывал большой забор. Из-за него донёсся громкий треск, который трудно было с чем-то спутать, Тоша поинтересовалась у мужичка:
– Что это там?
– Дык, поле для еропланов. Там они стоят. Иногда даже видать, как взлетают, жуткое зрелище – трещит и летит! Разве ж это дело – по небу людям летать?
– Что же здесь жуткого? – удивилась Тоша. – Летят-то они в аэроплане, а не сами по себе.
Мужичок неодобрительно посмотрел на девушку – какой-то странный парень ему в попутчики попался – бабами не интересуется (такой интересный разговор не поддерживал!), совсем не возмущён тем, что люди по небу, как птицы, летают. А Тоша ещё больше удивила селянина – спрыгнула с телеги и со словами «Пойду посмотрю» направилась к забору. Чуть отъехав, мужичок оглянулся – его странный попутчик легко взобрался на высокий забор.
Глава вторая. Ограбление по…
Викентий Палыч Шиморский, раздражённо закусив губу, смотрел на большой четырёхмоторный аэроплан. Если три мотора весело трещали, то четвёртый никак не хотел заводиться! Потап очередной раз крутанул пропеллер и отскочил, двигатель, будто насмехаясь над усилиями людей, громко чихнул, выпустив из выхлопной трубы клуб дыма, издал громкий двойной щелчок. На этом всё и закончилось.
– Глуши! – закричал Тёмий Зиновьич Гамов, помощник Шиморского, и, когда стих треск моторов, нормальным голосом добавил: – Похоже, сегодня нам «Витязя» в небо не поднять.
– Это точно! – согласился Потап. А выбравшийся из кабины аэроплана мужчина, в кожаном реглане, в сердцах сплюнул:
– Надо было алеманские моторы покупать, а то эти гальские – барахло!
– О «гномах» самые положительные отзывы были, да и мощнее они алеманских, – возразил Тёмий Зиновьич.
– «Гном», почему такое название? – спросил Потап.
– Гномы, по легендам, был такой народ искусных мастеров в древности. Очень трудолюбивый.
– Если судить по нашему мотору, Тёмий Зиновьич, то эти гномы были отъявленными бездельниками! – сделал неожиданный вывод Потап, ему возразил помощник Шиморского:
– Но остальные-то нормально работают!
– В семье не без урода!
– Потап, ты хочешь сказать, что тот, кто работает – урод? – усмехнулся мужчина в реглане.
– Да нет, Сашко, я хочу сказать, что эти гномы уроды и бездельники! – не мог успокоиться механик. Человек в реглане усмехнулся и снял большие очки, а главный конструктор аэроплана Викентий Палыч Шиморский, досадливо хмыкнув, сказал:
– Надо разобраться, почему второй мотор не запускается. Тёма, ты покупал этих легендарных трудяг, тебе и выяснять – почему один из них не хочет работать.
Второй инженер вздохнул и снял сюртук, закатывая рукава рубашки, а Потап подал ему синий халат. Шиморский последовал примеру своего помощника. Но надеть не успел, сзади, со стороны забора, послышался насмешливый голос:
– А чего ему запускаться? Вы его перекосили, затягивая головки цилиндров, четвёртого и пятого, к тому же зажигание запаздывает. Кстати, не только у этого у вон того тоже, меньше, но запаздывает, неужели не слышите?
Оба инженера и механик обернулись: на заборе сидел паренёк, скорее мальчик, уж очень юным у него было лицо, такое бывает только у маленьких детей или красивых девушек. Но судя по одежде, это был именно парень, к тому же девушка вряд ли забралась бы на забор. Да и ребёнком этот юноша не был, хотя и был невелик ростом, слишком серьёзно он смотрел и говорил. А то, что он говорил, вряд ли мог знать ребёнок. Викентий Палыч, застывший с халатом в руках, глядя на этого юношу, быстро произнёс:
– Показать можешь?
Шиморский был не только хорошим инженером, он ещё был, можно сказать, талантливым руководителем и умел подбирать исполнителей для своих проектов. Что-то в этом пареньке было такое, что Викентий Палыч доверился своему чутью, надеясь – оно не подведёт и в этот раз. Парень легко спрыгнул с довольно высокого забора, как он на него забрался, было интересно не только Шиморскому – забор был гладкий и высокий, такой, чтоб оградить лётное поле, а особенно мастерские, от любопытных глаз. Юноша подошёл к мотору и, улыбнувшись, показал на цилиндры звездообразного мотора:
– Вот у этих вы перетянули вот эти болты. Снимайте винт, будем чинить.
Под руководством этого молодого паренька быстро устранили неполадки и отрегулировали зажигание. Викентий Палыч и Тёмий Зиновьич сначала удивлённо, а потом многозначительно переглядывались: парень очень толково распоряжался, показывая, что и где надо делать.
– Как вас величать? – спросил Гамов, вроде парень молодой и к нему можно обращаться на ты. Но его знания и умения невольно, вызывали уважение.
– Тоша, – улыбнулся парень, его улыбка была очень располагающей, и все вокруг невольно тоже заулыбались. А паренёк поправился: – Антоном, но можно звать Тошей, я не обижусь.
Когда все неполадки были устранены, Шиморский, достав из жилетного кармана часы, откинул их крышку и сообщил:
– Пять часов, господа, думаю, сегодня успеем провести испытание. Асаш Гаврилыч, как считаете? Взлёт, круг над лётным полем и посадка – этого будет достаточно.
Пилот – мужчина в реглане солидно кивнул и, поддавшись секундному порыву, предложил Тоше:
– А хочешь полететь вместе со мной?
Тоша посмотрела на аэроплан, большой, четырёх моторный «Витязь» был совсем не похож на стоящие недалеко галльские «Фатраны» и алеманские «Шорхи», то были одномоторные самолёты с открытой кабиной, расположенной за мотором. У «Витязя» же два места для пилотов, расположенные рядом на самом носу и защищённые от потоков воздуха специальным остекленением. Второй пилот улыбнулся и широким жестом предложил девушке занять своё место, сам же сел в кресло во втором ряду.
– Это не опасно? Аэроплан ещё ни разу не подымался в воздух, – забеспокоился Гамов, Шиманский его успокоил:
– «Витязь» не совсем новый аэроплан, его прототип, двухмоторный «Богатырь» показал отличные лётные качества и управляемость. Мы же применили в этом аэроплане многие наработки предыдущей модели. Или вы, Тёмий Зиновьич, сомневаетесь в работоспособности нашего детища?
Гамов смущённо замолчал, а у «Витязя» уже работали оба мотора, аэроплан вздрогнул и побежал по взлётной полосе. Разбег был больше, чем у одномоторных аэропланов, да и оторвался от земли «Витязь» как-то нехотя, но высоту набирать начал быстро. Оба инженера, механик и ещё трое рабочих, участвовавших к подготовке аэроплана к первому испытательному полёту, дружно закричали «ура»! А «Витязь», согласно плана первого полёта, долетел до ближайшего леса в нескольких верстах от аэродрома, развернулся и направился обратно. Но вдруг аэроплан снова развернулся, сделал круг, задрал нос и полетел вверх, потом резко пошёл вниз, люди, наблюдавшие за этими манёврами, ахнули. Им показалось, что «Витязь» сейчас врежется в землю и разобьётся, но аэроплан прекратил снижение и полетел обратно. Аэроплан снизился и как-то очень осторожно коснулся взлётной полосы, пробежав по утрамбованной земле, остановился недалеко от зрителей, снова закричавших «ура»! К выбравшемуся из кабины последним первому пилоту обратился Шиморский:
– Ну, Асаш Гаврилыч, и напугали вы нас! Аэроплан-то совсем новый, неизвестно ещё, как он будет выполнять подобные манёвры, к их выполнению надо подходить с осторожностью, а вы… Нет, так рисковать нельзя!
– Риска никакого не было, аэроплан отличный! Управляемость на высшем уровне, не ругайте Сашка, – вмешался паренёк. Пилот улыбнулся:
– Он так смотрел на штурвал, что я решил дать ему немного подержаться. А Антон как добрался до управления, так и… Вы видели, он вполне может управлять самолётом, по крайней мере, он действовал очень грамотно!
– Асаш Гаврилыч! Вы доверили управление «Витязем»… – начал Шиморский, но Тоша его перебила: