Божья коровка. Книга 2

– Догадался, – довольно улыбнулся адвокат. – Просто сопоставил факты. Валентина Алексеевна сказала: к нам приедет журналист «Известий», молодая женщина, Ковалевой Ольгой Ниловной зовут. Тут я и задумался: тема непростая, почему же ей доверили? С журналистами дружу и неплохо разбираюсь в вашей кухне. Знаю, о делах судебных пишут люди с опытом, а они, как правило, мужчины. Позвонил знакомому из БелТА.[18 - БелТА – Белорусское телеграфное агентство. Во времена СССР и в настоящее время – ведущий информационный ресурс Беларуси.] Уникальнейший специалист! В официальных сообщениях чрезвычайно важно перечислить руководство в правильном порядке – кто за кем идет. Например, секретарей в ЦК довольно много, и вот кто из них главнее, не считая первого, конечно? Тут непросто, ошибешься – и получишь неприятности. Мой знакомый их и расставляет – для того и держат. Всех руководителей знает и еще ни разу не ошибся. Он мне и сказал: в ЦК КПСС работает Нил Семенович Ковалев, он курирует дела печати. И вполне возможно, что его дочь трудится в «Известиях».

– Я на практике, – призналась Ольга. – Студентка, пятый курс журфака. Но вы правы: если б не отец, то меня сюда не прислали бы. Наверное, это плохо?

– Что вы! – покачал Коган головой. – Это просто замечательно. Вот теперь я полностью уверен в исходе дела.

– Почему?

– Суд подумает, что дело на контроле у ЦК КПСС, и не решится вынести неправосудный приговор.

– Как они узнают, чья я дочь?

– Найдутся люди, просветят, – уклончиво ответил адвокат. – У меня к вам просьба, Ольга Ниловна. У вас ведь есть блокнот?

– Конечно, – удивилась Ольга. – Даже не один.

– Завтра суд. Мы туда поедем вместе. Я попрошу вас занять стул на первом же ряду. Сесть там и на виду у суда записывать происходящее в блокнот. Судья заметит, непременно спросит: кто вы, почему ведете запись. Вы ему представитесь, покажете удостоверение спецкора… – Коган улыбнулся. – Вот и все. Сделаете?

– Да, – кивнула Ольга.

– Спасибо, – Коган поклонился. – Буду вам обязан. Вы замечательная девушка! Красавица и умница.

Ольга засмущалась. Тут, к счастью, появилась Валентина Алексеевна с подносом. Поставила на стол три чашки, сахарницу, чайник и тарелку с бутербродами. Все трое принялись чаевничать. Бутерброды оказались вкусными: с икрой, колбаской, сыром, ветчиной. Ольга ела с удовольствием. Не отставал и Коган – все больше налегал на те, которые с икрой. Перекусив, он встал и распрощался, сославшись на дела.

– Валентина Алексеевна, – попросила Ольга, – расскажите о Борисе. Мне нужно для статьи.

– Давайте так, – сказала ей директор. – У меня дела, я отлучусь, но вечером приду – и не одна, с сотрудницами. Вот вместе и расскажем. Вы пока располагайтесь, разложите вещи. Примите душ, горячую воду недавно дали. В шкафу лежат альбомы с рисунками Бориса. Полистайте их. Он у нас талант, в Суриковский институт зачислен без экзаменов. Захотите есть – так холодильник полон. Не скучайте, буду скоро.

Она собрала со стола посуду, помыла и ушла. Ольга притащила чемодан, достала вещи, сложила и развесила в шкафу – места там хватало. Кое-что пришлось отгладить: благо, электрический утюг и принадлежности к нему нашлись. Разобравшись с этим, Ольга сняла сарафан и с халатиком в руках посетила ванную. Поплескалась в душе, смыв с себя дорожный пот. Ванная в квартире оказалась чистой, мыло и шампунь – на полочке. Бедненько, но аккуратно, как и во всей квартире. Будущий герой статьи убирает здесь сам? Женского присутствия в квартире не ощущалось. Нет вещей, косметики и прочего. А на окнах – простенькие занавески, женщина повесила бы шторы. Странно. Парень-то с квартирой, такие быстро обзаводятся подругами.

Воротившись в комнату, Ольга извлекла из шкафа толстые альбомы, разложив их на столе, принялась листать. Очень скоро увлеклась. Рисовал Коровка замечательно. Люди на его портретах выглядели как живые. Улыбались, чуточку грустили, некоторые смотрели вдаль задумчиво. Их характеры читались влет. Были жанровые сценки из армейской жизни, в большинстве своем смешные. Обнаружился автопортрет. То, что это сам Коровка, Ольга догадалась по наградам на пиджаке героя. Борис изобразил себя сидящим за столом, перед ним стояли две раскрытые коробочки и лежала грамота. Взгляд задумчивый и грустный. Он как будто вспоминал тот бой, за который был удостоен звания Героя, и то, чего он ему стоил.

«Удивительно красивый парень, – промелькнула мысль у Ольги. – Он такой на самом деле или же себе польстил?» Среди вытащенных ей альбомов один был с фотографиями, Ольга принялась его листать. На снимках большей частью наблюдались женщина и мальчик. Вот он кроха, вот уже подрос, вот стоит почти что вровень с матерью. Черты лица как на портрете, но немного странные – в них как будто не отражался разум. Нашлись в альбоме и фотографии с границы. Вот на них Борис похож на свой портрет, хотя, конечно, на листе альбома он красивее. Подумав, Ольга разыскала ножницы и вырезала ими из альбома автопортрет Бориса. Сунула его в свой чемодан. Замечательная выйдет иллюстрация к ее статье! Себе Коровка новый нарисует…

В дверь позвонили. «Валентина Алексеевна пришла», – решила Ольга и направилась в прихожую. Однако на площадке оказался незнакомый парень – высокий, симпатичный.

– Вы Ольга Ковалева, спецкор «Известий»? – спросил, когда она открыла.

– Да, – подтвердила Ольга. – А вы кто?

– Друг Бориса, на одной заставе с ним служили. И воевали вместе. Меня зовут Сергей. Нам позвонила Валентина Алексеевна и сказала, что вы приехали. Хотел бы рассказать вам о Борисе.

– Заходите! – предложила Ольга…

С Сергеем засиделись. Он говорил, она писала. Затем явилась Валентина Алексеевна и привела с собой сотрудниц. Снова говорили. Блокнот у Ольги скоро кончился, она взяла второй. За окном сгущались сумерки, когда все разошлись, оставив Ольгу в одиночестве. Она прибрала со стола – чай пили постоянно, – посетила ванную и, расстелив постель, устало растянулась на диване. День выдался на редкость суматошный, но очень плодотворный. Материала ей наговорили на пять статей. Не страшно – лишнее отбросит.

«Неужели этот парень впрямь такой хороший? – размышляла Ольга, смежив веки. – Нет, понятно, почему его Сергей так хвалит. Служили вместе, да еще Борис его от смерти спас. Но работники торговли… Телеграмму-то они прислали. И ведь сообщают факты. Был комсоргом на заставе, командиром отделения. На Даманском бился храбро и умело. Спас раненого офицера и бойцов, сам был ранен. Он не пьет, не курит, до призыва добросовестно трудился в гастрономе. А еще талантливый художник, сочиняет песни, сам играет и поет. Не могу поверить. И такого захотели посадить… Повезло, что ко мне попала эта телеграмма! Ну, держись, товарищ Аграновский! Обзавидуешься!

С этой мыслью и уснула…

* * *

Настроение у Савчука было хуже некуда. В судебном заседании предстояло рассмотреть дело, которое ему не нравилось. Нет, на первый взгляд повода придраться не имелось. Для типичной хулиганки расследование проведено добросовестно и полно. Показания свидетелей и потерпевших, протоколы очных ставок и осмотра места происшествия… Обвиняемый не согласился с доказательствами и представил свою версию события? Что ж, бывает. В заседании ее придется огласить? Ерунда. Савчука тревожило совсем другое. Первое – защитник обвиняемого Коган. Чтобы знаменитый адвокат согласился защищать простого хулигана? Что-то не вязалось. И в распорядительном заседании Коган вел себя довольно странно: никому не возражал и не заявлял ходатайств. А ведь мог бы, если б что-то знал, ходатайствовать о дополнительном расследовании. В его практике хватало дел, прекращенных на этой стадии. И Савчук ему вряд ли отказал бы: иметь дело с Коганом ни один судья в республике добровольно не захочет. Только Коган промолчал. Это означало, что он намерен развалить дело в судебном заседании, где добиться оправдательного приговора.

Ну, и хрен бы с ним – Савчуку плевать на милицейских следователей, недовольство их начальников. Только председатель, поручая ему это дело, строго-настрого предупредил:

– Этого Коровку нужно посадить – года на два минимум.

– Почему? – спросил Савчук.

– Мне звонили из горкома. Там один из потерпевших – сын секретаря Григоровича. Понял?

– Да, – сказал Савчук, забирая тоненькую папку.

Он подобных «указивок» не любил – впрочем, как и другие судьи. Нет, конечно, мог не согласиться. Но тогда с работой нужно попрощаться: на новый срок не изберут, даже выдвигать не станут.[19 - Судьи основного звена советской судебной системы – районного (городского) народного суда – избирались населением. Но формально. Фактически же судей назначали. Народных заседателей избирали на собраниях трудовых коллективов и ветеранских организаций. Среди них было много пенсионеров.] Это в лучшем случае. При особом отношении отстранят от дел еще и раньше. И куда потом ему идти? В адвокаты? Там коллегия решает, принять или нет, ну а председателю, конечно, позвонят… Повезет – устроишься юрисконсультом на заводе, станешь там листать бумажки, получая скромную зарплату. Только если вдруг в горкоме на него обидятся всерьез, то и должность юрисконсульта бывшему судье не светит. Слесарь или токарь. Но когда тебе за 40, поменять профессию совсем не тянет.

Наверное, чтобы он не передумал, заседателей по делу подобрали соответствующих: Тимофея Карповича с Таисией Григорьевной. Два пенсионера. Первый – старый большевик, начетчик, сталинист, хулиганов люто ненавидит, постоянно требуя для них лишения свободы. И Таисия Григорьевна, в прошлом школьная учительница, постоянно ему вторит. Наверное, натерпелась от своих учеников. С ними, если и захочешь, никого не оправдаешь. Скажут: «Посадить!» – и выполняй.[20 - Приговор в советском районном (городском) суде выносился большинством голосов трех судей, участвующих в процессе: председателя – профессионального судьи – и двух народных заседателей. Права у всех были одинаковыми, так что, если заседатели настоят на своем мнении, судье придется выполнить их волю. Хотя ситуация, прямо скажем, редкая. Не случайно зэки называли заседателей «кивалами» – от слова «кивать», соглашаться.] Надо же было этому Коровке повстречаться с сыном Григоровича…

Мрачные мысли Савчука прервала заглянувшая в кабинет секретарь.

– Станислав Адамович! – выпалила с порога. – Там, там…

– Что? – насторожился судья.

– Полный зал народу, – наконец, собралась секретарь. – Мест всем не хватило, многие стоят в проходе.

«Это с чего вдруг? – впал Савчук в недоумение. – Подсудимый – сирота, близкий родственников не имеет. После армии не работал. Не должно быть у него много знакомых, да еще решивших поддержать его в суде. Странно, очень странно…»

– Пусть стоят, – сказал секретарю. – Если им так хочется. Отправляйся в зал, мы скоро начинаем.

Бросив взгляд на часы, он набрал на телефоне номер дежурного Советского РОВД.

– Из районного суда вас беспокоят, – сообщил поднявшему трубку офицеру. – Я судья, Савчук Станислав Адамович. Через пять минут начнется заседание, а у нас набился полный зал желающих его послушать. Многие толпятся в коридоре. Попросил бы вас прислать наряд – присмотреть, чтоб не случилось беспорядков. Вышлете? Спасибо!

Положив обратно трубку, он взглянул на заседателей, примостившихся на стульях у стены.

– Что ж, товарищи, пора нам начинать…

5

Появление в деле Когана встревожило Пинчука. Хотя Мурин уверял, что адвокат ведет себя индифферентно, следствию препятствий не чинит, капитан с ним не согласился. Этот хитрый сионист[21 - В СССР того времени яростно обличали «реакционную и агрессивную политику сионистского государства Израиль», соответственно поощряя предрассудок, что все евреи – сионисты.] обманул неопытного следователя, не раскрыв перед лейтенантом заготовленные им козыри, на суде же он их выложит непременно. И тогда… Капитан не сомневался: в суд и прокуратуру позвонили из горкома партии, дав им нужное «цэу»[22 - «цэу» (ЦУ) – ценное указание.], только Коган – битый волк и прекрасно это знает. И, раз взялся защищать Коровку, значит, козырь держит в рукаве. Репутация у адвоката соответствующая: если дело и не развалит, то наказания для подсудимого добьется минимального. Капитану как-то рассказали: раз в Москве судили расхитителя. Там размер украденного был таков, что виновному грозило лет 15 с конфискацией имущества. Родственники подсудимого обошли московских знаменитых адвокатов. Те просили 10 тысяч за защиту, гарантируя виновному 10 лет колонии – с конфискацией, естественно. Родственников это не устроило, кто-то посоветовал им Когана. Тот за дело взялся, запросив за помощь полторы тысячи рублей и командировочные. В результате расхититель получил два года общего режима и без конфискации. Если для Коровки адвокат добьется условного наказания, это, может быть, устроит Григоровича, но никак не Пинчука. Все его старания пойдут насмарку, ведь квартира остается фигуранту. Потому Пинчук решил прийти на заседание суда, чтобы вовремя вмешаться, если вдруг потребуется. Например, дать «цэу» свидетелям. Их ведь выставят из зала заседаний, будут вызывать туда по очереди. Если первый – вернее, первая – «поплывет», Пинчук тихонько выйдет в коридор, где и побеседует с другой.

С капитаном увязался Мурин. Лейтенанту захотелось посмотреть, как расхваленный и грозный Коган облажается в представленном им деле. Оба отпросились у начальника отдела (тот не возражал) и отправились на улицу Якуба Коласа. Там в желтом двухэтажном здании располагался суд Советского района.

Первой неприятной неожиданностью для Пинчука стало многолюдье в коридоре перед входом в нужный зал. Поначалу он решил, что перепутал: суд по делу хулигана состоится, может быть, не здесь, только лист бумаги с текстом, прикрепленный кнопками к двери, убедил его в обратном. Объявление гласило: в этом зале суд рассмотрит дело фигуранта. Но тогда откуда люди, ведь Коровка – сирота? Кто, зачем привел сюда толпу? Коган? Очень может быть. Настроение у Пинчука, без того не радужное, покатилось вниз. Что задумал хитрый сионист?

Мурин тоже удивился, но переживать не стал. Больше зрителей – больше свидетелей позора адвоката.

– Надо бы места скорей занять, – предложил инспектору. – Вон народу сколько набежало! Могут не достаться.