100 великих тайн Библии

Четвертая. Серьезным доводом против гипотезы самозарождения жизни является тот факт, что все аминокислоты, появляющиеся в опытах, состоят из равного соотношения правосторонней (D-) и левосторонней (L-) форм. В то же время в белках живых организмов присутствуют только левосторонние формы аминокислот. Какая же сила смогла так тщательно разделить изомеры, химически почти идентичные? Ответа на этот вопрос нет.

Пятая. По определению, первобытный бульон должен был состоять из различных химических соединений, в том числе и ферментов. Но вполне вероятно, что в «бульоне» также присутствовали и такие вещества, которые тормозили или вовсе разрушали ферменты тотчас после их появления. То же самое касается и нуклеиновых кислот: они не могли бы воспроизводиться в среде, насыщенной агрессивными соединениями.

Да и появление самих нуклеиновых кислот, репликации и в особенности генетического кода современные ученые тоже объяснить не могут. А ведь в основе жизни, как известно, лежат процессы взаимодействия нуклеиновых кислот и протеинов. И именно механизмы синтеза протеинов – наиболее сложный биохимический процесс, протекающий в клетке. В нем участвует более сотни разных белков, и каждый из них задействован в определенной реакции, а также более трех десятков различных разновидностей РНК. Как могло появиться такое разнообразие сложных биологических соединений, приспособленных к определенным реакциям? – адепты самопроизвольного появления жизни тоже не в состоянии объяснить.

Впрочем, так же, как и объяснить появление генетического кода, в котором кодируется информация обо всех биохимических реакциях в клетке. Поэтому ряд ученых склоняется к гипотезе, что генетический код появился не в ходе эволюции, а сразу во всей полноте. Но это предположение, как легко заметить, имеет много общего с идеей Творения.

Доказать самопроизвольность зарождения жизни еще труднее, если попытаться просчитать вероятность этого процесса. А ведь известно, что даже самые простые белковые цепочки состоят из нескольких сотен аминокислот, каждая из которых находится в четко запрограммированном месте и выполняет конкретную функцию.

Так вот, физик Хьюберт Йокки подсчитал, что вероятность случайного возникновения белка, состоящего из 100 аминокислот, составляет всего один шанс из 10 в 65-й степени. А ведь даже простейшим клеткам для нормального функционирования необходимы сотни и тысячи специализированных белков.

Английский математик Фред Хойл пошел еще дальше: он, используя суперкомпьютер, подсчитал, что вероятность случайного появления 2000 белков амебы равняется 1 шансу из 10 в 40 000-й степени возможностей. Насколько мала эта вероятность, можно судить хотя бы по тому факту, что возможность зафиксировать конкретный атом во Вселенной составляет 1 шанс из 10 в 80-й степени. Следовательно, поверить в случайное появление даже такого примитивного организма, как амеба, вряд ли возможно.

И многие ученые-эволюционисты тоже все меньше и меньше верят в самопроизвольное зарождение жизни. Но и признать сотворение жизни Всесильным Творцом решаются немногие. А ведь, как видно из тех примеров, которыми оперируют креационисты, поверить в роль Всевышнего разума в создании жизни намного «научнее», чем в ее случайное зарождение в первобытной атмосфере или океане.

И даже если призвать на помощь теорию панспермии, ответа на вопрос: как появилась жизнь? – получить нельзя. Поскольку «семена жизни», попавшие на Землю, все равно должны были где-то и как-то появиться. И, пытаясь ответить на эти вопросы, мы опять столкнемся с теми же проблемами, что и при объяснении появления жизни на нашей планете. А значит, снова вынуждены будем стать на сторону креационистов.

Креационизм или эволюция?

Ученым-биологам сегодня известно огромное количество видов растений и животных. Сколько же всего их на нашей планете? – никто точно не знает. Например, по разным данным, одних только насекомых насчитывается от 2 до 3 миллионов. А некоторые энтомологи даже называют цифру в 10 миллионов видов.

И если предположить, что в силу какого-то уникального стечения обстоятельств одноклеточная жизнь на Земле появилась случайно, то намного труднее представить, как в результате одного лишь естественного отбора она смогла развиться до уровня того многообразия растений и животных, которые обитают сегодня на Земле.

Можно привести десятки, сотни, тысячи примеров настолько невообразимо сложно устроенных органов и систем органов, столь высокой приспособленности организмов к окружающей среде и друг к другу, что невольно, сама по себе, возникает мысль об участии в этом процессе высшего разума, то есть Бога.

В то же время биологи, в качестве доказательства эволюционного процесса, даже пытаются смоделировать эволюцию в лабораторных условиях. Так, группа американских ученых, начиная с 1988 года, в течение двадцати лет проводила эксперимент, в ходе которого бактерия кишечная палочка Escherichia coli должна была приспособиться к новому источнику питания. Для этого 12 колоний бактерий были помещены в одинаковые условия: изолированную питательную среду, в которой в качестве пищевого объекта находилась только глюкоза. Кроме этого, в среде присутствовал и цитрат, иначе говоря – лимонная кислота, лишенная трех ионов водорода. Но при наличии кислорода это соединение кишечная палочка в качестве источника пищи усваивать не могла.

В кембрийский период без каких-либо промежуточных форм появляется высокодифференцированный мир животных

В ходе этого опыта сменилось более 44 тысяч поколений бактерий. Однако ничего особенного с бактериями не происходило: они лишь слегка увеличивались в размерах. И лишь в одной из популяций в 32-тысячном поколении бактерии неожиданно начали усваивать цитрон. На первый взгляд, эксперимент, достойный восхищения. Однако если хорошо подумать, то ничего невероятного в нем нет.

Во-первых, в ходе этого опыта произошли изменения только одного признака. Причем не столь уж сложного. Во-вторых, «участниками» эксперимента стали примитивные организмы: бактерии. В-третьих, для возникновения столь простого признака потребовались десятки тысяч поколений. А что же говорить о более сложных признаках: например, о стрекательных клетках простейших или кишечнополостных. И, в-четвертых, эта так называемая эволюция в пробирке произошла не без вмешательства разума, коим в данном случае являлся человек в лице ученого-экспериментатора…

Впрочем, критики теории Дарвина давно утверждают, что эволюция возможна только там, где лишь увеличивается или уменьшается уже существующая форма: например, удлиняется хвост или укорачивается шерсть.

Так, длинная шея жирафа позволяет ему срывать листья с высоких веток, что предоставляет животному определенное преимущество, и вполне логично предположить, что этот признак мог появиться в результате постепенного накопления незначительных мутаций в программе развития шейного скелета.

Но, основываясь на этих предположениях, нельзя объяснить появление таких сложных органов, как, например, печень или мозг. Еще труднее истолковать возникновение уникальных поведенческих программ, так как они лишь тогда способствуют выживанию, когда состоят из полного набора взаимосвязанных действий.

Ярким примером весьма сложного поведения является танец пчел. Так, когда пчела-разведчица отыскивает богатые нектаром цветы, она возвращается в улей и сообщает об этом своим товаркам особым пчелиным «танцем».

В танце пчелы углы поворота ее тела и частота взмахов крыльев сообщают остальным пчелам сведения о расстоянии до корма и направление к нему с учетом расположения солнца. Безусловно, такой способ передачи информации не мог появиться в процессе постепенного накопления небольших изменений, поскольку не обладал бы достаточной точностью и информативностью. Например, если бы рабочие пчелы не смогли разобраться, что им сообщает пчела-разведчица, то «танец» оказался бы бесполезным и не способствовал бы более эффективному добыванию пищи.

Или взять, к примеру, бактерий. В соответствии с теорией эволюции, эти микроскопические создания являются первыми жизненными формами, которые появились на Земле. В то же время известно, что многие из этих примитивных организмов в качестве средства передвижения используют жгутики, которые, осуществляя очень быстрые вращательные движения, способствуют перемещению бактерий в их среде обитания.

Причем жгутик бактерии – это миниатюрный электрический мотор. И никакого преувеличения в этом нет. Действительно, в этом двигателе бактерий имеется статор, ротор, ось со втулкой и еще ряд деталей, аналогичных тем, которые имеются в электрическом моторе, изобретенном человеком.

А поскольку бактерия может останавливаться или перемещаться в разных направлениях, значит, она должна иметь очень чувствительные датчики, переключатели и структуры, контролирующие эти перемещения. И все эти устройства намного меньше самой бактерии, размеры которой колеблются в пределах нескольких десятков микрон. Для наглядности такой факт: 8 миллионов таких двигателей можно разместить на срезе человеческого волоса.

Или еще один пример. На листьях австрийского дуба иногда можно обнаружить галлы в форме коробочки с особой крышечкой. Когда для личинки приходит пора покидать свое убежище, в стенке галла-коробочки появляется овальная «дверца», которая в определенный момент отваливается, обеспечивая личинке выход на свободу.

Не могут не вызвать восхищения и одновременно удивления симбиотические отношения между различными группами организмов. Например, хорошо известные «дружеские» отношения между муравьями и тлями, или крабом-отшельником, актинией и червем нереисом…

Примеров подобного рода можно привести множество. И дать четкое представление об их появлении практически невозможно.

Впрочем, Дарвин и сам признавал, что его теория не дает убедительного объяснения возникновению сложных структур. Он писал: «Предположение о том, что глаз, со всеми его филигранными механизмами регулировки фокуса хрусталика, настройки на яркость света и коррекции сферических и хроматических аберраций, возник в результате естественного отбора, – может показаться, будем смотреть правде в глаза, в высшей степени абсурдным»…

Еще одна проблема дарвинизма – это отсутствие переходных форм между крупными таксонами, а также – между менее и более сложными системами органов.

Наиболее известным примером отсутствия эволюционной преемственности палеонтологи открыли в пластах кембрийского периода. Именно в них было обнаружено огромное количество ископаемых, не имеющих переходных форм. Неожиданно, без каких-либо промежуточных форм появляется высокодифференцированный мир животных. Этот период ученые иногда называют «кембрийским взрывом».

Всего в течение 20 миллионов лет (срок, по геологическим меркам, мизерный) возникло более 1500 родов, представляющих практически все ныне существующие типы животных от губок до хордовых.

Еще одна неразрешенная до настоящего времени загадка эволюционной теории – переход от внешнего скелета, в частности, хитинового покрова насекомых, к внутреннему скелету позвоночных. Говоря словами зоологов Э. Хадорна и Р. Венера: «Филогенетическое происхождение позвоночных животных остается гипотетическим, так как отсутствуют ископаемые, которые бы указывали на предков, которые могли бы доказать их связь с другими, более примитивными типами животных».

Также покрыто мраком происхождение и других классов позвоночных животных: современных амфибий, рептилий, птиц, млекопитающих.

Долгое время наиболее «убедительным» примером переходной формы между двумя большими группами позвоночных животных – рептилиями и птицами – считали археоптерикса. С 1861 года до наших дней палеонтологи обнаружили шесть достаточно хорошо сохранившихся окаменевших экземпляров этих древних пернатых. На этих ископаемых формах хорошо заметны характерные особенности рептилий и птиц. Поскольку важнейшим признаком птиц являются перья, то по логике археоптерикс, как предок птиц, должен был иметь «праперья», то есть образования, которые в своем строении имели бы структурные элементы чешуи рептилий и перьев птиц. Но, оказывается, перья археоптерикса в мельчайших деталях похожи на перья современных птиц. Следует также заметить, что ископаемые перья были обнаружены в Австралии, в Ливии, в Сибири, в Монголии, а отпечатки птичьих лап – в Канаде. Это значит, что в ту далекую эпоху птицы были распространены по всему миру.

Много загадок эволюционистам принес и геном животных. Например, все хорошо знают, что глаза млекопитающих по своему строению кардинально отличаются от таковых мух. Но тем не менее их программы развития включаются одним и тем же способом! Трудно представить себе, как вообще можно объяснить этот факт в рамках концепции дарвинизма.

Этот пример, как, впрочем, и ряд других, наводит на мысль, что такие органы и их функции были «встроены» в разные организмы заранее, хотя они и не проявляли себя у их общих предков.

Кто это сделал – Творец или иная какая-то сила? – сказать трудно. Но даже те немногочисленные факты, которые приведены выше, нельзя объяснить земным эволюционным процессом.

Впрочем, и сам Дарвин допускал возможность сотворения живой материи Богом. Это хорошо видно из заключительной фразы его книги «О происхождении видов»: «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и между тем как наша планета продолжает вращаться согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм».

Библия и наука о происхождении человека

«…И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле.

И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их…

И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестый» (Быт. 1: 26–27, 31).

Итак, согласно Библии, человека создал Бог в шестой день Творения. Но если для большинства креационистов – это аксиома, непреложная истина, то у эволюционистов на историю появления человека на Земле совсем иные взгляды.

В школьном курсе биологии нам четко и ясно разъяснили, что предком человека являлся один из видов человекообразных обезьян. На этом настаивал и автор эволюционной теории Чарльз Дарвин. И, в соответствии с этим учением, процесс превращения обезьяны в человека растянулся на несколько миллионов лет.

В схематичном виде в своей эволюции человек прошел следующие этапы. Сначала примерно пять миллионов лет назад появился первый представитель человеческого рода – австралопитек. Затем, по разным данным, приблизительно два миллиона лет назад заявил о себе питекантроп. Потом его сменил синантроп. Следующим был гейдельбергский человек. Потом на смену ему пришел неандерталец. И завершил этот процесс кроманьонец, то есть, по сути, современный человек.

Казалось бы, вполне устоявшаяся теория. Причем вроде бы подтвержденная множеством ископаемых фрагментов. Более того, вескими аргументами в пользу эволюционного развития человека якобы являются и переходные формы, о которых говорилось выше. Что еще может быть убедительнее?

И вдруг, словно по мановению волшебной палочки, в последние десятилетия все в этой устоявшейся классификации кардинально изменилось. Неожиданно промежуточных предков человека антропологи убрали, оставив пустое пространство на эволюционном древе между древними обезьянами и современным человеком разумным.

Сначала из числа родственников человека исчезли неандертальцы. Сомнения в том, что эти древние существа находятся в родственных отношениях с человеком, появились у антропологов еще 70-х годах прошлого столетия. Но эти смутные подозрения в начале XXI века обросли необходимыми доказательствами, когда американские антропологи Дженнифер Томпсон и Эндрю Нельсон провели тщательный сравнительный анализ строения черепов современных людей и неандертальца. В ходе этого исследования они установили, что скорость достижения неандертальцем зубной и скелетной зрелости не соответствовали темпам этих процессов у современных людей. А это, по мнению исследователей, говорило о том, что кривая роста неандертальцев весьма существенно отличалась от таковой нынешнего человека.

Ни питекантроп, ни неандерталец не являются прямыми предками человека