За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

Огромную моральную и информационную поддержку автору оказал в свое время замечательный специалист по истории Русской Катакомбной церкви, истории дворянской усадьбы и быта, художник-иконописец Алексей Глебович Смирнов (1937-2009). Алексей Глебович считал, что современный писатель должен быть честным свидетелем своей эпохи, что автору этих строк с его знаниями о своем времени и информационным багажом преступно писать стихи и прозу на отвлеченные темы.

Такого же мнения придерживался и Макар Михайлович Бим-Бад (1945-2010), автор единственного сборника замечательных оригинальных психологических, историософских рассказов «НО…» (М.,2003), которого по его собственному признанию смертельно угнетало глубинное омерзение к эпохе наглого торжества монетаризма на фоне стремительной деградации и вырождения российского народонаселения.

Именно он и А.Г. Смирнов оказались первыми критиками, которые дали положительные рецензии на роман «Княж-Погост».

Огромное влияние на творческий потенциал автора оказал выдающийся социолог и философ, писатель Александр Александрович Зиновьев (1922–2008). Именно он благословил автора на написание научно-популярной книги о политическом доносительстве в России. («Как продать ближнего. Донос как способ существования». М. Изд-во УРАО. 2003). Кроме этого Александр Александрович дал автору этих строк несколько ценных профессиональных советов, касающихся применения «неконвенционного оружия» в условиях современных информационных пси-войн.

Дальнейшему развитию своего философско-поэтического творчества автор также обязан не менее оригинальному интеллектуалу нашего времени Владимиру Николаевичу Никитину(1949-2010), доктору исторических наук, профессору Российского университета дружбы народов, автору книги «Философия Вечности» и другим не очень известным и совсем неизвестным современной публике личностям с большой буквы.

Автор глубоко признателен этим ярким людям. Именно их бескорыстное служение русской культуре и русской мысли вдохновляло автора, давало ему силы преодолевать непреодолимую силу «культуры повседневности», социально-политического и общественного морока.

Что-то из их наказов автору удалось осуществить, что-то нет. Но автор старается не падать духом и стремится в меру своих сил и возможностей продолжать дело своих замечательных соратников, единомышленников и Учителей-наставников.

Автор понимает, что создание серьезных художественных произведений подобно воздвижению храма своей души. Это – тяжелая и мучительная работа, полная отчаяния, разочарования в себе самом и в людях, приносящая душевные раны и увечья.

Для кого созидаешь свою храмину? Для себя, отвечают некоторые коллеги-лирики, эпигоны салонной поэзии. Для людей, отвечают поэты-философы, альтруисты и мизантропы. Но не соглашается внутренний голос ни с теми, ни с другими.

Одно утешает: неблагодарная и почти безнадежная работа души дает тебе по ее завершению некоторое удовлетворение. Об этом хорошо сказал Александр Александрович Зиновьев: «Акт творчества сам по себе награда. Я сказал свое слово и тем самым вознагражден сполна».

Светлая память всем моим славным современникам, родным и близким, живым и усопшим. Всем, всем, которые активно присутствовали в моей жизни и продолжают быть в ней поныне.

3. О мыслителях прошлого века (о Зиновьеве и Солженицыне)

Уходят мыслители и властители дум, та «соль земли», без которой любое общество подлежит в итоге гниению и распаду. Сколько ярких личностей советской эпохи ушло от нас на стыке двух тысячелетий? Очень много. Не пора ли составлять новый скорбный список жертв Смутного времени конца ХХ века?

Из самых значимых и невосполнимых потерь по праву можно считать уход в мир иной философа и социолога Александра Александровича Зиновьева и писателя-историка Александра Исаевича Солженицына.

Ушли в Вечность два выдающихся мыслителя современности, но их роль и значение в русской культуре и российской общественной мысли, увы, еще до конца и глубоко не осознаны их современниками.

Зиновьев ушел тихо, провожаемый верными учениками и последователями, родными и близкими. Солженицын же – шумно, при стечении многочисленной толпы. Но в стране почему-то не был объявлен траур…

Я благодарен судьбе за то, что она свела меня пусть и на краткое время с этими крепкими стоятелями за Правду и Справедливость. И соответственно, с моей стороны было бы некрасиво не сказать о них несколько добрых и благодарных слов.

Вся история болезни человечества, и славянских народов в том числе, – в каждой слезе постоянно умирающей культуры. С каждым уходом носителей отечественной культуры ослабевает и моральный стержень общества.

Мне посчастливилось общаться с ними на темы, связанные с дальнейшей судьбой русского народа, в конце 2001 и в начале 2002 гг., на пике глубокого, затяжного духовно-нравственного кризиса России.

А посему, вспоминая одного, я не могу не вспомнить другого, потому что между этими, казалось бы, разными на первых взгляд мыслителями, есть и нечто общее: глубокий реальный анализ и заодно с ним утопические идеи в их исторической перспективе.

Оба – фигуры цельные, неординарные и противоречивые – являются для нас образцами настоящего гражданского мужества в единоборстве с окаянным, лукавым миром. Солженицын был ортодоксальным православным, глубоко переживавшим сложное и мучительное становление Русской православной церкви после почти векового гнета насильственного атеизма; Зиновьев же по его собственному признанию считал себя «верующим безбожником», имел в душе свой храм и «сам себе был государством».

Зиновьев и Солженицын еще раз доказали современникам, что разум человеческий, увы, не замечен среди причин исторических процессов.

Оба считали, что если признавать социальные явления и реформы визитной карточкой цивилизации, то эти «судьбоносные» факты и процессы окончательно разрушают легенду о разуме человечества, древнюю легенду о Человеке…

Все человеческие мировоззрения, по их мнению, сходятся сегодня в том, что общение человека с Истиной никоим образом не может напоминать нам общение человека с человеком.

Образ человека с его человечностью становится все более неясным и размытым, продолжается стремительное крушение того образа человека, который был взлелеян всей культурой сложившейся цивилизации.

По мнению Зиновьева, абсурд реальности, выполнив свою социальную функцию, умирает, но накануне издыхания обязательно плодит себе на смену крепкое потомство абсурдов-антиподов, чтобы всем поколениям граждан казалось, что именно с них, именно сегодня, а не вчера, начинается долгожданная новая жизнь и начинается с нуля история цивилизации.

И если общепризнанной и величайшей заслугой Солженицына является разоблачение в мировом масштабе злодеяний тоталитарного большевистского режима, то, величайшая заслуга Зиновьева заключается в том, что он как всемирно известный ученый-логик, философ и социолог, первым дал научный диагноз реальному коммунизму: вырождение, стагнация и неминуемый распад, полное разложение.

Зиновьев первым назвал нынешнее психическое состояние российского общества общим умственным расстройством и перманентной драмой человеческого ума. Он считал, что в российском обществе становится все меньше людей, желающих понимать и анализировать происходящее, а мыслящим людям при этом приходится «опасливо скрывать признаки своего разума».

Зиновьев как ученый-логик, социолог, философ, социальный писатель и поэт утверждал, что знание истины сегодня стало совершенно необязательным условием для процветания так называемой «реальной жизни сложившегося общества», то есть истина занимает людей чисто символически, но жизненного значения не имеет.

В этом и заключалась, по мнению Зиновьева, трагедия «Правдеца» (Солженицына – А.А.), который “не понял, что мы уже давно живем в обществе запредельной абсурдности, где возникла проблема неразличимости правды и лжи. Солженицын, по мнению Зиновьева, «не учел того, что с помощью западных политологов в России создано такое гражданское право и такая техника блокировки разума, что «россияне» давно смирились с тем, что между истиной и ложью регулярно ставится жирный знак равенства”.

В России, считал Зиновьев, создана такая оптимистическая ситуация, что доводы разума и угрызения совести для благополучного обывателя уже не имеют никакого решающего значения, а сам разум в его глазах начинает выглядеть глупо.

Зиновьев был одним из первых после ученых-социологов Пола Кеннеди и лауреата Нобелевской премии Мориса Аллоэ, сумевший в понятной и яркой форме изложить суть монетарных игр, которые состоят из двух, апробированных на практике в разных странах этапов.

Для полного победного торжества монетаризма, объяснял Зиновьев еще в 2001 году, нужна была полнейшая безысходность, абсолютная безвыходность, глубочайшее отчаяние, доводящее многих российских аборигенов до мысли о суициде. Эту мысль выдающегося социолога и философа позднее дополнил философ Анатолий Куракин в своей книге, посвященной блистательному шествию монетаризма в России:

«Надо было создать в России такие условия, чтобы заплакали невинные дети, чтобы жены стали бросать своих детей и мужей и уходить от унизительной бедности к держателям денежных знаков. Надо было сделать так, чтобы естественные, природные богатства страны и невосполнимые энергоресурсы стали намного порядков дешевле фальшивых и виртуальных денежных знаков. Словом сделать так, чтобы от денег стало зависеть множество таких дел, которые по существу от них никак не могли бы зависеть. Надо было сделать так, чтобы доллар съел в России все – духовное и материальное».

И «младореформаторы» во главе с Ельциным сделали все возможное для триумфального шествия по просторам России монетаризма новой формации, с его новым видом социально-экономической и информационной оккупации.

Сегодня в российском обществе восприятие денежных знаков прочно заняло место инстинкта самосохранения цивилизованных граждан. Люди творческого, производительного, созидательного труда обречены. Ремесленники, шахтеры и земледельцы стали реликтовыми персонажами нового общества. В стране оказалось около 50-ти миллионов так называемых «лишних трудоспособных русских».

Оба мыслителя довольно мрачно смотрели на будущее этнических русских вообще и «советских русских» в частности.

Зиновьев, например, считал, что распад России есть одновременно и деградация русского народа, являющаяся следствием умышленного геноцида русских (в основном, русского крестьянства как извечного оплота тысячелетней Руси).

Русскими почти утрачен высокий уровень нравственности. Зиновьев считал, что моральная деградация началась в советское время, Солженицын же утверждал, что эта беда проявилась намного раньше, после революции 1905 года.

С утратой нравственности русские утратили присущую им человечность и интеллектуальный потенциал. Без этих двух созидательных составляющих Россия уже потерпела поражение в информационной войне.

Зиновьев первым не побоялся назвать ельцинский режим «посмертным выкидышем советской империи, полностью утратившей системное управление, основанное на коммунистической морали и страхе».

Установление демократического режима в России и расстрел Дома правительства из танков он назвал бунтом вчерашних идеологических лакеев и освобожденного от человеческих и божьих законов профессионального интернационального криминала.

Зиновьев как «верующий безбожник» первым имел мужество сказать, что наша демократическая «элита» – прямая наследница советской партийной элиты и держится на трех догматах дьявола.

Первый догмат: относительность и бессмысленность нравственных оценок. Сегодня, как и прежде, общество не любит непорочных пророков и правдолюбов, и чтобы быть в числе «элиты», индивид должен иметь некий значительный моральный изъян, низводящий его до обще-уродливого, дегенеративного уровня.

Отсюда вытекает второй догмат дьявола: для «элиты» нового общества все мы («простой народ») – быдло, в лучшем случае, «навоз истории», как некогда сказал о славянах ярый русофоб Карл Маркс.

И третий догмат: предай и продай ближнего своего. В нашем обществе, как и в советском, продажность и предательство – догмат бытия.

Сегодня само общество рождается как акт предательства к породившему его прошлому. Предательство есть характерное проявление обрыва всех тех связей между людьми, благодаря которым возникла человечность, не уставал утверждать А.А. Зиновьев в своих книгах и публичных лекциях в МГУ.

Предательство оборвало человечные связи любви даже в семье, они оказались чужеродными и ненужными в стране «новых русских». Между кризисом патриотизма и предательством правящих сил страны есть прямая зависимость, считал Зиновьев.

Оба мыслителя поощряли в молодых смелость мысли и оригинальную самостоятельность суждений, призывали молодежь знать, понимать, осмысливать и переосмысливать славное и трагическое прошлое своего народа, без чего невозможно развитие в человеке глубинного настоящего чувства Отчизнолюбия.

Солженицын и Зиновьев, в порядке назидания творческой молодежи не уставали утверждать, что радость познания мира обязательно должна быть сопряжена с душевными страданиями, «в которых мы моем больные сердца». Об этой двойственности познания хорошо сказал в одном из своих стихотворений современный весьма одаренный поэт Михаил Фридман: