Девять

Почему он сменил тон, вернее, почему позволил себе не скрывать то, что до сих пор считал нужным скрывать?

– Что ты хочешь сказать, Барон?

Он позволяет себе философское отступление. (Позволю его себе и я, причём, прежде, нежели начнёт Веня. Он и держит меня, собственно, ради философских отступлений. Я для него – отступление, отклонение, излишество. Зачем, спрашивается, мне представлена была секс-сессия с Ёсико? Пока он был с ней, это был монолог как способ самовыражения (Ёсико он не рассматривал как субъект сознания); когда появился я (пусть и по его воле), монолог превратился в диалог. И мой сексуально озабоченный визави сообщал мне следующее: ты, конечно, вправе считать меня скотиной, но я настаиваю: мне нечего скрывать ни от тебя, ни от кого бы то ни было мои отношения с женщинами – и вовсе не потому, что я плохо воспитан, а потому, что умному человеку здесь нечего скрывать. Прятать от посторонних взгляд секс – то же самое, что требовать от человека закрывать своё тело. Это глупый запрет, и жизнь это доказала. Сегодня люди без риска дать пощёчину общественному вкусу могут позволить себе разгуливать по площадям и пляжам почти обнажёнными – и что? И ничего. Скоро секс станет таким же обыденным делом, как и обнажённая грудь на пляже. Моя вина лишь в том, что я впереди планеты всей на шаг. Так подтягивайтесь, массы.)

– Запомни: меня раздражают в жизни две вещи. Первое: любовь. Раздражает невероятно. Если она существует, то я действительно (готов допустить это – чисто теоретически) могу напоминать скотину. Второе: наличие в мире информации, относящейся к человеку, которую я, якобы, неспособен понять. Если такая информация порядка философского присутствует, то я априори превращаюсь в клоуна. Я, сука, не клоун.

Следовательно, любви нет, и нет истины, которая мне не по силам. Это моё кредо, как тебе известно. Ты – единственный человек, который живёт ради любви и ради истины (или делает вид, что живёт ради них; но если это так, если ты хоть на волос лицемеришь, то ты об этом жестко пожалеешь: я распотрошу тебя на молекулы, а с Алисой твоей сделаю такое, чего не могло себе вообразить самое извращенное воображение самого развратного из людей; и поделом, это будет твоя вина, твой грех). Я держу тебя при себе за твою уникальность. Ты дышишь только потому, что дышишь не лёгкими, как все, а какими-то жабрами. По-моему, клоун именно ты.

– Я не уловил твою мысль, Барон. (Хотя я, конечно, уловил её ещё до того, как он раскрыл рот.)

– Я хочу сказать, что пер твою жену так же, как вот эту масяню на твоих глазах. И в рот, и в жопу.

Бессмысленно гадать, правду говорит он или нет. Ни один детектор лжи в мире не уличит его. Рептилия не знает, что такое врать или не врать. Она пожирает для того, чтобы не пожирали её.

– Я тебе, конечно, не верю.

– А вот это уже твои проблемы.

– Хорошо. Допустим. Но зачем ты это сделал?

– Подопытному кролику отныне будут предлагать другую капусту. Ты меня стал раздражать своей принципиальностью сумасшедшего. Мы ускорим эксперимент. И я тебя переиграю.

Одно из двух: либо он меня пугает, как было уже не раз, либо, что гораздо хуже, он решил, что пора принимать решение, – решил покончить со мной как с гуманитарным проектом. Очевидно, случилось что-то непредвиденное. Возникла новая конфигурация обстоятельств.

– Хорошо, Веня. Ты меня можешь растоптать. Пусть я сдохну. Но ты не будешь уже держать на ладони всю вселенную, словно жемчужину, ты не будешь уже властелином всего. Ты чувствуешь, что я где-то прав, и моя погибель станет твоим поражением. Сегодня, во время эпохи диктатуры натуры, ты всемогущ. Ты – Великий Диктатор. Но если всё же возможна диктатура культуры, то неизбежно наступит другая эпоха, и ты превратишься уже не в скотину и клоуна – ты станешь никем. Кто был всем – станет никем. Это даже не трагично, это просто смешно. Если ты уверен, что эпоха культуры не наступит никогда, то можешь избавиться от меня сию секунду.

А если не уверен… Кроме меня, тебе никто не поможет разобраться с тем, что такое культура. Я тебе нужен больше, чем ты – мне.

– Пошёл на х…, – властно сказал Веня.

Но я-то знал, что это капитуляция: больше ему сказать было нечего.

– Время, к сожалению, летит слишком быстро, поэтому мы, к счастью, скоро увидимся, – сказал я.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

6

6.1.

За что бы я поставил памятник себе?

А ни за что. Просто так. Пусть стоит. Назло Алисе.

Проект памятника давно созрел в моём воображении. Представьте себе: статуя в виде мускулистого атлета с лицом, явно напоминающим ушастую луну. На ладони правой руки я держу фигурку Фантомаса (даже микрофаллос имеется, даже головка члена обнажена), готовый в любую секунду прихлопнуть и раздавить его, как лысую муху.

Как доказать Алисе, что этот памятник воздвигнут именно в мою честь?

Придётся прибегнуть к интимным подробностям, которые, кроме неё, надеюсь, никто не заметит. Да, да, всё те же вечные шифры и коды, как же без них в художественном послании. Итак…

Пальцы на ладони левой руки… В общем, они сложены в такой замысловатый бутон, что Алиса всё поймёт. Это имеет отношение к технике нашего секса. Кроме того, на туловище памятника присутствуют все девять моих родинок, расположенных замысловатой полосой от сердца – на спину (копия созвездия Скорпиона! я мог бы демонстрировать этот фрагмент звёздной карты всем желающим, и зарабатывать себе на жизнь особенностями своего тела, как это делают уродцы или красавицы); кроме того, обозначен засос в том месте, где оставила его однажды пьяненькая Алиса. Чего ж вам больше?

Памятник, на первый взгляд, был незаслужен, но официальная формулировка бы гласила: от благодарного человечества – за вклад в дело культурного строительства.

Сам я разумею под этим следующее.

Однажды к нам в гости (мы с Алисой были женаты уже девять месяцев) пришла блестящая пара: её сестра Венера с верным спутником Веней Гербицитом, с которым они жили в гражданском браке. Мы недавно справили новоселье и всё ещё находились в возбуждённом состоянии: первые жизненные успехи всегда окрыляют.

Наша квартирка Венере понравилась своим изысканным аскетизмом (в небольшой квартире – много пространства), а Веня неопределённо хмыкнул. Он был при деньгах, дела его шли в гору, поэтому двух-трёхкомнатные лачуги в большом городе даже не рассматривал как жильё. Так, место для свиданий, не более того. Он присмотрел себе загородный дом, и, вероятно, достраивал в мечтах своих дворцовый ансамбль.

Веня к тому времени меня уже изрядно раздражал. Он напускал на себя важность, окружал себя информационным туманом, любил говорить загадками и намёками. Короче говоря, лепил из себя легенду с помощью мифов. «Деньги партии» была его излюбленная тема.

– Николай Ефимович Кручина, заместитель Жоры Павлова, управляющего делами ЦК КПСС, как-то сказал: «Если и я, как Павлов, выпаду вдруг из окна, то это будет не самоубийство». И вскоре выпал из окна, как и его босс. Старику было 83 года. Он знал, что говорил. А ведь эти летающие члены партии выдали деньги самым проверенным людям, под расписочку, персонально. И где эти деньги?

Веня кривил лицо, на котором не было ни морщинки: мол, таким, как ты, этого не узнать никогда. А потом продолжал, обрабатывая пилочкой ногти (пилочку в футлярчике носил с собой всегда), что позволяло ему даже не смотреть на собеседника:

– Знаешь ли ты, на какие деньги зажигаются сегодняшние звёзды культуры? Не знаешь? Лучше тебе этого не знать. За каждой звездой, особенно в шоу-бизнесе, маячат грязные, кровавые деньги. Ты хочешь спросить, чиста ли у меня совесть?

Я ни о чём не спрашивал, однако Веня был уверен, что заданный им вопрос вертится у меня на языке и буквально лишает меня покоя. Он считал себя изумительно проницательным и общался с публикой с галёрки снисходительно, словно Шерлок Холмс с каким-нибудь доктором Ватсоном. Словно посвящённый – с дилетантом.

– Моя совесть грязна до предела, как и у всех лидеров. Совесть чиста только у тех, кто ею не пользуется. Поэтому моя грязная совесть – чиста. У меня нет к себе претензий. Я сплю спокойно.

После своего фюрерского спича (а с монолога в таком духе начиналась каждая наша встреча) он, обозначив своё превосходство, требовал себе водки.

В этот раз было то же самое. Венера сказала, что они практически сговорились в цене с хозяевами, и скоро будут переезжать в особняк за город.

– Будем заниматься огородом, будем капусту сажать, – добавила она, в стиле бурного возражения явно напрашиваясь на комплимент: дескать, куда вам, таким энергичным и деловым, ковыряться в огороде, зарывать себя в земле, вам бы с вашим пропеллером в одном месте горы сворачивать, пустыни озеленять. Строить загнивающий коммунизм или процветающий капитализм. Что-нибудь планетарного масштаба.

– Настоящий лидер сражается за истину, а не за первое место. Первое место – преходяще, истина вечна. Настоящие чемпионы стимулов не утрачивают, даже если им покорились все вершины. Даже по нескольку раз. Их подпирают другие чемпионы, которые могут достичь еще большего. Берегись того, кто принялся выращивать капусту. Бывших чемпионов не бывает, – угрожающе изрёк Веня, потянувшись в карман, очевидно, за пилкой.

– Да будет тебе жужжать, – отмахнулась от него Венера, как от трудолюбивого трутня.

Но Веня достал из кармана не пилку, а ключи от машины.

– Сейчас я принесу вам свой подарок, – таинственно заявил он.

И пошёл за ним.

Почему нельзя было принести сразу?

Нет же, всё надо обставить, как в театре. С прологом, кульминацией и эпилогом. И вешалкой. Которая начинается с буфета.

– А мой подарок будет потом, – сказала Венера. – Мы обсудим его с Алисой, правда, сестричка?

Сёстры удалились в одну из трёх наших комнат, и мне, хозяину, проявляющему гостеприимство, пришлось дожидаться Веню. Я был почти уверен, что он подарит мне щенка или черепаху. Дело в том, что в своё время я подарил ему кота – Марсика (чета мечтала завести у себя пушистую пумпусю; может, потому, что не было детей?). Теперь долг будет платежом красен, то бишь догом: Веня непременно сделает симметричный ответ, только с оригинальным отклонением. Я давно заметил: он мыслит в рамках заданной парадигмы. Вся его самобытность – это оригинальность аранжировщика, а не творца. Он не способен создавать, он способен лишь варьировать по заданным лекалам (сам того не осознавая). Я уже принялся обдумывать, кому пристроить трогательную живность (сам я небольшой любитель разводить у себя в доме флору и фауну).

Может быть, Васе Сахару предложить, соседу, садовнику из Зеленстроя?