Обломки мифа. Книга 2. Враги

Каково же было его удивление, когда он увидел Йоргаса с целым носом. Взбешённый император послал за лохагом.

– Кто ты такой, что посмел не выполнить мой приказ? – обратился он к Костасу.

Костас молча смотрел куда-то вдаль, за спину василевса.

– Он дал тебе денег?

– Нет, василевс мой. Это муж моей дочери.

Никифор посмотрел на него молча, а потом сказал:

– Понятно, – и тут же приказал. – Построить войско.

Вскоре войско было построено. Никифор приказал поставить Костаса и Йоргаса на колени перед войском, сам встал за ними и сказал:

– Воины! Нам предстоят жестокие битвы и славные сражения. Мусульмане – серьёзные противники. И мы, кроме храбрости и отваги, должны противопоставить ему железную дисциплину. Наши предки …

«Интересно, чьих предков он имеет в виду? У василевса отец армянин, а мать мусульманка из Сирии», – думало войско.

– Наши предки эллины говорили: «Со щитом или на щите». Считалось, что лучше умереть, чем потерять щит. Этот воин, – Никифор указал на Йоргаса, – оставил свой щит на привале у Кирикийских ворот. Я приказал его наказать розгами и отрезать ему нос. Разве я не прав? Разве это не забота о вас всех, соратники мои? Что бы никто ни повторил его проступка, и не оказался безоружным на поле боя перед лицом неприятеля и не погиб от его руки! Но приказ не был выполнен. Этот воин оказался зятем своему лохагу. Как же он нанесёт увечья мужу своей дочери? Хотя мы помним, что великий римлянин Тит Манлий Торкват пожертвовал сыном ради дисциплины в римской армии. А насколько сын дороже мужа дочери? Но в результате его жертвы, римские легионы дошли до этих земель. И ради этой дисциплины, ради нашей армии, я прощаю воина, но наказываю лохага битьём розгами и отрезанием носа. Что бы вы помнили, что приказы выполняются беспрекословно и что бы всё войско остерегалось впредь небрежного отношения к своему оружию.

Палачи грубо оттолкнули Йоргаса, схватили Костаса и всыпали ему семь розог. А затем главный палач одним движением правой руки отрезал ему ножом нос, а левой рукой, в которой была тряпка, прижал рану.

– Держи, пока кровь не остановиться, – сказал он ободряюще Костасу.

Костас Григорос в этот день потерял нос и прозвище, но получил новое. Теперь его звали Костас Харон. Именно так, без носа представляли себе воины перевозчика в страну мёртвых.

Вскоре войско достигло Тарсоса. Никифор Фока приказал вырубить все деревья вокруг города, что бы жители Тарсоса не смогли устраивать засад и внезапных нападений на его войско.

Безжалостно вытоптанная сапогами солдат равнина вокруг Тарсоса представляла собой жалкое и угнетающее зрелище.

Жители Тарсоса не знали поражений от ромеев и смело вышли из города, построились сомкнутыми рядами ожидая боя, надеясь на милость аллаха в борьбе с неверными.

Василев со своей стороны выстроил тяжёлую пехоту – скутатов. Сомкнув круглые щиты, выставив длинные копья, скутаты ждали начало боя. Заиграли трубы, воины развернулись направо. Между рядов на врага первыми кинулась лёгкая пехота – метатели дротиков, лучники и пращники.

Тарсийцы выдержали первый удар, не дрогнув. Затрубили трубы, лёгкая пехота между рядами скутатов переместилась назад, за фаланги тяжёлой пехоты и, пополнив запас стрел и метательных снарядов, оттуда, с тыла, стали поражать ряды тарсийцев. А между рядами скутатов на врага пронеслась тяжёлая кавалерия – катафрактарии. Правым крылом командовал сам василевс Никифор Фока, а на левое крыло он назначил Иоанна Цимисхия. Два конных клина врезались в ряды тарсийцев. Ряды качнулись, но выдержали удар, сомкнув ряды. Катафрактарии отхлынули в стороны, а на тарсийцев полетели стрелы и камни из пращей, делая бреши в стройных рядах. Всё-таки, тесно к друг другу стоящих воинов поражать легче. Ряды рассыпались, желая уменьшить поражения от стрел, и на них тут же обрушались катафрактарии. В рядах тарсийцев появились бреши, конница опять отхлынула, а на них навалились скутаты, расширяя длинными копьями бреши. Катафрактарии накинулись на фланги. Тарсийцы не выдержав, побежали к городу, потеряв немало своих воинов. Поднявшись на стены, они стали дразнить ромеев и метать в них копья.

Никифор опытным взглядом оценил возвышающиеся перед ним стены, увидев, что так в лоб к ним подступиться невозможно. Да, конечно, были бы тут русы или викинги с их упорством и печенеги с их луками, то можно было бы попробовать. А так нет. И приказал сесть в осаду, окружив город надёжной охраной.

Остальные воины ромеев, не занятые в осаде, занялись обычным делом – грабежом окрестностей.

Это было в мае, а в середине августа Тарсос сдался. Жестокий голод сделал своё дело. Император милостиво разрешил жителям покинуть город, прихватив с собой только одежду, которую смогут унести в руках. Впрочем, брат императора Лев Фока дополнил разрешение и позволил менять своё имущество на вьючных животных – ослов и мулов. И одежду, и прочие домашнее имущество можно было погрузить на них. Тарсийцы возблагодарили аллаха, поменяли всё ценное на животных, погрузили на них домашний скарб, а недалеко за городом они были жестоко ограблены людьми Льва Фоки.

– Брат, – упрекал Льва василевс, – они конечно мусульмане, иноверцы, но так бы не надо. Христос завещал любить даже врагов своих.

– Любить мусульман? – удивился Лев. – Тебе солнце напекло голову, брат.

– Так завещал Христос.

– Про мусульман он ничего не говорил. К тому же, если бы мы были на их месте, мы бы лишились не только имущества, но ещё и головы. Пусть радуются, что они целы остались.

В Тарсосе и окрестностях была набрана огромная богатая добыча, Никифор разделил её между воинами, оставил гарнизон, и войско двинулось назад.

Глава 9

По возвращении в Город Никифор Фока устроил триумф для жителей, где был восторженно принят народом. Золотые кресты, добытые в Тарсосе, которые ранее мусульмане отбили у ромеев, помещены в божьем храме. Всю осень и начало зимы жителей столицы развлекали состязаниями колесниц и другими зрелищами. Для приближённых василевс закатывал пиры.

В середине осени в Новый Рим прибыл посол Священной Римской империи германского народа епископ кремонский Лиутпранд. Ему предстояло добиться согласия на брак сына императора Оттона с одной из сестёр усопшего императора Романа, всё равно с какой, а в качестве приданного получить недавно завоёванную германцами Апулию, а ещё лучше вообще всю Южную Италию.

Но Священная Римская Империя германских варваров звучит нелепо и оскорбительно для ромеев. Про земли Южной Италии, населёнными греками и говорить нечего – это прямой вызов.

К послу относились соответственно – оказали крайне недружественный приём, унизить старались на каждом шагу, разве что только не били.

В конце декабря, на прощание Никифор Фока пригласил епископа Лиутпранда на пир. И что поразительно – только его одного, без свиты и какого было сопровождения. Посадили вдали от василевса, пятнадцатым по счёту, как он потом посчитал, а скатерть перед ним постелить видно забыли. Но вино наливать не забывали. На столе стояли чаши с оливковым маслом, куда греки макали хлеб, и чаши с любимым греками рыбным соусом. От рыбного смрада у епископа кружилась голова. Но василевс Лиутпранда видел хорошо и во время пира его не забывал.

– Ну, скажи германец, как там поживает ваш самозваный император? – спросил Никифор, весело сверкая глазами. – Ещё не представился?

– Уезжал, император был жив, – со смирением сказал епископ. – Да продлит Господь дни его жизни! И почему самозваный? Его сам Папа Римский короновал.

– Которого он, в знак благодарности, довёл до могилы, – ревел насмешливый бас Фоки.

– Зато сейчас тринадцатого Иоанна, Папу Римского, держит в кулаке, – сообщил Никифор Эксакионит.

– Что-что, а благодарными германцы быть умеют, – подхватил Иоанн Цимисхий. – Сделаешь им добро, они обязательно злом ответят.

– Ты заблуждаешься, почтенный господин Иоанн, – ответил Лиутпранд, – мы народ благодарный и богобоязненный.

– Да, – сказал Никифор, – до того Бога боятся, что не побоялись Папу назвать наместником апостола Петра. Не богохульство ли это, кир епископ?

– Не богохульство, а по праву, – возразил Лиутпранд, – апостол Пётр был первым епископом Рима.

– Врёшь! – жёстко сказал Никифор. – Не был апостол Пётр никогда в Риме, в этом вертепе разврата! Это вы, германцы, всё придумали. Он проповедовал у нас, здесь на Востоке. Вы и строчку последнюю из молитвы «Отче наш» выкинули. «Ибо Твое есть Царство и сила и слава, во веки веков, аминь». Царство Божье на земле у вас уже? Да? Гордыня это всё. Не от Бога то. Проклянёт вас Господь за дела ваши злые.

Глаза у Никифора горели злым огнём, но он перекрестился, взял себя в руки, успокоился.

Епископ хотел вроде что-то возразить ему, но василевс прервал его:

– Ладно, не будем философствовать о Боге и апостолах его, ибо все мы грешны. Расскажи лучше о войске твоего повелителя и об оружии их.

– Мой господин – Папа Римский Иоанн ХIII …

– Да, – согласился Никифор, – а его повелитель – архонт Оттон. Рассказывай.

И епископ стал подробно, как знал, рассказывать о германской армии, оружии и союзниках, преувеличивая всё, что мог и как мог. Рассказ его постоянно прерывался едкими замечаниями греков. Наконец Никифор Фока не выдержал и сказал, презрительно кривя верхнюю губу:

– Ты всё лжёшь! Не умеют воины твоего архонта сражаться ни верхом, ни в пешем строю. Они боятся умереть от железа. И всеми силами пытаются защититься, и навешивают на себя излишнюю броню. Но размер их щитов и нагрудных пластин, длина мечей и тяжесть шлемов не позволяют им сражаться не тем ни другим способом. Если уж ты идёшь в бой, ты не должен бояться умереть. Если уж боишься, то сиди лучше дома. И защита из железа не поможет, если нет твёрдости духа. Никифор Эксакионит это проверил на твоих германцах. А мы все видели мусульман в бою. Которые почти без доспехов, с кривыми мечами такие чудеса храбрости вытворяют, что и не снилось вашим германцам.

Епископ не нашёлся, что ответить, а Никифор Фока продолжил: