Золото императора династии Цзинь

Обогнув острова, мы приблизились к западному краю Северного моря, и, держась на значительном расстоянии от берега, двинулись на север, ища знакомую бухту, куда, стекая с гор, впадает Золотая речка. Наш путь подходил к концу.

Наконец мы достигли цели нашего путешествия. Рано утром мы подошли к длинному острову. Два полукруглых мыса с двух сторон подходили вплотную к острову, образуя овальную бухту. Вокруг джонок из воды высовывались любопытные, круглые, усатые морды каких-то морских животных. Через пролив между левым мысом и островом мы вошли в бухту. Якорь кинули у самого берега, встали на разгрузку. Перед нами, вдали виднелась двуглавая гора, похожая на спину верблюда.

Разгрузили джонки, переночевали на берегу, а утром следующего дня отправились в горы.

На джонках осталась нас ждать команда под началом Юй Сугэ, второго капитана. Я приказал отогнать джонки на середину бухты и там встать на якорь, как мы всегда делали. Опасались мы не людей – местные жители здесь не воинственные, а медведей. Медведей здесь много, они огромные и очень наглые, любопытные и раздражительные. Юй Сугэ прекрасный начальник – он не позволит скучать обеим командам в долгие дни ожидания.

Мы же двинулись по тропе в горы. Впереди и сзади шла наша охрана, в середине с поклажей – рабы. Переночевав в горах, к полудню следующего дня мы увидели перед собой неказистую деревянную крепость, прикрывающей рудник. Жители Поднебесной не умеют строить крепости из дерева, поэтому как получилось, так и получилось.

Крепость состояла их двух стен – наружней и внутренней. Наружная стена – это вкопанные в землю стволы деревьев с заострёнными вершинами. Внутренняя стена меньше наружней. Пространство между наружной и внутренней стеной было набито камнями и песком. Внутри крепости стояли деревянные дома для охраны и рабочих.

Из открытых ворот крепости кинулись нам навстречу с лаем собаки. Но узнав нашу охрану, завиляли хвостами.

Вскоре показался и начальник стражи крепости кереит Уба. Он с достоинством поклонился мне и Ингэ, слегка согнув спину, и, подчёркивая свою независимость, дружески обнялся с Чже.

У себя на родине кереиты и меркиты, может быть и враги, но здесь они явно братья по оружию.

Что-то не хватало в окружающей крепость местности. И я понял – не было стойбища эвенкил на поляне за рекой. Каждый год туземцы собираются здесь. Ставят конические шалаши, крытые шкурами оленей или берёзовой корой, которые они называют чумы. Встречаются родственники, друзья, обмениваются новостями, отдыхают после зимы. Ну и с нами, конечно, торгуют – меняют добытые зимой шкуры на привезённый нами товар. Эвенкил со своими домашними животными – оленями, кочуют семьями, поэтому редко видятся. И торг у нашей крепости для них праздник. А сейчас – никого! Я был удивлён.

Уже потом, разместившись в домах, внутри крепости, дав все необходимые распоряжения, мы устроили небольшое застолье по поводу нашей встречи. И на нём я спросил Уба об отсутствии туземцев. Но Уба сам ничего не знал и был удивлён не меньше меня.

А ведь нам надо не только постараться привести золота как можно больше, но и как можно больше пушнины поменять на привезённый нами товар. Как же мы выполним повеление императора? Надо было что-то предпринять.

Чже предложил отправить нескольких своих соплеменников на поиск местных жителей. На родине меркитов такие же горы и такой же лес, и ходить они по нему умеют. Лес они этот называют тайга, что значить на их языке – горный лес, или лес на горах, или горы покрытые лесом.

VI

На следующее утро несколько меркитов ушли в лес на поиски эвенкил. Вернулись они довольно таки быстро, к вечеру. И не одни.

С ними, со своей семьёй и двумя оленями пришёл местный житель по имени Онгонча. Он был очень расстроенный. Плакал, рассказывал, что из-за гор с севера на эвенкил напал народ чаучу. Чаучу очень злые, свирепые и жестокие. Они отбирают у эвенкил оленей, женщин и всё, что у них было более или менее ценное, а мужчин убивают. И не просто убивают, а мучают, перед тем как убить. Он, Онгонча, потерял старшего сына, дочь и сноху и почти всех олений. Эвенкил попытались организовать сопротивление, но были разбиты злыми северянами. Поэтому и нет эвенкил на торжище. Они разбрелись по лесу, прячутся от чаучу.

Эвенкил, по их рассказам, кочуют семьями, максимум три семьи вмести, иначе тяжело найти корм оленям. Сколько в таком кочевье может быть мужчин? Пять, ну, самое большее – десять. Удивительно, как они смогли собраться и дать отпор, пусть даже и не удачный.

Эвенкил считались здесь чуть ли не родственниками меркитов, а значить, и всей охране. В начале, когда это поселение только зарождалось, среди охранников-меркитов оказалось два воина-эвенкил. Язык их отличался от здешнего языка, но, не настолько, что бы они ни смогли понять друг друга. Поэтому охрана золотого рудника считала местных жителей своими младшими братьями.

Наша охрана решила отомстить за туземцев. Я разрешил это, рассчитывая на то, что когда всё успокоится, люди эвенкил всё же соберутся на нашу поляну за рекой и меновая торговля между нами и ими состоится.

Чже спросил Онгонча:

– Сколько воинов-чаучу напало на эвенкил?

– Много, – ответил тот.

– Сколько – много?

– Очень много!

Сообразив, что толку от Онгонча не добиться, Чже и Уба решили, что чаучу вряд ли больше сотни, потому, что сотня в глазах эвенкил, это очень много. И Чже предложил взять всех меркитов, а это двадцать человек, и ещё десяток воинов из других племён, тех, кто захочет идти с ними, главное, что бы они умели ходить по лесу. Он решил возглавить отряд.

– Три десятка наших воинов, – сказал Чже, – достаточно, что бы разогнать всех этих чаучу.

Он даже не сомневался, что тридцать наших воинов справиться с сотней неизвестных ему чаучу.

На этом и решили. Единственное, что мне было не понятно, так это где они будут искать этих чаучу. Но на этот счёт у Чже было другое мнение. Он был уверен, что с помощью Онгоча они их найдут.

Так оно и вышло: через два дня Чже с воинами вернулся. С собой они привели захваченного в плен чаучу.

– И что теперь? – спросил я у Чже.

– Ничего, – ответил он. – Будем ждать. По нашим следам они придут сюда, что бы если не спасти своего воина, то хотя бы отомстить за него. Если они мужчины, конечно.

– Хорошо, они придут. И что дальше?

– Перестреляем из луков, господин, – усмехнулся Чже. – И всё, что есть у них будет наше!

Имя меркит, означает «хороший стрелок», а кереит – «ворон». «Хорошие стрелки», «вороны» и татары ждали своего часа.

– Как вы нашли чаучу? – спросил я.

– По крику, – ответил Чже. – Они одного местного раздели догола, вспороли живот, а кишки вытащили и положили на угли от костра. Конечно, он орал на всю тайгу! Так и нашли. Хорошо, что костёр был самым крайним в их лагере. Тихо всех вырезали, кроме этого. Ну и местного прирезали, чтоб не мучился.

Утром истошно залаяли собаки, и копьё перелетело через стену, чуть не задев нашего часового. Тот выстрелил. Раздался сначала стон, а потом яростная ругань на неизвестном языке. Это подняло весь наш маленький гарнизон на ноги. Степняки высыпали на стены. Я поднялся вместе с ними.

Через реку, вброд переходили люди в странных одеждах. Они были одеты в короткие сапоги, сделанные из шкуры оленя мехом наружу и в таких же оленьих тонко выделанных рубахах с напуском на пояс. На головах у них были одеты круглые облегающие голову шапках, с копьями и луками в руках. Внешне, они, судя по всему, были такие же, как и наш пленник: черноволосые, черноглазые, со скошенным назад лбом, выступающим вперёд лицом и орлиным носом. Нет пределу уродства! А говорят, где-то на западе живут люди со светлым цветом кожи, светлыми или рыжими волосами, голубыми или зелёными глазами. Вот те западные люди, наверное, смотрятся ещё более уродливо, чем чаучу. У чаучу хотя бы цвет кожи тёмный, медно-красный, пускай даже и от солнца.

Уба и Чже переглянулись, подняли свои луки и две стрелы со страшным, режущим свистом определили цели степным воинам. Степняки выстрелили. Чаучу бросились бежать, оставляя своих убитых на том берегу реки. Они остановились и стали грозить нам копьями и луками, сильно свистеть. Степняки дали ещё один залп. Чаучу, оставляя убитых на поляне, отошли к опушке леса. Вот теперь их точно осталась сотня, если не меньше. На опушке выросли шалаши чаучу, похожие на чумы эвенкил.

Онгоча искренне радовался такому успеху. Остальные оставались бесстрастными.

– Я думаю, – предположил Чже, – что это не все. У них где-то есть олени и прочая добыча.

– Согласен, – сказал Уба. – Если они не уходят, значить обязательно нападут.

– Нападут, бэе[15 - Парень.], обязательно нападут, – вмешался в разговор Онгоча. – Они, ночью придут. Перед рассветом. Они всегда так делают. Нападут с подветренней стороны, чтобы собаки не почуяли. Перебьют всех собак камнями. Они хорошо камни кидают, далеко. У них ремни такие есть. Камень посерёдки положат, над головой крутанут и метнут. Камень голову собаке пробивает, да и человеку тоже.

– Хорошо, – сказал Уба, – будем ждать.

Пока ждали, решили допросить пленного. Но он ничего не понимал на языке эвенкил, только смотрел на нас презрительно своими чёрными глазами. Тогда степняки подвели пленника к крепостной стене. Руки у него были связаны за спиной. К рукам привязали ремень, другой конец ремня привязали к зубцу стены и выкинули пленника наружу. Он так и повис с вывернутыми руками, но не единый стон, не говоря уже о крике, не вырвалось из уст чаучу.

Вечером, несколько человек охраны выбрались наружу из крепости, набрали много охапок сухой травы, сухого хвороста. Связали их ивовыми ветками и положили у крепостной стены.

Потянулась долгая тёмная ночь. Не луны, ни звёздочки не видно, всё затянуто облаками.

У варваров, что у нападающих, что у обороняющехся оказалось звериное чутьё, тонкий слух и совиное зрение. Что-то почуяв, часовой на стене наугад пустил стрелу в темноту. И попал. Предсмертный крик чаучу слился с предостерегающим криком нашего часового. Степняки высыпались на крепостные стены, подожгли вязанки хвороста с сухой травой и выбросили их наружу. Огонь осветил нападающих. В них стали стрелять из луков.

С той стороны, ещё до того, как вниз полетели горящие вязанки хвороста, раздался резкий свист, и полетели через стену камни и стрелы. Заострённые концы брёвен крепостной стены захлестнули ремённые арканы. По ним чаучу стали взбираться на стены. Их поджидала наша охрана с обнажёнными саблями. Кин и Онгоча тоже были на стенах. Эвенкил отводил душу, опуская свою дубину на головы врагов. Наконец-то Кин показал искусство владения своим длинным мечом в настоящем деле, но кроме чаучу, его вряд ли кто оценил.

Для нашей охраны, одетой в кольчуги и панцири, в стальных шлемах, чаучу с их костяными и каменными наконечниками копий и стрел большой опасности не представляли. Но двоих мы всё-таки потеряли, которых потом похоронили в лесу по степному обычаю. Чаучу потеряли человек двадцать или тридцать в этот раз. Убили они и своего товарища, которого наша охрана повесила за руки на крепостную стену. Тело его было насквозь пробито копьём, прямо в сердце. Что ж, идущий убивать должен быть готов, что и его самого могут убить.