Прокурор

Жена Захара Петровича говорила, что почти все девчонки-старшеклассницы были влюблены в сына Гранской, но он не дружил ни с одной. Его так и прозвали – Печорин. Всегда был один, всегда в стороне. По словам же Инги Казимировны, он весельчак и острослов.

Размышляя об этом расхождении, Измайлов пришел к выводу, что Юра, наверное, вел себя по-разному на людях и дома и его открытость распространялась только на мать. А жили они душа в душу. Если Инга Казимировна задерживалась на работе, непременно звонила домой, предупреждала, причем обязательно ставила сына в известность, когда вернется, через полчаса, час, полтора.

После школы Юрий поступал в МГУ, но не прошел по конкурсу и был призван в армию. Инга Казимировна говорила, что это, возможно, и к лучшему: станет настоящим мужчиной.

И действительно, когда Юрий, демобилизовавшись прошлой осенью, зашел в прокуратуру, Захар Петрович узнал его с трудом. Юра отпустил усы, еще шире раздался в плечах, и в его манерах появилась какая-то взрослость, уверенность. Не пробыв в Зорянске и месяца, он уехал в Москву, чтобы готовиться к новому штурму университета.

Инга Казимировна собиралась в отпуск, наверное, чтобы побыть с сыном. И вот теперь Захару Петровичу предстоял не очень приятный разговор – надо было просить Гранскую принять к производству дела Евгения Родионовича.

Поговорили о конференции, о знакомых в Рдянске. Начал Измайлов издалека:

– Насколько я знаю, Инга Казимировна, в этом году в Москве, кажется, нет международного кинофестиваля?

– Нет, – подозрительно посмотрела на прокурора Гранская, сразу поняв, куда он клонит.

Дело в том, что Гранская страстно увлекалась кино. И, когда в Москве проходил фестиваль, непременно в это время брала отпуск и ехала в столицу. Никакое обстоятельство не могло заставить ее отказаться от этого. Захар Петрович знал увлечение Гранской и в преддверии такого события не поручал ей срочных и сложных дел…

– Значит, нет, – произнес Измайлов, глядя в окно.

– Но в конце сентября неделя французских фильмов, – многозначительно произнесла Гранская.

Наступило неловкое молчание.

– Не тяните за душу, Захар Петрович, – наконец попросила Инга Казимировна.

И Захар Петрович рассказал ей о том, какое отчаянное положение у Глаголева со зрением и что есть единственный, может быть, последний шанс лечь в Институт Гельмгольца, и было бы преступно, по-человечески недопустимо этот шанс ему не использовать…

– Не надо меня уговаривать, – сказала Гранская и невесело усмехнулась. – Кто согласится прослыть черствым, бесчувственным эгоистом… Когда принимать дела?

– А чего тянуть? Тем более Глаголеву надо выезжать срочно… И хочу обратить ваше внимание, – сразу перешел к делам Измайлов, – на историю с неизвестным чемоданом. Ну, связанную с погибшим радиомастером Зубцовым.

– Знаю. Евгений Родионович делился, – кивнула Гранская.

Захар Петрович выложил ей свои соображения, которые в свое время высказывал Глаголеву.

В восемь часов вечера с минутами Инга Казимировна сошла с загородного автобуса у «Привала».

Рядом с ресторанчиком располагался кемпинг, где останавливались автотуристы, направлявшиеся на юг, к морю…

Гранская сразу увидела знакомую желтую «Волгу». Когда Кирилл приехал в первый раз на новой машине, Инга Казимировна посмеялась – несолидный цвет. Он сказал: «Под твои волосы…»

«Бедный Кирилл, – вздохнула Гранская, подходя к машине. – Мчался за тысячу километров, чтобы услышать сюрприз…»

Она заглянула в салон «Волги». Запыленная машина еще дышала теплом южных дорог. Водителя не было. На заднем сиденье – букет незнакомых экзотических цветов. В это время ее обняли за плечи крепкие загорелые руки, шею защекотала шелковистая борода.

– Кирилл, родной, – засмеялась Инга Казимировна, не пытаясь освободиться из объятий. – Кругом же люди…

Кирилл был в защитного цвета рубашке с закатанными рукавами, в выцветших джинсах и кедах. На голове – узорчатая узбекская тюбетейка. Кто бы мог подумать, что это – член-корреспондент Академии наук, доктор географических наук, профессор МГУ.

– Я голоден, как стая волков. – Кирилл потащил Ингу Казимировну в ресторанчик, не забыв, однако, прихватить цветы. – С пяти утра за рулем.

– Нас выгонят, – сказала Гранская. – У тебя вид свихнувшегося хиппи.

– Здесь ко всему привыкли, – успокоил ее Кирилл. – Туристы…

Официантка невозмутимо приняла у них заказ.

– И вазу для цветов, – сказал Кирилл.

Девушка в накрахмаленном кокошнике бросила взгляд на подвявшие крупные белые цветы, улыбнулась и принесла литровую банку с водой. Кирилл отделил ей часть букета, чем весьма смутил официантку, остальные цветы поставил в банку.

– Как Юрка? – спросила Инга Казимировна, глядя, как ее спутник, не дождавшись заказанных блюд, ест хлеб, густо намазанный горчицей и посыпанный солью.

– Юрка молодец. Уже ходит под землю…

– Это опасно?

– Это надо. И запомни: хочешь остаться ему настоящим другом, не задавай подобных вопросов. Он будет всю жизнь лазить по отвесным склонам, спускаться в пещеры, спать на морозе и ветру, заглядывать в пасть вулканам…

– Это обязательно?

– Нет. Но если он не будет этого делать, то станет кабинетной крысой, а не географом.

– Ясно, – кивнула Гранская.

Ей так захотелось запустить руку в жесткий бобрик волос Кирилла, взять в ладони его шершавое от солнца и ветра лицо, трепать кудрявую, мягкую бороду. И хотя Кирилл говорил, вернее, старался говорить жестко, его серые глаза, почему-то помолодевшие от черного загара, смотрели ласково и доверчиво.

Она вспомнила их первую встречу. Встречу, на которую Инга Казимировна ехала, задыхаясь от гнева и несправедливости. Юра, ее Юра, день и ночь читавший запоем все, что относится к разным путешествиям, географическим открытиям, покорению новых земель, знавший биографии Колумба, Кука, Миклухо-Маклая, Пржевальского назубок, завалил на вступительных экзаменах в университет любимый предмет – географию. Он получил тройку. Конечно, она понимала, изменить ничего нельзя было, и все же хотела узнать от экзаменатора, почему так случилось? Втайне она думала, что сына срезали намеренно: надо было кого-то утопить, чтобы кого-то принять по блату. Парень из провинции, поддержки никакой, рыпаться не будет…

«Злодей», как она узнала, был некто Шебеко Кирилл Демьянович. Он встретил ее официально-вежливо, потому что уже привык выслушивать жалобы, просьбы и стенания родителей абитуриентов-неудачников. Сухощавый, в эле гантном дорогом костюме, с чемоданчиком-кейсом, похожий на чиновника, Кирилл Демьянович спокойно объяснил Гранской, что ее сын отвечал посредственно, путался и, в общем-то, тройки заслуживает. Впрочем, и пятерка его бы не выручила – по остальным предметам он получил четверки и нужное для поступления количество баллов все равно не набрал бы.

Что она ему наговорила, Инга Казимировна не помнит. «Была как львица», – сказал потом Кирилл.

А когда мать и сын, смирившись с неудачей, собирались возвращаться в Зорянск, в квартире, где они остановились у родственников, раздался телефонный звонок. Шебеко растерянно и почтительно попросил разрешения встретиться с Ингой Казимировной.

Думая, что эта встреча имеет отношение к поступлению сына в МГУ (мало ли что: кто-то отсеялся, кто-то передумал, вот и освободилось место), Гранская помчалась в сквер напротив Большого театра, совсем не подумав, что официальных свиданий на улице не назначают.

Грозный профессор нервно расхаживал под деревьями и, увидев Ингу Казимировну, вроде бы сильно оробел. Извинившись за звонок и поблагодарив, что она пришла, Кирилл Демьянович попросил выслушать его внимательно.

– Уважаемая Инга Казимировна, – начал он, когда они сели на скамейку, – хочу предупредить вас сразу: вашему Юре я помочь ничем не могу. Да и не в моих прин ципах… А вот не встретиться с вами я просто не мог… Понимаете, что-то со мной случилось… Хотя я уже давно не мальчик…

Оторопевшая Гранская только и спросила:

– Откуда вы узнали наш телефон?

Сработал следовательский рефлекс.

– У паренька, с которым ваш сын поступал в университет, – пробормотал профессор. – Конечно, ваше право встать и уйти… Но прошу вас, не делайте этого…