Растяпа. Экспансия

Сапрыкин был замечательным человеком – и поговорить, и выпить. Работу свою хорошо знал и исполнял – за то уважали. А я любил его потому, что Валерий Иванович одинаково был приветлив и в годы моей работы в райкоме партии, и потом – в период злобных гонений со стороны власть имущих. Еще в кабинете Чернова решил – мне обязательно надо поговорить с главным геологом ЧРУ. Он один может мне рассказать за весь район – что и где хранится в недрах его. Кроме того, я был уверен, что Валерий Иванович сам не лишен предпринимательского духа, хоть и работает всю жизнь на одном и том же предприятии. Для него, думаю я, свое дело – не шутка и не забава.

Как удачно мы пересеклись в совершенно раскрепощенной обстановке!

– Значит, бутовый камень… Ладно, пропустим.

– А ты что и где собираешься строить?

– Хочу щебенчатый карьер в Увельском районе открыть. Не подскажешь – где самое место?

– Кар – ер? Ни фига себе! Деньги немалые. Разбогател?

– Не моя тема.

– Зачем же впрягаешься?

– Попросили. Хороший мужик.

– Не Васильев? – подозрительно покосился Валерий Иванович.

– Нет. А что, подъезжал?

Сапрыкин промолчал, отчаянно скребя голову в пене шампуня.

Я заценил молчание как ответ и перенастроился.

– Слушай, Валерий Иванович, есть в Челябинске один деловар, который хочет вложить собственные средства в добывающую промышленность. Ты не поможешь ему? Я его хорошо знаю и давно с ним марьяжу. Но даже в этом случае голову за него в заклад не положу. Давай сделаем так – я вас сведу, а ты сам определишь, как на этом деле можно тебе заработать. Ты можешь, он хочет – поторгуйтесь. А я вас сведу и только…

И разговор перешел на возможности каждого из нас заработать на теме нового карьера. Мы еще поговорили о том же после бани в пивбаре за столиком – не скоро разошлись по домам. Но прежде пришли к выводу, что за один показ месторождения гранитного щебня Чернов и рубля не даст – а если пообещает, то наверняка забудет. Не стал я спорить и убеждать Валерия Ивановича за честность Генерального директора ООО «Сантехлит», просто сказал:

– Сделай это для меня, а я в долгу не останусь.

– Я это сделаю для России! – пафосно сказал Сапрыкин.

Передал наш диалог Чернову в Челябинске.

– Бесценный человек! – оценил Виктор Анатольевич. – Таких теперь мало.

Был ненастный день, дождь шел все утро и достал меня, когда я с Локомотивной шел в «Сантехлит». Хорошо было теперь сидеть продрогшему в теплом кабинете его Генерального директора, попивая чаек. Мы обговаривали условия встречи Чернова с главным геологом ЧРУ. Подробности её были следующие…

День выбран рабочий. Время послеобеденное. Место моего ожидания машины с Черновым – стоянка перед Администрацией района. Когда Виктор Анатольевич подъедет, я перейду дорогу, зайду в здание конторы ЧРУ, поднимусь на второй этаж в кабинет отдела Главного геолога и вызову Сапрыкина. Валерий Иванович удерет с работы. Мы едем к месту будущего карьера – это где-то за Красноселкой. Потом нас возвращают в поселок Увельский.

– Когда Бог дает крест, он дает и силу нести его, – с досадой прокомментировал Чернов только что поступивший звонок телефона, на который он отвечал. – Часто удивляешься, к чему так меняется наша жизнь…

– Наверное, к порядку. Новый президент внушает доверие.

– Президент новый, а челядь старая!

– Да уж… Но не от скуки ли ваша воркотня, Виктор Анатольевич?

– Разумеется от скуки. Такая скука, приятель, что не знаешь, куда сунуть руки.

– Как может скучать Генеральный директор такого предприятия, как ООО «Сантехлит»? Так много интересного теперь в стране – столько разору, хоть даром бери то, что стоило когда-то миллионы и миллиарды.

– Да все это я знаю: дело не в том, что и как произвести, а кому и как продать – вот в чем вопрос времени. Депрессия началась…

– Нет, но как хотите, шевеление все же присутствует – к примеру, «Злак» у нас процветает, и «Агроснаб», и санаторий «Урал», и ЧРУ на плаву…

– И все? А сколько закрылось, ты не считал? Порасхватали в приватизацию предприятия твои, ни на что не годные, партайгеноссе, разорили и бросили.

– Да, но а те, кто дружит с головой, сейчас в фаворе. Я вон смотрю: весь Челябинск пестрит новыми именами – Голованов, Никитин, Видгоф…

– Конечно, есть деловые люди. Но сколько времени даром упущено. А время – деньги, не забывай…

– Какое время? Мы живы-здоровы и, слава Богу. Будем работать – на жизнь заработаем. За Западом не угнаться? А зачем нам гоняться? Лично я не люблю тараканьих бегов. У них своя жизнь, у нас своя. Они по правилам живут, а мы по сердцу…

Сегодня Чернов не похож на себя – ни хуже, ни лучше, но не похож на обычного, делового. Но мне кажется теперь, что и весь окружающий мир изменился. Я как бы очнулся – смотрю и многое не узнаю из бывшего. Особенно в большом городе все быстро меняется. По моему убеждению, самая лучшая жизнь теперь была деревенская. Возвращаясь из своих вояжей, я был рад, что у меня есть свой дом и мама в нем. Он был не только местом жизни – то есть сосредоточием радостей, страданий, труда и отдыха – но и противоядием испорченности, которой захлестнула город западная культура. Жизнь свою в поселке нашем (в административном официозе звучит, как сельское поселение) принимал с удовольствием и осознанием своей пользы.

Чернов тоже считал себя сельским жителем. Но для меня деревня прежде всего – поприще для труда, для него же – место отдыха, где можно жить, ничего не делая. Кроме того, и отношение к людям у нас разнилось. Виктор Анатольевич считал, что знает и любит простой русский народ. Он умел беседовать с мужиками, не притворяясь и не ломаясь перед ними. Для меня простой русский народ – не обобщенное понятие, а конкретные люди – соседи, участники труда, когда я их нанимал для такелажных работ, и когда они меня подводили, выпросив аванс и напившись. Короче, я не млел в восхищенье от силы, кротости, справедливости этих людей, а чаще негодовал от их беспечности, неряшливости, пьянства, лжи…

На вопрос: люблю ли я русский народ, даже не знаю, что ответить. Ну, может быть так – для беззаветной любви я слишком хорошо его знаю. А можно и так – я люблю самого себя, но я же русский человек, значит, я люблю русский народ. Ну, а как добрый человек, я вообще люблю всех людей на планете.

Стало быть вопрос этот не уместен – люблю ли я русский народ? Как же я его могу не любить, если я и есть русский народ. Мне нечем себя противопоставить ему.

Знаю ли я людей лучше Чернова? Постоянно наблюдая и узнавая всякого рода новых соотечественников, пытаюсь понять их и объяснить – как живут, чем живут, что от них можно ждать? Порой, замечая в них новые черты или поступки, изменял об уже известных мне прежнее суждение и составлял новое.

Чернов напротив – оценивал людей с точки зрения личной полезности и мог беззастенчивого хапугу поставить выше порядочной бестолочи. В его методическом уме ясно сложились критерии выбора – в город рвутся беззастенчивые искатели наживы, в селе остаются стыдливые и порядочные. Он любил русского мужика, сидя у себя в кабинете.

В жаркие споры мы не пускались, но разногласия по теме существовали. Причем, у Чернова в этом вопросе сформировалось четкое суждение. Я же часто попадался на противоречиях самому себе.

Для Виктора Анатольевича я, наверное, представлялся славным малым с определенным запасом порядочности, но с умом хотя и довольно ясным, но не далеким и не практичным. Со снисходительностью старшего брата он иногда брался объяснять мне значение вещей, в которых я разбирался лучше его, но не находил удовольствия спорить с ним. Как можно объяснить человеку основы мироздания, если он только что-то читал и не думал об этом?

Я смотрел на Генерального директора ООО «Сантехлит», как на человека практического ума, больших организаторских и выдающихся коммерческих способностей. Но в глубине души считал его особью средней грамотности и узкой направленности, неспособной к душевному росту. И кстати, чем ближе я узнавал его, тем более замечал в нем зависимость от животной похоти. Именно похоти, а не желания любить. Хотя в его окружении, да и он сам, меньше всего говорили о женщинах.

Ну и поскольку Чернов для меня был непростым собеседником, а деловым и даже порой работодателем, мне было просто неловко пускаться с ним в споры. Потому что победи я в нем, встречный ехидный вопрос напрашивался сам собой – если ты такой умный, то почему бедный? И не поспоришь…

М-да… Но Чернов в тот день был не похож на себя. Может, дождь за окном тому причина?

– А знаешь, я о тебе думал, – сказал Виктор Анатольевич. – Ты ведь бывший райкомовский деятель и газетчик… всему району наверняка известен. К тому же неглупый малый. Может, тебе лучше заняться политикой, а не коммерцией? Если порядочные люди будут уклоняться от власти, кто же тогда в ней останется? Бог знает кто. А я бы помог деньгами на выборах, если потребуются.

– Ты Клипу знаешь? Никогда и нигде не встречал? Жаль… – тихо и неохотно ответил я. – В 96-м году он зарубился в выборы на Главу района, а я был в его команде. Мы проиграли гонку, хотя по популярности в народе Сергей Борисович на голову меня выше. Так что не пойдут впрок ваши деньги.

– Я, признаться, не понимаю – в чем здесь сложность? Вложил средства, сделал пиар-кампанию и садись в любое кресло.

– У Генерального директора санатория «Урал» Селянина Алексея Борисовича и деньги были, и желание – все равно проиграл. Тут другие силы включаются…

– Проиграл и скис, а где же твое самолюбие?

– Проиграл не свои выборы и не скис, – сказал, задетый за живое словами Чернова. – Я так понимаю вхождение во власть – к тебе приходят люди и долго упрашивают: ну стань во главе нас, ты нам нужен. Знаете, как меня уговаривали перейти из газеты в райком – не с первого захода сломали. А ходить и просить, как та баба на сцене: «Ну, возьмите меня» – не мое это.