Путь в Эдем. Джамшидов кубок я по всей земле искал

Все уставились на меня.

– Слышь, буржуй, за тебя нам что-нибудь отвалят?

– Или ты сам раскошелишься?

Вот она, переломная минута. Надо брать быка за рога. Надо сказать что-то такое, чтобы они повалились в ноги от моих слов и прослезились. Только где эти слова? Неужто я и мыслить разучился?

– Чего молчишь?

– Где твой дом? Куда вести тебя?

– Не вести, а нести – ведь он не ходячий.

– Э, погодите-ка, – Уч-Кудук воздел указательный палец к потолку. – Погодите, можа это не простой буржуй – банкир какой али директор. Смотрите, костюм на нём с иголочки и галстук в блёсках. Запонка была золотая, да какая-то сука уже стащила.

Он свирепо оглядел товарищей.

– Звонарь ты? С дороги его волок, под шумок и уволок.

– Гы-гы-гы….

– Да у тебя ума не хватит. Ты, Кащеевна, что ль?

– Можа и я. Вы что ль нахаляву очиститель выжрали вчера?

– Да много ли он стоит?

– А верните.

– Ладно, хватит, – Уч-Кудук сверлил меня взглядом. – Я так мыслю, не простого полёта птичка попалась. Что, буржуй, молчишь? Признавайся, банкир ты или торгаш какой, магазинами владеешь? Что за тебя мы можем поиметь? Оптом или по частям продавать – сегодня, скажем, пальчик, завтра ушко, послезавтра хренделёк? Баба-то любит?

И после этих слов я понял, что молчание – это главное моё оружие. А может и спасение.

Бичам понравилось Уч-Кудука предложение.

– В город пойдём, разнюхаем – кто из важных птиц пропал. А потом решим, как из её пёрышки повыщипать.

Бородач оглядел бомжей:

– Макс сторожить останется – от его не убежит.

– А можа я? – предложила Кащеевна.

– Ну, от тебя-то зараз смоется.

– Так привязать….

Туман осел, и солнечная сень пробилась в окна. Макс развешал штаны сушиться, тельняшку и пиджачишко драный. Сидел, насвистывая, пришлёпывая ладонью по остатку оттяпанной на середине бедра ноги.

– До вечера жрать не придётся, – сообщил мне бодрым голосом. – А пить захочешь, вон вода в приямке.

– Это ж свалка, – напомнил я.

– Не обращай внимания. Я поначалу тоже…. А потом привык, ни запаха не чую, ни вкуса – лишь бы жралось да пилось.

– Отравиться можно.

– Я тебе вот что скажу, человек ко всему привыкает. Потому он и царь природы, что всеяден и живуч. Вот, скажем, листья пальмы – такая флора жёсткая, что ни единой твари не по зубам. А американские коммандос жрут их как салат, и желудки усвояют.

– Откуда познания?

– А ты думаешь, я всю жизнь на помойке? Нет, брат, шалишь. Я, Звезданутый, в Афгане воевал, в десантуре. Командиром БМД был. Меня орденом Красной Звезды сам Батя награждал.

– За что?

– За личное мужество.

– А поконкретней.

– Да было дело….

Макс надолго задумался.

– А потом орден отняли, из войск попёрли – я ж сверчком был – и засудили.

– Проворовался? – наслышан был о недоброй славе армейских сверхсрочников.

– Если бы. Селение одно освободили, а там наши ребята пленные, как котята друг за дружкой ползают – слепые, глаза-то духи повыкалывали. Мы их в санчасть отправили – айболиты канистру спирта взамен. Выпили, крепко выпили – чего-то захотелось. В зиндане пара-тройка пленных духов парилась – вертушку ждали. Мы их на свет божий извлекли, секир башка сделали и в футбол играть. Может, никто б и не узнал, да на беду вертушку раньше срока принесло, а там с конвоем особист. Как наши мячики увидел …. Вместо духов повязали и домой.

Очень ясно представил красную землю Афганистана и кровь на десантных берцах. Вот летающие от ударов головы не рисовались воображением.

– Где ногу потерял?

– Это уж после тюряги – отморозил, а потом гангрена.

– Родом-то откуда?

– Не местный. Да там бы и жить не смог – стыдно.

– Макс, а не рано ты на судьбе крест поставил?

– У тебя есть предложения?

– Попробую помочь, если сгоняешь по указанному адресочку.

Вечером Афганец доложил мои предложения собравшейся публике.

– Так ты всё-таки Н-ский? – усомнился Упырь. – А мы прошлись – и ни одна собака о тебе не плачет.