Самои. Сборник рассказов и повестей

– Ну, рассказывай.

– Лагутина привезли спеленатого, – выпалил Предыбайлов, утирая цветастым платком вспотевшую лысину. – Амнистию просят.

– Так напиши.

– Думаешь? – Игнат подозрительно покосился на Богатырёва, – А меня потом не того… за одно место?

– А если они тебя сейчас того, – издевался Константин над безнадёжным трусом.

– Вот сволочи! Ведь могут, а, Лексеич?

– Напиши им бумагу, какую просят, да винтовки отбери – ни к чему они в мирной жизни.

– Амнистию я им напишу и печать поставлю, а винтовки ты бы сам. А, Лексеич?

– Пиши, – Богатырёв махнул рукой и вышел из Совета.

Казаки, хмуро курившие у своих коней, разом побросали окурки, подтянулись, бряцая оружием и амуницией. Они уже догадались, что в Совет пожаловал очень важный человек, может быть, сам Богатырёв.

Константин сошёл с крыльца, топнул ногой, указывая место:

– А ну, клади сюда оружие.

Четыре винтовки, четыре шашки послушно легли в одну кучу. Константин кивнул посыльному, и тот засуетился, таская в Совет оружие охапками, как дрова.

Богатырёв шагнул к казакам, раскрывая кисет:

– Нагулялись, соколики?

– До тошноты, отец родной….

Вместе с клубами дыма потекла неспешная беседа.

Появился Предыбайлов. Руки его с листами бумаги заметно тряслись.

Константин жестом остановил его:

– Давай сюда.

Мельком взглянул:

– Что ж ты фамилии-то не вписал?

– Да нам вроде бы и ни к чему почёт лишний, – сказал один из казаков. – Хоть и враг он новой власти, а ведь командиром был, хлеб-соль делил…. Лишь бы печать была.

– Печать есть, – раздавая амнистии, сказал Богатырёв.

Когда силуэты верховых растворились за околицей, Константин похлопал обмякшего Предыбайлова по плечу:

– Ну, показывай своего зверя.

Лагутин лежал на полу в подсобном помещении, скрученный верёвками по рукам и ногам.

На звук шагов он шевельнулся и, выматерившись, прохрипел:

– Сволочи вы, а не казаки…. Дайте ж до ветру сходить.

Константин присел на корточки, распутывая верёвки, и через минуту перед остолбеневшим Игнатом предстал разбойный атаман Семён Лагутин, с обрюзгшим от перепоя лицом, но по-прежнему сильный и опасный. Он растирал ладонями крепкие запястья, поводил широкими плечами, поглядывал на присутствующих с ненавистью и презрением. И вдруг сгорбился и засеменил неверными шажками на крыльцо, а с него к ближайшим кустам сирени.

– Убежит, – ахнул Предыбайлов.

– Куда? – пожал плечами Богатырёв и прошёл в кабинет. Игнат за ним, оглядываясь на входные двери и страшась отстать. Константин по-хозяйски расположился за столом председателя Совета. Тот примостился просителем на лавке.

– Что ж ты хлопцев не покликал? Всё удалью своей кичишься. А ну как.… Вишь, он какой…. И терять ему нечего.

– Знаешь, Игнат, одни живут, играя со смертью, другие умирают, хватаясь за жизнь. Ты-то как, жить хочешь?

Предыбайлов хоть и был потомственным казаком, но с детства отличался хлипким телом и слабою душой, а в председатели попал по своей грамотности. Богатырёв его презирал.

Вошёл Лагутин, сел на лавку напротив, пошарил по карманам и жестом попросил закурить. Константин бросил ему кисет.

– Облегчился?

Семён кивнул головой и, пуская под нос клубы дыма, неожиданно тепло сказал:

– В самый раз. Думал, обгажусь. Дело такое, что не отвертишься.

Константин понимающе кивнул головой и взглянул на белого, как мел, Предыбайлова:

– Иди-ка ты домой. Ишь как вымотался – с лица прямо спал. А мы тут с гостем твоим до утра покоротаем.

– Покоротаем, – согласился Лагутин.

А председатель станичного Совета охотно закивал, засуетился и мигом исчез из своего кабинета.

– Есть хочешь? – спросил Богатырёв.

Лагутин покачал головой, отрицая, а потом жестом показал, что не против опохмелиться.

– Припоздал ты. Чуть пораньше – Игнатку бы заслали, а теперь терпи: я тебе не посыльной, да и ты не гостем у меня. Как скрутить себя дал, Семён?

– Хмельным взяли, сволочи.

– Хуже нет, когда свои продают.

Помолчали. За открытым окном сгустились сумерки, посыпал дождь, шелестя листвой. Богатырёв в сердцах сплюнул:

– Откосились!