Мы дрались молча, почти вплотную друг к другу: кулаки, локти, голова – все пошло в ход. Наши автоматы бесполезным грузом болтались на ремнях.
Ножи мы выхватили почти одновременно, но я ударил Саида раньше, на секунду раньше – ударил в шею, под шлем. Саид отшатнулся, выронил свой нож и медленно осел на колени, держась обеими руками за горло, пытаясь зажать перерезанную сонную артерию, из которой толчками хлестала кровь.
– Сволочь! Сволочь! – хрипел Саид.
Я отошёл на пару шагов и взял Саида на прицел автомата – мало-ли…
Но Саид упал ничком и через минуту затих в растекающейся луже крови. Я так и не узнал, почему он хотел меня убить. А ведь, честно говоря, я не ожидал от Саида такого удара в спину – расслабился, видно. Или просто устал.
Все. Я остался один. Может, оно и к лучшему.
Следующие полтора часа я двигался по тоннелям, подсвечивая дорогу мощным фонарём. Уверенно заходя в небольшие переходы и обходя тупики – я видел схему, как перед глазами – такое уже было со мной – там, в этом странном городе в глубине Луны. Красный пульсирующий маячок живого существа в лабиринте становился все ближе и ближе. А Андреев ли это? Он, точно он – я уже не сомневался ни на секунду. Но нужно быть готовым ко всему.
Андреев оказался в небольшой пешерке, к которой вела узкая расселина в стене – я еле протиснулся в неё. Пилот сидел, вернее полулежал без движения на груде камней, уставившись в низкий потолок. Все стены в пещерке были густо покрыты толстым слоем голубоватого мха, ярко светившегося в свете фонаря. Вот это да! Здесь на стенах растут десятки миллионов кредов, насколько я понимаю.
И тут я очнулся – Андреев же лежит с открытым лицом – ни маски, ни противогаза! Но ведь живой, гад. Или нет? Я несколько раз пнул Андреева ногой, держа его на прицеле.
Пилот повернул ко мне лицо и слегка улыбнулся, совсем не щурясь от света фонаря:
– Нашёл таки. Ствол опусти, у меня нет оружия. Мне оно теперь без надобности. Как и тебе.
– Чего это вдруг? – поинтересовался я, обходя Андреева вокруг, выискивая глазами оружие и всякие неприятные неожиданности в виде гранат, ножей и прочих опасных штуковин.
Андреев неожиданно легко сел:
– Раз ты здесь – значит ты мертвец, пусть и ходячий. Посмотри – у тебя уже девятнадцать минут как закончился кислород в системе.
Но я ничего не мог видеть, так как информация на внутренней поверхности забрала моего шлема отключилась во время драки с Саидом – видно, что – то было повреждено. Но я же дышал! Или нет?
– Не напрягайся – продолжил пилот. – Я тоже не живой, но и не мёртвый, такой же, как и ты. И уже давно.
– С «Города Солнца»? – поинтересовался я, опуская автомат.
Андреев усмехнулся:
– Ты и это знаешь. Кто ты?
– Жорж Нарси, майор, служба специальных операций Анклава Луна – Сити – представился я, не видя причин юлить и придумывать что-то на ходу.
– И чего нужно Лунному Анклаву от меня? – поинтересовался Андреев.
– Ты должен помочь нам выяснить, что произошло и происходит в «Городе Солнца». Погибло много людей и ситуация вышла из – под контроля.
– Странно – ответил Андреев. – Я думал, что этот рассадник заразы уже давно взорвали. А вы ещё ковыряетесь в носу и ждёте, когда все это дерьмо выползет наружу.
– Не моё это дело, Андреев – отрезал я. – Мне нужно вывезти тебя отсюда и передать куда надо. И я тебя вывезу, можешь не сомневаться.
– Приходили уже такие за мной…
– Знаю. Но я – не они, так что не дёргайся, а давай, двигай – из-за тебя там, наверху целая война идёт
Пилот понятливо покивал и стал подниматься с каменного пола. Потом он ногой пододвинул ко мне свой рюкзак:
– Достань контейнеры, а то ещё пристрелишь меня раньше срока, если полезу в сам в рюкзак.
– Зачем тебе эти контейнеры?
– Соберу мох, пригодится.
– Продашь наркоту? Или взятку дашь, чтобы отпустили? – поинтересовался я
– Не совсем, Жора. Никто меня не отпустит, ты и сам знаешь. Но без мха, я в «Город Солнца» не полезу, вы же туда меня отправить собираетесь?
Я промолчал немного, но согласился и отодвинул рюкзак Андрееву:
– Ладно, давай, бери что нужно, только без фокусов
Пилот довольно быстро наполнил мхом цилиндрические контейнеры из серебристого металла.
– Знаешь, Жорж, сколько это стоит там, на материке?
– Догадываюсь.
– Может, себе возьмёшь немого? – спросил Андреев. – Или, давай – один контейнер мне, другой тебе? Здесь – свой остров в океане, вилла, яхты, вертолёты и прочая, и прочая…
– Давай, Андреев, пошевеливайся! Не торгую я наркотой – это дело принципа
– Ну, как знаешь. Пенсия у тебя, как я вижу, уже не за горами.
– До пенсии ещё дожить нужно. Если ты уже взял, что хотел, то давай, двигай, пора нам наверх – труба зовёт! – и я убедительно повёл стволом автомата.
Добрались мы на поверхность часа через два и сразу попали в руки военных, которые уже контролировали и шахты, и все, что осталось от Синевы, как я понял.
С Рыбкой я смог только обменяться взглядами – с девчонкой было всё в порядке и она была при оружии, значит, она среди своих.
Меня пристегнули наручниками к Андрееву – приказ, мол, такой. Потом был перелёт на военном коптере, пересадка на другой коптер, молчаливая вооружённая охрана была все время рядом. Неприятно, как-то – вроде, как под конвоем летим. Хотя, так оно и было, на самом деле. На одном из пересылочных пунктов, нас с Андреевым, пропустили через камеру санобработки и дезактивации, переодели в гражданское, а все наши вещи в ваккумных мешках заставили носить самим.
Потом перелёт на военном ракетоплане, ещё перелёт на небольших глайдерах, и вот мы на базе, напичканной военными и упрятанной, как я понял, глубоко под землёй. На Луну нас так и не вывезли…
Встретили на военной базе меня неласково. Поместили в одиночку: три на полтора метра, без окон, койка, стул, унитаз – это все. Через два дня меня отправили к психологам и те начали ковырять меня с пристрастием – опросники, тесты, полиграф, задушевные беседы, похожие на допросы. Их интересовало все, все детали моей жизни, а особенно то, что происходило со мной в «Северной Звезде». Если бы я был зелёным и неопытным, то эти допросы могли бы меня быстро подавить морально, или, по крайней мере, дестабилизировать. Но я уже проходил это, и знал, как это все происходит, что с меня смогут вытянуть, а что нет, а самое главное – я был расслаблен, потому что мне, по большому счёту, было все равно – отправят меня в «Город Солнца», или не отправят, оставят на службе, или не оставят. Я все – таки здорово устал после этой командировки, очень устал, и те часы, которые мне выделялись для сна, были для меня как манна небесная. Отдохну, восстановлюсь, а там видно будет.
На третий день меня уложили в капсулу «правдодела». Я был уже в своё время в ней, после эвакуации с лунной станции РДС, но пережил, и даже с головой ничего не случилось, и память сохранилась полностью, наверное. И вот опять: свист выходящего воздуха из капсулы, специфический запах закачиваемой смеси газов явно одурманивающего действия и робот, вводящий в мою вену какой-то раствор. Потом провал…
… Женский крик, полный ярости и отчаяния. Я расталкиваю моих солдат: на полу лежит голая молодая женщина, красивая блондинка – остатки её формы и амуниции разбросаны вокруг. Двое солдат держат её за руки и за ноги, но женщина продолжает орать и дико извиваться изо всех сил. Это пленная, захваченная в бою, здесь на мятежной базе «Ориго», это мятежница, судя по остаткам знаков различия на порванной форме – офицер, мятежница, которая подлежит уничтожению. Ведь есть чёткий приказ нашего полковника: «Пленных не брать!» И пленных мы не брали. Да и мятежники не сдавались в плен – ведь знали, что после всего, что они сотворили здесь, на «Ориго», пощады им не будет. Ненависть и жестокость порождают ещё большую ненависть и жестокость – это лицо войны.
– Отставить!! – кричу я и стреляю в низкий потолок. Зачем -сам не понимаю – ведь эта женщина законная добыча моих солдат, их трофей. Все равно её убьют, но потом, позже, когда её изнасилуют, все, и скопом, и по очереди, и по – зверски, когда она, обезумевшая от боли и ужаса будет сама молить солдат добить её. Я это видел, я знаю, как это бывает – это безумие, овладевающие солдатом от пролитой крови, от смерти твоих товарищей безумие от страха и дикого уровня адреналина, захлёстывающего всего тебя во время боя.
Мои солдаты недовольно ворчат и тянутся к оружию. Я их понимаю. Но приказ мною отдан… И он должен быть выполнен беспрекословно. Но он не будет выполнен, и я это тоже понимаю. А это уже бунт, это неподчинение приказу в боевой обстановке, даже, если этот приказ сейчас просто невыполним. Я понимаю, что они сейчас убьют меня – это секунды. Я бью прикладом в лицо моего капрала Дормана, который уже передёрнул затвор своего автомата, Дормана, с которым мы прошли рядом плечо в плече столько боев, Дормана, который уже почти выстрелил в меня. Пинаю ногой рядового Зейтце, который держит женщину за ноги. Отскакиваю спиной к стене и направляю автомат на моих солдат, разъярённых, дышащих ненавистью, залитых кровью врагов и своих товарищей, убитых в этой бойне. У меня нет ни страха, ни сожаления – я готов стрелять, потому что, мои солдаты не выполняют мой приказ – приказ своего командира. Это война, здесь некогда думать – и если не знаешь, что делать – действуй по Уставу, а в данной ситуации – расстреливай за неподчинение приказу. Секунды тянутся как года. Даже эта женщина замолчала.