Шах одноглазому королю

Самому в подобных местах мне бывать не приходилось.

У правой стены стоял компьютерный стол с компьютером, соответственно. Над ним нечто вроде электрощита с рубильником снаружи и стенд с какими-то датчиками.

Естественно вертящееся компьютерное кресло и неизменная корзина для бумаг с, заправленным в нее, черным пластиковым пакетом для мусора.

У окна тоже стоял стол с тремя компьютерными мониторами и одной клавиатурой на нем.

За окном виднелось помещение со стенами, выкрашенными в белый цвет. Посреди него стояла реанимационная кровать.

Ее я сразу узнал. В реанимационных отделениях, в отличие от студий звукозаписи, я бывал. Притом намного чаще, чем мне бы хотелось.

Над изголовьем кровати, на стене, был закреплен какой-то ящик с датчиками. От него, к этому самому изголовью, тянулась паутина черных проводов, которая заканчивалась чем-то вроде шапки для плавания. Только она была не сплошная, как у пловцов, а из сетки. С какими-то круглыми разноцветными пластинами по всей поверхности.

В общем, единственное, что приходило мне в голову – это смазанная дрожащая картинка времен VHS, где меня, завернутого в смирительную рубашку, несколько громил-санитаров затаскивают в это помещение, привязывают к кровати и одевают на голову дырявую шапочку пловца. Потом быстро убегают. После чего таракан с хоботом смущенно выбирается из угла, быстро пробегает по комнате и прыгает мне на морду лица, в лучших традициях игрушек из сексшопа. Тех, которые для любителей секса с плетьми, анальными пробками и прочими перчинками всех цветов и размеров. Фоном идут мои сдавленные предсмертные хрипы с, удовлетворенно потирающим потные ладошки, лохматым сумасшедшим профессором на заднем плане.

Вдоволь насосавшись моего сознания, таракан ныряет в вентиляцию и уносит мое, искалеченное десятилетиями безупречной государевой службы, эго во времена беспримерных подвигов и героизма ради Светлого будущего. Ну, то есть того бардака в, котором я живу сейчас.

Такое себе, конечно. Любой режиссер, просмотрев этот дубль, вероятно бы сразу заорал ассистенту: «Снято! Сорок метров пленки в корзину!» Хотя сейчас, наверное, на пленку уже не снимают. Так что и эта шутка не удалась.

Впрочем, по сравнению с тем бредом, который, порой, рождается в моем воспаленном мозгу во время боя, эта киношка еще очень даже ничего.

Профессор, видимо, заметил полное отсутствие восторга, от увиденного, на моем лице и спросил:

– Не впечатлил?

– Не особо. – согласился я.

Он вошел в помещение и сразу направился к экранированной двери.

– Идемте. – Я пошел следом. Он опять заговорил. – Генератор червоточины или, как ее чаще называют, находится под нами. Он бы вас впечатлил, полковник. Хотя бы своими размерами. Однако, вы здесь не на экскурсии.

Мы прошли в помещение с кроватью. Профессор подошел к ящику с датчиками над кроватью и постучал по нему ладонью:

– Вот это самая важная часть. Мозг Алисы.

– Почему Алиса? – спросил я. – В честь той Алисы, которая с мелофоном бегала?

– Я вас не понимаю. – ответил профессор. – В памяти реципиента нет информации ни о какой Алисе с мелофоном.

Конечно нет. Майор для фильма «Гостья из будущего», чересчур молод. Это мы пацанами все были влюблены в Алису Селезневу – гостью из будущего. Хотя почему «мы»? Я-то всегда был в миледи, из «Трех мушкетеров» с Боярским, влюблен. Терехова что-ли, фамилия актрисы.

– Могу себе представить, что у него в памяти. – невольно улыбнулся я еще раз, взглянув на шкурку профессора.

– Да, некоторые моменты меня просто изумляют. – ухмыльнулся он в ответ и продолжил. – Алиса в честь Алисы из Кэролла. Там тоже была нора и другой мир.

– Только нора была кроличья, а мир полностью чокнутый. – уточнил я. – Профессор, скажите, а что будет с майором, после того, как вы выедете из его черепа?

– Ничего. – Минаев пожал плечами. – Он даже ничего не вспомнит.

– А вы? – спросил я и предложил. – Давай на «ты». Я не знаю сколько тебе лет там у себя, но выкать этому бройлеру меня как-то напрягает.

– Давай. – согласился профессор. – Мне так тоже будет проще. Зря ты о нем так, он нормальный парень.

– Да и хер с ним. – отмахнулся я. – Ты все запомнишь, что было в его шкуре с тобой?

– Все. – профессор кивнул. – Я введу тебя в курс дела чуть позже, более детально. Только мне все еще нужен ответ. – он внимательно посмотрел на меня. – Почему ты согласился участвовать в переносе?

– Все просто. – я посмотрел Минаеву в глаза. – Уверен, что вернусь.

– Откуда такая уверенность? – он не выдержал и отвел взгляд.

– Я всегда возвращаюсь.

– Мне б вашу уверенность… – как-то уж очень грустно сказал Минаев. – Боюсь это невозможно.

Опять выкать начал. Ох, уж мне эта интеллигенция.

– «Невозможно» – это слово из словаря дураков – сказал я. – Знаешь кто это сказал?

– Нет. – он отрицательно покачал головой.

– Один очень известный специалист по невозможному. Наполеон его звали. – я подмигнул профессору – Информация о Наполеоне, который не торт в памяти реципиента, надеюсь, есть?

– О Наполеоне, который не торт информация есть и у меня. – ответил он. – А вот о торте информация есть у реципиента. Тот, который не торт плохо кончил.

– У меня нет рака желудка. – заверил я профессора. – Так что в 52 я точно не умру.

– То есть единственная причина, по которой вы…

– Ты. – поправил я его.

– По которой ты согласился участвовать в переносе – твоя уверенность в благополучном возвращении? – продолжил свой вопрос Минаев и присел на кровать.

Я остался стоять, потому что ни тумбочки, ни табуретки рядом не было, а садиться на кровать, я почему-то не захотел.

– Нет. – я опять попытался посмотреть ему в глаза, но он отвел взгляд. – Не единственная.

Блядь, а какая еще у меня причина? Потому что это забавно? Потому что я стану первым хроническим героем России? Ответа у меня не было. Он молча ждал. Пауза затянулась. Может и мне затянуться?

– Здесь курят? – вежливо поинтересовался я.

– Курите, конечно. Здесь хорошая вентиляция. – разрешил профессор.

Мне вспомнился сразу недавний смущенный таракан, бегущий по вентиляционной шахте с моим эго в зубах. В каких, нахер, зубах? Он же с хоботом был.

Я достал сигарету. Щелкнул зажигалкой. Закурил.

– Тебе честно или правду? – я прищурился, дым попал в глаза.