Отец Феона. Тайна псалтыри
Впро́чем, сего́дня, ви́димо, произошло́ не́что, что заста́вило молодо́го и́нока пойти́ на наруше́ние пра́вил. Появле́ние его́ на уро́ке ника́к не соотве́тствовало распоря́дку оби́тели, но как бы там ни́ было, получи́в разреше́ние войти́, Маври́кий суту́лясь от усе́рдия положи́л три покло́на пе́ред ико́нами и еле́йным го́лосом попроси́л у Фео́ны разреше́ния оста́ться в кла́ссе. При э́том вне́шний вид его́ выража́л восто́рг и ликова́ние челове́ка, сде́лавшего потряса́ющее откры́тие, кото́рое не в си́лах был уде́рживать в себе́. Оте́ц Фео́на позво́лил Маври́кию оста́ться, с усло́вием что тот бу́дет сиде́ть ти́хо, но вот его́ вне́шний вид оста́вил мона́ха соверше́нно равноду́шным. Э́то обстоя́тельство вы́нудило Маври́кия му́читься до са́мого обе́да, он ёрзал на ла́вке, не́рвно чеса́лся, грыз но́гти и гро́мко шмы́гал но́сом, остава́ясь для учи́теля скоре́е предме́том ме́бели, чем объе́ктом живо́го интере́са. Тру́дно сказа́ть, как до́лго он смог бы ещё вы́нести э́ту пы́тку, но наступи́л долгожда́нный переры́в на обе́д, во вре́мя кото́рого все ученики́ гусько́м за ста́ростой напра́вились в монасты́рскую тра́пезную, а Маври́кий наконе́ц получи́л возмо́жность подели́ться свои́м откры́тием. Впро́чем, слова́ его́ не несли́ в себе́ никако́й определённости, он про́сто проси́л наста́вника отпра́виться с ним в монасты́рскую библиоте́ку, и́бо там и находи́лась та́йна, кото́рую он хоте́л пове́дать. Фео́на реши́л бы́ло стро́го отчита́ть по́слушника, прише́дшего к не́му на уро́к со столь неле́пой про́сьбой, но глаза́ Маври́кия лучи́лись наде́ждой и жела́нием столь отча́янно и по-де́тски наи́вно, что мона́х не смог отказа́ть, предупреди́в, впро́чем, что де́лает э́то в после́дний раз. Маври́кий с ра́достью закива́л голово́й.
Оста́вив шко́лу на отца́ Никола́я, оте́ц Фео́на напра́вился в кни́жное храни́лище, в душе́ осужда́я себя́ за изли́шнюю мя́гкость, подви́вшую его́ подда́ться угово́рам нескла́дного и смешно́го по́слушника, увлечённого земны́ми та́йнами бо́льше, чем святы́м писа́нием. Как бы то ни́ было, но жи́зненный о́пыт подска́зывал мона́ху, что любо́е да́же са́мое случа́йное на пе́рвый взгляд собы́тие мо́жет име́ть скры́тое обоснова́ние, пренебрега́ть кото́рым бы́ло бы весьма́ неразу́мно. Сам Фео́на называ́л э́то внима́нием к мелоча́м.
И́ноки пересекли́ Собо́рную пло́щадь и подошли́ к галере́е, примыка́вшей к пала́там бра́тского ко́рпуса. Для кни́жного храни́лища там была́ отведена́ специа́льная ко́мната в соро́к арши́н дли́нной и двена́дцать ширино́й, со мно́жеством небольши́х о́кон, сквозь кото́рые в помеще́ние це́лый день проника́л со́лнечный свет.
Вдоль вы́беленных и́звестью стен с глубо́кими ка́менными ни́шами стоя́ли деревя́нные шкафы́, откры́тые по́лки кото́рых бы́ли заста́влены кни́гами в тяжёлых, дороги́х переплётах. Книг бы́ло мно́го, не ме́ньше пяти́ со́тен томо́в, что, учи́тывая большо́й пожа́р, уничто́живший оби́тель не́сколько лет наза́д, мо́жно бы́ло счита́ть по́двигом монасты́рской бра́тии, суме́вшей бы́стро восстанови́ть библиоте́чное собра́ние.
В основно́м кни́ги бы́ли богосло́вские, но име́лись здесь и труды́ «ерети́ческого» содержа́ния, све́тская литерату́ра и рабо́ты анти́чных а́второв. Храни́лись они́ в осо́бых я́щиках, сундука́х и ларя́х, отде́льно от рабо́т благочести́вых сочини́телей и посторо́нним как пра́вило не пока́зывались. Осно́ву библиоте́ки составля́ли ру́кописи, но коли́чество печа́тных книг год от го́да неукло́нно возраста́ло со вре́менем угрожа́я похорони́ть почте́нный труд перепи́счиков, ко́ему в земле́ ру́сской с превели́ким рве́нием тя́гу име́ли поголо́вную от просто́го чернеца́ до госуда́ря.
Книгохрани́лище подкупа́юще умиротворённо па́хло во́ском, ки́новарью и вишнёвым кле́ем. В скрипто́рии , наполови́ну отделённом от чита́льни масси́вной перегоро́дкой склони́вшись над разлино́ванными то́нким зату́пленным ши́льцем листа́ми, среди́ пусты́х столо́в и анало́ев корпе́л один еди́нственный перепи́счик – молодо́й мона́х Епифа́ний. По́льзуясь послабле́нием отца́-наме́стника, мно́гие перепи́счики предпочита́ли рабо́тать в одино́честве, в ти́ши свои́х ке́лий и то́лько Епифа́ний, день за днём, год за го́дом, неукосни́тельно и неизме́нно приходи́л в скрипто́рий, устана́вливал на анало́й образе́ц, а на столе́ раскла́дывал пи́сьменные принадле́жности: черни́льницу, песо́чницу, пе́рья и ки́сти, перочи́нный нож и лине́йку и труди́лся от зари́ до зари́, прерыва́ясь лишь на моли́тву и тра́пезу. Рабо́тал он и сейча́с, не обрати́в внима́ния на вновь прише́дших.
В отли́чии от Епифа́ния, кни́жный храни́тель, оте́ц Дасий отложи́л в сто́рону неда́вно пода́ренный оби́тели ре́дкий спи́сок «Мириобиблиона» патриа́рха Фо́тия и с удивле́нием посмотре́л на Маври́кия, нело́вко пря́тавшегося за широ́кой спино́й отца́ Фео́ны. В э́том взгля́де сквози́ли раздраже́ние и доса́да, кото́рые он да́же не пыта́лся скрыть. Фео́на вну́тренне усмехну́лся тако́му поведе́нию кни́жного храни́теля, и́бо по себе́ знал, что его́ учени́к несмотря́ на всю свою́ безоби́дность спосо́бен был вы́вести из себя́ да́же а́нгела, приведи́сь ему́ слу́чай тако́го обще́ния.
Обменя́вшись ве́жливыми приве́тствиями и узна́в, что прише́дшим не нужна́ его́ по́мощь, Дасий предпочёл на вре́мя уйти́ из библиоте́ки, сосла́вшись на сро́чные дела́ с монасты́рским уста́вщиком по пути́ ещё раз бро́сив на Маври́кия суро́вый взгляд, кото́рый по́слушник при́нял смущённой улы́бкой и стыдли́во поту́пленными глаза́ми.
– Ну, Маври́кий, – спроси́л оте́ц Фео́на у по́слушника, как то́лько за библиоте́карем закры́лась дверь, – так что ты хоте́л мне показа́ть?
По́слушник момента́льно встрепену́лся, сде́лал успока́ивающий жест и, суту́лясь бо́льше обы́чного, на цы́почках, ска́чущей похо́дкой прошёлся по кни́жному храни́лищу. В са́мом да́льнем углу́, в неглубо́кой ка́менной ни́ше ме́жду двумя́ о́кнами он взял одну́ из не́скольких лежа́щих там книг и, зага́дочно улыба́ясь, верну́лся наза́д. Всем свои́м ви́дом изобража́я торжество́, он мо́лча протяну́л кни́гу отцу́ Фео́не.
– Вот! – сказа́л удовлетворённо.
Мона́х сел, положи́л кни́гу на чита́льный стол и полиста́л жёлтые от вре́мени страни́цы. Э́то была́ рукопи́сная Сле́дованная псалты́рь , су́дя по осо́бенностям уста́ва , напи́санная приме́рно лет сто наза́д. Кни́га была́ бога́то и краси́во офо́рмлена, но никако́й осо́бенной це́нности из себя́ не представля́ла. Впро́чем, це́пкий взгляд Фео́ны обрати́л внима́ние на не́сколько поздне́йших, зашифро́ванных вста́вок, вкле́енных под переплёт лет че́рез шестьдеся́т по́сле написа́ния, но интере́са у него́ они́ не вы́звали никако́го. Ви́дя равноду́шие учи́теля к его́ нахо́дке, Маври́кий испыта́л разочарова́ние, но постара́лся не пода́ть ви́ду, хотя́ э́то у него́ получи́лось как всегда́ нело́вко.
– Ну как? – спроси́л он у мона́ха, лихора́дочно сверка́я глаза́ми.
– Что как? – споко́йно и равноду́шно переспроси́л Фео́на, закрыва́я псалты́рь.
Маври́кий нетерпели́во потяну́л кни́гу к себе́ и вновь откры́л разворо́т с зашифро́ванными вста́вками.
– Э́то? – произнёс он, ткнув па́льцем в страни́цу.
– А ты сам-то как ду́маешь? – улыбну́лся Фео́на, гля́дя на горя́чность воспи́танника.
– Я ду́маю, э́то та́йнопись! – возбуждённо зашепта́л по́слушник, заче́м-то огля́дываясь по сторона́м.
– Ну, пра́вильно ду́маешь, – кивну́в голово́й, поддержа́л его́ Фео́на, поднима́ясь и́з-за стола́.
Мона́х подошёл к ближа́йшей кни́жной по́лке, покопа́лся среди́ фолиа́нтов, стоя́вших вряд и, взяв оди́н из них, верну́лся обра́тно.
– Э́то, как ты ве́рно заме́тил, та́йнопись – произнёс он, отодвига́я псалты́рь в сто́рону и раскры́л принесённую кни́гу где́-то в са́мом её конце́.
– И э́то то́же – показа́л он Маври́кию откры́тую страни́цу.
– В на́шей библиоте́ке ты найдёшь два деся́тка книг, где что-нибу́дь зашифро́вано. Э́то Росси́я, сын мой. Здесь, как то́лько лю́ди научи́лись писа́ть, так сра́зу ста́ли шифрова́ть напи́санное. Ни то, что́бы в э́том был осо́бый смысл, а скоре́е из просто́го озорства́ и́ли тщесла́вного самодово́льства посвящённого неофи́та.
– Что, пря́мо всё? – недове́рчиво покоси́лся на мона́ха Маври́кий, разгля́дывая причу́дливые «закорю́ки» на после́днем листе́ раскры́той кни́ги.
– Не всё, но мно́гое, – пожа́л плеча́ми Фео́на, садя́сь обра́тно за стол, – зна́ешь, что тут напи́сано?
– Что?
– На́чато в Солове́цкой пусты́ни, тож де на Костроме́, под Москво́ю во Ипатской че́стной оби́тели, тем же первостранником в ле́то миробытия 7101.
– И всё?
– И всё.
– Заче́м же шифрова́ть тако́е?
Фео́на улыбну́лся кра́ешком губ и развёл рука́ми.
– Бою́сь, друг мой, нам э́того уже́ не узна́ть.
Расстро́енный мона́хом по́слушник стал походи́ть на скуча́ющего в сто́йле ме́рина. Глаза́ми по́лными слёз и глубо́кой тоски́ он смотре́л на Фео́ну и мо́лча проси́л чу́да.
– Маври́кий, ну чего́ ты от меня́ хо́чешь? – спроси́л Фео́на сокрушённо гля́дя на по́слушника, – Что ты себе́ наблажи́л с э́той псалты́рью?
– Да как же, оте́ц Фео́на, – при́нялся се́товать Маври́кий подсо́вывая учи́телю раскры́тую псалты́рь, – тут же всё по-друго́му, и шифр ино́й и напи́сано мно́го. А вдруг тут та́йна вели́кая сокры́та, а мы все сиди́м и ничего́ не де́лаем?
– Ну не зна́ю, как все, а у меня́ ты уро́к сорва́л, – ирони́чно заме́тил Фео́на и ещё раз бро́сил взгляд на псалты́рь.
– Та́йна, говори́шь? Ду́маю, перепи́счик про́сто записа́л свои́ силлоги́змы от переизбы́тка сужде́ний, смуща́вших его́ созна́ние. Тако́е ча́сто случа́ется.
Водя́ па́льцем по пе́рвой стро́чке зашифро́ванного те́кста, Фео́на запина́ясь едва́ прочита́л вслух:
– Ковепшфсдзо кчфсрег…
Полиста́л псалты́рь, закры́л её, посмотре́л на обре́з проведя́ по не́му па́льцем и переда́л Маври́кию, кото́рый затаи́в дыха́ние наблюда́л за де́йствиями наста́вника.
– Э́то о́чень про́сто, – сказа́л оте́ц Фео́на, отвеча́я на немо́й вопро́с по́слушника, – То, что чита́л тебе́ ра́нее, напи́сано хи́трой мона́шеской «четвероконечной» та́йнописью. А э́то ви́димо разнови́дность дре́внего «ши́фра Це́заря» . Наско́лько я понима́ю, где́-то тут до́лжен быть цифрово́й ключ. Найдёшь его́ – прочита́ешь посла́ние. Зада́чка для начина́ющего диале́ктика. Е́сли бы ты ходи́л на мои́ уро́ки по ло́гике, то понима́л бы, о чём я говорю́.
Оте́ц Фео́на усмехну́лся, ви́дя безме́рно печа́льное лицо́ Маври́кия, и оберну́вшись че́рез плечо́, обрати́лся к отцу́ Дасию, верну́вшемуся в библиоте́ку с больши́м типогра́фским типико́ном под мы́шкой:
– А скажи́, оте́ц Дасий, не могли́ бы мы взять э́ту псалты́рь с собо́й на пару́ дней? За сохра́нность руча́юсь тебе́ свои́м сло́вом!
Кни́жный храни́тель мо́лча прошёл че́рез ко́мнату, стуча́ по деревя́нному по́лу ме́дными подко́вками сапо́г. Положи́л типико́н на по́лку ря́дом со свои́м столо́м и оберну́вшись отве́тил с лёгким раздраже́нием в го́лосе:
– Ты же зна́ешь, оте́ц Фео́на, уста́в запреща́ет нам держа́ть в ке́лье посторо́нние предме́ты, в том числе́ и кни́ги.
– Как же так, оте́ц Дасий? – изуми́лся тако́му отве́ту Фео́на, – Мы же говори́м о псалты́ри, а не о све́тской кни́ге. Как же псалты́рь мо́жет быть посторо́нней в ке́лье мона́ха?
– Всё так, – отве́тил библиоте́карь, опра́вившись от нево́льного смуще́ния, вы́званного неудо́бным вопро́сом, – но по́сле того́, как у нас пропа́ло не́сколько летопи́сных сво́дов и «Диале́ктика» преподо́бного Иоа́нна Дамаски́на , пода́ренная оби́тели патриа́рхом Филаре́том , оте́ц-наме́стник стро́го указа́л кни́ги в ке́льи мона́хам дава́ть то́лько с его́ ли́чного благословле́ния. Возьми́ разреше́ние у игу́мена, и я с ра́достью отда́м тебе́ псалты́рь.
– Прости́, Маври́кий, не в э́тот раз, – развёл рука́ми Фео́на, – Я спрошу́ отца́ Иллария!
Как у́мный челове́к он сра́зу по́нял, что разгово́р око́нчен, и учти́во откла́нявшись, напра́вился к вы́ходу из библиоте́ки, же́стом маня́ за собо́й своего́ подопе́чного. Согбе́нный Маври́кий, му́чимый вдруг напа́вшими на него́ желу́дочными ко́ликами, проскользну́л в дверь впереди́ отца́ Фео́ны и засемени́л в направле́нии «ну́жного чула́на», затра́вленно озира́ясь по сторона́м и шепча́ под нос каки́е-то моли́твы.
– До́брого здоро́вья, оте́ц Дасий! – с поро́га попроща́лся Фео́на закрыва́я за собо́й тяжёлую дверь библиоте́ки.
– Спаси́ Христо́с! – заду́мчиво отве́тил библиоте́карь и, оберну́вшись, пойма́л внима́тельный и хму́рый взгляд и́нока Епифа́ния, исподло́бья бро́шенный на него́.
Глава́ пя́тая.
Ца́рский двор уже́ неде́лю пребыва́л в «Угрешском похо́де» . Ча́стые вы́езды молодо́го госуда́ря на богомо́лье в скро́мную по столи́чным ме́ркам Николо-Угрешскую оби́тель весьма́ изумля́ли лука́вых и чо́порных царедво́рцев, но поско́льку от Москвы́ до неё бы́ло не бо́лее 20 вёрст, то мно́гим вы́бор царя́ о́чень нра́вился. Для изря́дно страда́вших в да́льних госуда́ревых пало́мничествах ту́чных, преиспо́лненных степе́нной ле́ни вельмо́ж бы́ло э́то что́-то вро́де лёгкой прогу́лки за го́род.
Нача́льник Зе́мского прика́за , кре́пкий и жи́листый как драгу́нский конь, Степа́н Матве́евич Проестев торопли́во прошёл Святы́е воро́та монастыря́. Обогну́в с восто́чной стороны́ Госуда́ревы пала́ты он, стреми́тельно перепры́гивая че́рез ступе́ньки, забежа́л на крыльцо́ и скры́лся за масси́вной входно́й две́рью. Не остана́вливаясь, он подня́лся по у́зкой ка́менной ле́стнице на верх, в Успе́нскую це́рковь. Два вы́борных стрельца́ из госуда́рева стремя́нного полка́ попыта́лись бы́ло бердыша́ми перекры́ть ему́ доро́гу, но узна́в, мо́лча расступи́лись, пропуска́я внутрь. С неда́вних пор Проестев получи́л осо́бое пра́во заходи́ть к госуда́рю без докла́да в любо́е вре́мя дня и но́чи. Привиле́гия подо́бного ро́да мно́гих при дворе́ раздража́ла, но пока́ с э́тим мо́жно бы́ло то́лько мири́ться.
Молодо́й царь стоя́л пе́ред алтарём на коле́нях и приле́жно, сло́вно школя́р, отбива́л покло́ны гро́мкой скорогово́ркой произнося́ псало́м:
Бо́же в по́мощь мою́ вонми, Го́споди, по́мощи ми потщися.
Да постыдя́тся и посрамя́тся и́щущие ду́шу мою́.
Да возвратя́тся вспять и постыдя́тся мы́слящие ми зла́я…
Проестев, не дойдя до Михаи́ла пяти́ шаго́в, широко́ троекра́тно перекрести́лся и плю́хнувшись на коле́ни приложи́лся лбом к деревя́нным до́скам по́ла. Разда́лся звук сло́вно вскры́ли бочо́нок с мёдом. Царь нево́льно вздро́гнул и, не донеся́ персто́в до лба, удивлённо оберну́лся.
– А, э́то ты, Степа́н Матве́евич!
– Я, госуда́рь. Посы́льный от игу́мена Пафну́тия приходи́л. Ска́зывал, ты иска́л меня́?
Михаи́л заду́мался.
– Та́к, то у́тром бы́ло! – произнёс он озада́ченно.
– Прости́, госуда́рь, как узна́л, так сра́зу поспеши́л.
– Ла́дно. Не суть, – ми́лостиво махну́л руко́й царь.
Он нату́жно подня́лся с коле́н и, слегка́ подвола́кивая но́гу, напра́вился к скаме́йке, стоя́щей у стены́ напро́тив алтаря́. Присе́в на край, он хло́пнул ладо́нью по зелёным, кра́шенным до́скам, приглаша́я Проестева сесть ря́дом.
– Жа́луются на твои́х при́ставов купцы́ англи́йские. Говоря́т, обложи́ли их по́шлинами, а они́ со времён царя́ Ива́на Васи́льевича беспо́шлинно в госуда́рстве на́шем торгу́ют. Я сам два го́да наза́д привиле́гии им подтвержда́л. И́ли забы́л?
– Всё по́мню, госуда́рь! – удручённо развёл рука́ми Проестев, – Так ловча́т же, пройдо́хи! С моше́нниками де́ло име́ем! У них по догово́ру привиле́гии у со́тни купцо́в, а по́льзуются все, кому́ не лень. Оби́дно, пра́во сло́во!
Михаи́л молча́л, заду́мчиво ковыря́я па́льцем све́жее восково́е пятно́ на подо́ле своего́ станово́го кафта́на . Ободрённый его́ молча́нием, Проестев продо́лжил уже́ бо́лее твёрдо и уве́ренно:
– Вели́кий дед твой, царь Ива́н Васи́льевич почему́ англича́нам беспо́шлинную торго́влю дарова́л? Потому́, что други́х не́ было. Сейча́с ино́е вре́мя. Не́мцы, францу́зы, датча́не, голла́ндцы все здесь и все пла́тят, а англича́не нет. У них ви́дишь ли на то иско́нное пра́во! Тро́нешь вы́жигу – визжи́т как сви́ньи на бо́йне, а про́ку с него́ как с коня́ кумы́су! Голла́ндцы, госуда́рь, за год по шестьдеся́т судо́в к нам шлют, а англича́не и двух деся́тков не наберу́т, а по́шлину не пла́тят. Несправедли́во э́то…
Нача́льник Зе́мского прика́за не на шу́тку разошёлся. Предста́вив себе́ на́глую ры́жую ря́ху ве́чно пья́ного англи́йского фа́ктора, он да́же зашипе́л от возмуще́ния.
Михаи́л никогда́ не повыша́л го́лоса. Никто́ никогда́ не слы́шал, что́бы он крича́л и руга́лся гря́зными слова́ми, но при э́том он мог одно́й-двумя́ фра́зами, ска́занными в сво́йственной ему́ споко́йной да́же усыпля́ющей мане́ре, образу́мить са́мые горя́чие го́ловы в своём окруже́нии. Вот и сейча́с царь, положи́в ру́ку на плечо́ Проестева сказа́л ти́хо:
– Охолони́сь, Степа́н! Ты ду́маешь, я того́ не зна́ю? Мне купцы́ на́ши все у́ши прожужжа́ли. Несправедли́во? Да несправедли́во! Но всему́ своё вре́мя. Сейча́с оно́ са́мое не подходя́щее. Я с королевусом и́хним Я́ковом догово́р сою́знический подпи́сываю. Страну́ из разру́хи поднима́ть на́до. Зе́мли, поля́ками и шве́дами захва́ченные, освобожда́ть. Враги́ вокру́г. Без сою́зников в Евро́пе ника́к не обойти́сь. Англича́не по́мощь обеща́ют. На догово́р согла́сны. Ору́жие и специали́стов ра́зных шлют. И э́то хорошо́! Так что ты, Степка, ли́шний раз англича́н не зли. Ну́жны они́ мне пока́. По́нял и́ли нет?
– По́нял, госуда́рь! – хму́ро гля́дя в пол, отве́тил Проестев.
Михаи́л удовлетворённо кивну́л и попыта́лся встать с ла́вки, но Проестев удержа́л его́ вопро́сом:
– Так чего́ де́лать-то? – спроси́л он расте́рянно, – то что уже́ взя́ли, отда́ть им что ли?
– Заче́м? – удиви́лся Михаи́л, – что взя́ли, то взя́ли. Почём кста́ти?
– Да не до́рого, госуда́рь, – как от чего́-то несуще́ственного отмахну́лся Степа́н, – Мало́й по́шлиной обошли́сь. Всего́ по 8 де́нег с рубля́.
– Ну и ла́дно. Казне́ люба́я копе́йка прибы́ток, – хи́тро улыбну́лся Михаи́л, – а вот не подпи́шет Я́ков догово́р, тогда́ с англича́нами совсе́м друго́й разгово́р бу́дет. По справедли́вости!
Полага́я, что разгово́р око́нчен, царь встал с ла́вки и, прихра́мывая, тяжёлой по́ступью напра́вился к алтарю́, жела́я продо́лжить пре́рванную моли́тву. Проестев, нело́вко ка́шлянув в ладо́нь, ти́хо произнёс:
– Госуда́рь, позво́ль мне ещё заня́ть немно́го твоего́ вре́мени?
– Что́-то ва́жное? – спроси́л Михаи́л, возвраща́ясь обра́тно на ла́вку и внима́тельно гля́дя в глаза́ нача́льнику Зе́мского прика́за.
– Ду́маю, да! – отве́тил тот, достава́я и́з-за высо́кого голени́ща сапога́ бума́жный сви́ток с болта́ющимися на верёвке двумя́ сло́манными кра́сными печа́тями.
– Что там? Так говори́, – покриви́лся царь, отодвига́я протя́нутую Проестевым гра́моту.
– Наш челове́к из Ри́ма сообща́ет что в Росси́ю та́йно вы́ехал изве́стный иезуи́т Пётр Аркудий, ко́ему по́сле Сму́ты путь в страну́ зака́зан. Пе́ред пое́здкой име́л он до́лгую бесе́ду с генера́лом иезуи́тов Муцио Вителлески и аудие́нцию у и́хнего понти́фика, па́пы Па́вла V. О чём говори́ли, вы́ведать не удало́сь, одна́ко по́сле встре́чи Аркудий собра́лся в путь со всей поспе́шностью, вы́ехав под покро́вом но́чи. Осведоми́тель проследи́л его́ до Сандомира, где след иезуи́та затеря́лся. Спустя́ неде́лю че́рез Пути́вль на на́шу сто́рону прошли́ четы́ре боге́мских торго́вца с това́ром, но в Курск из них пришли́ то́лько тро́е. Лю́ди ку́рского воево́ды Семёна Жеребцо́ва кре́пко допроси́ли негоциа́нтов, и они́ кляну́тся, что не зна́ют, куда́ де́лся четвёртый. Заявля́ют, что до того́ дня, как приби́лся он к обо́зу в Коното́пе, они́ вообще́ его́ никогда́ не ви́дели. По слове́сному описа́нию, кото́рое купцы́ да́ли при́ставам, торго́вец э́тот и есть Пётр Аркудий. Где́ он сейча́с и что де́лает- никому́ неве́домо.
– Кто э́тот Аркудий? – спроси́л царь, недоумённо подня́в бро́ви, – чем он опа́сен?
– Иезуи́т, госуда́рь, всегда́ опа́сен, – хму́ро отве́тил Проестев, убира́я сви́ток обра́тно, за голени́ще своего́ сапога́.
– А у э́того, – доба́вил он, – я слы́шал, есть не́кая та́йна, свя́занная с почи́вшей дина́стией. Она́ де́лает его́ вдвойне́ опа́сным челове́ком.
– Что за та́йна? – насторожи́лся Михаи́л подозри́тельно гля́дя на нача́льника Зе́мского прика́за. Молодо́й царь, совсе́м неда́вно и́збранный и утверди́вшийся на Ру́сском престо́ле для мно́гих сооте́чественников, име́л на него́ не бо́льше прав, чем заре́занный тата́рским мурзо́й Петро́м Уру́совым Ту́шинский вор и́ли пове́шенный в Москве́ на городски́х воро́тах его́ трёхле́тний сын Ива́н, про́званный «Воронёнком».
Михаи́л отча́янно би́лся с любы́м проявле́нием крамо́лы в свой а́дрес. Воровски́е дела́ выделя́ли в отде́льное произво́дство, исполне́ния кото́рого бы́ли лишены́ о́рганы ме́стного самоуправле́ния и церко́вные вла́сти. То́лько воево́ды на места́х име́ли пра́во вести́ сле́дствие с примене́нием всех возмо́жных спо́собов дозна́ния, ча́сто включа́я пы́тку и исключа́я из него́ всё остально́е. Но и они́ не могли́ верши́ть суд, и́бо пригово́р над вора́ми выноси́ли в са́мой Москве́.
Страх о́бщества за Сло́во и Де́ло госуда́ревы отны́не ли́пким сли́знем запо́лз в ду́шу ка́ждого из них, от никуды́шного мужика́ до ва́жного воево́ды и надме́нного царедво́рца, и́бо в фо́рмуле той не́ было осо́бой ра́зницы ме́жду «непристо́йными слова́ми» о госуда́ре и злоупотребле́нии ме́стных власте́й, когда́ воево́ды на́гло присва́ивали себе́ не подоба́ющие им права́. Всё э́то тепе́рь счита́лось госуда́рственным преступле́нием, а публи́чный полити́ческий изве́т игра́л роль скры́той челоби́тной, пусть и с больши́ми неприя́тностями для тако́го «челоби́тчика».
Михаи́л не счита́л для себя́ возмо́жным игнори́ровать да́же мале́йшие поползнове́ния на зако́нность своего́ пребыва́ния на тро́не. Э́то каса́лось да́же ка́жущихся мелоче́й, таки́х как оши́бки в произноше́нии и написа́нии ца́рского ти́тула, отка́з присоедини́ться к здра́внице в честь госуда́ря и́ли не произнесе́ния моли́твы за его́ здоро́вье. Чего́ уж говори́ть о его́ боле́зненной тя́ге к многочи́сленным та́йнам, оста́вленным по́сле себя́ уше́дшими в небытие́ про́шлыми дина́стиями, в ка́ждой из кото́рых могла́ скрыва́ться реа́льная угро́за для него́ ли́чно и его́ бу́дущих пото́мков.
– Кака́я та́йна? – повтори́л он вопро́с.
Проестев то́лько развёл рука́ми.
– Госуда́рь, – сказа́л он как мо́жно мя́гче и вкра́дчивей, – та́йна – та же сеть: ни́точка порвётся – вся расползётся. Свою́ сеть Аркудий бережёт и тща́тельно пря́чет. Он вообще́ челове́к зага́дочный. Отку́да он, и как его́ настоя́щее и́мя, никто́ не зна́ет. Учи́лся в гре́ческой колле́гии в Ри́ме, там же был рукоположён в сан свяще́нника. На де́ле же он – оди́н из гла́вных организа́торов Бре́стской у́нии и я́рый враг всего́ правосла́вного и ру́сского. Пе́рвый раз появи́лся в Москве́ при царе́ Бори́се в сви́те по́льского посла́ Я́на Сапе́ги . Привёз Годуно́ву посла́ние па́пы, а взаме́н вы́просил каки́е-то бума́ги из ли́чного храни́лища царя́ Иоа́нна Васи́льевича. Каки́е и́менно бума́ги, неизве́стно. Ско́ро благоволе́ние Годуно́ва зага́дочным о́бразом смени́лось на гнев, и наш иезуи́т был вы́дворен из страны́, погова́ривают за уби́йство. Верну́лся он уже́ с пе́рвым самозва́нцем и опя́ть что́-то иска́л, уже́ не име́я никаки́х запре́тов и ограниче́ний, но, ви́димо безуспе́шно. Сле́дующий раз он появи́лся уже́ с поля́ками. Ви́дели его́ в Су́здале и под Вели́ким У́стюгом. Он опя́ть что́-то и кого́-то иска́л. Мы не зна́ем, что и кого́. Аркудий не оставля́ет живы́х свиде́телей, кото́рые могли́ проясни́ть суть его́ по́исков.
Семь лет наза́д его́ могли́ схвати́ть. Дьяк мой, Шестак Голышкин, вспо́мнил что сын бо́ярский Афана́сий Зино́вьев, ве́давший тогда́ зе́мским дворо́м, посла́л его́ в У́стюг для пои́мки и сле́дствия над злоде́ем. Но тот неожи́данно бро́сил по́иски и поки́нул не то́лько на́шу держа́ву, где ему́ грози́ла ви́селица, но и Речь Посполитую, где его́ ничего́ кро́ме по́честей не жда́ло. Объяви́лся он в Ри́ме, стал це́нзором в па́пской ку́рии и ника́к не проявля́л себя́ до неда́внего вре́мени, а тепе́рь вдруг сорва́лся с ме́ста и тайко́м прони́к на на́шу сто́рону.
Ви́дя, что Степа́н зако́нчил говори́ть царь помолча́л в разду́мьях, пото́м посмотре́л на Проестева с пытли́вым прищу́ром и ме́дленно, сло́вно подбира́я ну́жные слова́, произнёс:
– Стра́нная исто́рия. Непоня́тная. От меня́, Степка, ты что хо́чешь?
– Ничего́, госуда́рь, – отве́тил Проестев, реши́тельно махну́в голово́й, – всё что ну́жно уже́ сде́лано. Во все разря́ды, уе́зды и города́ напра́влены слове́сные описа́ния. Все воево́ды и городски́е го́ловы извещены́. Мои́ лю́ди иду́т по сле́ду и ра́но и́ли по́здно найду́т лазу́тчика. А рассказа́л я, потому́ что та́йна его́ такова́, что и нам её узна́ть непреме́нно на́до. Не бу́дет челове́к столь изощрённо и изобрета́тельно рискова́ть свое́й голово́й ра́ди несуще́ственной ерунды́. Не ста́ли бы с ним та́йно говори́ть ни ри́мский па́па, ни гла́вный иезуи́т, е́сли бы зада́ние не каса́лось их интере́сов. А е́сли э́то та́к, то та́йна стано́вится уже́ госуда́рственной и тре́бует осо́бого внима́ния и береже́ния…
– Ну зна́чит найди́ мне э́того Петра́ Аркудия, Степа́н Матве́евич и та́йну его́ узна́й, – тре́бовательно произнёс Михаи́л и доба́вил, – кста́ти, отве́ть заодно́ на вопро́с, почему́ об иезуи́те мне не доложи́ли из Посо́льского прика́за , а сообща́ют из прика́за Зе́мского?
