Третий президент. Беларусы, мова і антыўтопія

В 1965 году в школе на очередном классном собрании классная руководительница сообщила: «Завтра пойдем в райком комсомола, и класс примут в комсомол». Мы с Семериковым сидели за одной партой и баловались. Классная заметила это и заявила: «А Старков и Семериков не пойдут!»

Ох, как мы сильно были разочарованы, что оторвались от коллектива, от стада, так сказать.

Однокашники вернулись из райкома, и мы стали поглядывать на них со стороны, мол, что за комсомольцы такие. Оказалось, им надо платить две копейки в месяц взносов и ходить на собрания.

Прошло время. Классная подошла к нам и сказала, что нас простила: «Идите в райком, и вас примут в комсомол». Но мы, не сговариваясь, отказались. Потом ей предъявляли претензии завуч и директор школы: «У вас двое неохваченных!» Она к нам, а мы с Семериковым ни в какую, стояли насмерть.

Решение классной не принимать меня в комсомол было важным, так как целых семь лет юности – с четырнадцати до двадцати одного года – я не был в идеологическом и пропагандистском комсомольском «вареве». Но в молодости политика все же занялась мной, и развал СССР я встречал с воодушевлением обретенной независимости БССР, ставшей Республикой Беларусь. А независимость-то наша оказалась безресурсной: у Беларуси, оказалось, нет ни людских, ни природных ресурсов, чтобы быть богатой и независимой страной. У нас, оказалось, есть независимая Россия. Без нее белорусам ни туды и ни сюды. Вот и вся белорусская политика: быть навеки вместе с Россией. А чтобы я это понял, понадобилось семьдесят лет жизни. Как-то встретился с одноклассниками, и мой приятель Семериков рассказал, что перед одиннадцатым классом он вступил в комсомол и поступил в институт. Я же, оставаясь верным себе, поступил в БПИ не комсомольцем.

В студенческие годы я подружился с однокурсником и часто ездил к нему в деревню Трунцы вблизи Волковыска. Там смотрели американские фильмы по польскому TV. Интересно было в семнадцать лет. Только спустя много лет, находясь в Америке, я понял, что тогда, в 1967—1971 годах, на моих глазах американская пропаганда обрабатывала поляков. Потому возникла проамериканская польская «Солидарность» на деньги Америки. Потому Польша предала и развалила Варшавский военный договор, ослабив СССР, за что паны получили безвозвратные западные кредиты, технологии, статус демократической европейской державы, предав нас – бывших советских граждан, начав тем самым развал СССР. Вот с таким западным привкусом были демократические, пропагандистские американские фильмы в конце 60-х, которые я бездумно смотрел в Трунцах. А как были эти польские демократы между собой вечные паны и холопы, так ими и остались до сего часу. Только все вместе они стали холопами политики США, уступив американцам за холопство и рабство свою суверенность.

Закончил я техникум в 1971 году. Начал работать в Специальном конструкторском бюро №3 (СКБ-3) Минавтопрома СССР и в 1972 году перед армией поступил в Белорусский политехнический институт.

Ноябрь 1972 года. Меня, единственного из ста семидесяти белорусов, призванных в БССР, направлявшихся на Кавказ, привезли из Минска в Тбилиси, в воинскую часть. Почти сразу доставили и двух грузин-новобранцев. Переодели нас в старую солдатскую форму, и мы две недели, пока не прибыл наш призыв, чистили на кухне картошку. Но не только этим втроем занимались. Еще учили грузинский и русский языки. Лексо владел русским, а Тимур почти не понимал. В коридоре казармы висел плакат с текстом присяги на русском языке. Я – Тимуру: «Прочитай вслух». Читает. «О чем прочитал, Тимур?» – «Не знаю». В общем, Тимур учил русский в грузинской деревенской школе, как мы иностранный: прочитать могли, например, на английском, а о чем прочли, толком не понимали. И вот Лексо стал учить меня грузинскому языку, а я помогал ему учить Тимура русскому. И скажу вам, что за две недели до прибытия нашего призыва я выучил грузинский больше, чем за два года службы в Советской армии. Все еще помню некоторые грузинские слова и выражения, могу считать на грузинском и в метро Нью-Йорка понимаю пару фраз из разговора грузин.

И вот наконец в воинскую часть прибыл весь наш ноябрьский призыв 1972 года. «Ты откуда?» – спросил ровесник из прибывших. – «Из Минска, из Белоруссии». – «А-а-а, из нацменов», – и он вместе со своим корешком засмеялся. Я не понял и переспросил: «А кто такие нацмены?» – «Национальные меньшинства», – ответил мне тот, первый. И через несколько мгновений я стал белорусом и никогда больше в жизни не уступал русским в теме национального вопроса. А был я все два года службы единственным солдатом из Беларуси. Ну, если не считать командира роты из белорусской провинции и командира части, минчанина. Вот так я в 1972 году призывался советским человеком, а демобилизовался в 1974 году белорусом. Благодаря двум русским парням из киевского университета. Они, так сказать, мои крестные отцы – они сделали из меня белоруса. Через год службы в этой воинской части первый парень поступил в Ленинградское военное училище, чтобы стать политруком. Наверное, стал.

Я после армии вернулся домой в Минск, продолжил учебу в БПИ и работал в СКБ-3 конструктором.

В 1976 году летом надвигалась засуха, и нас из СКБ-3 отправили заготавливать ветки и крапиву для корма животным, чтобы их спасти. В бригаде был сорокалетний еврей, который получил иммиграционную визу в Израиль, но перед отъездом руководство отправило его на заготовку крапивы. Мне не было и двадцати пяти лет. И вот коллега говорит: «В Беларуси одни колхозники, крестьяне. Они ничего, кроме коровника, не видели. Чтобы БССР стала развиваться, надо, чтобы три поколения управленцев сменились, чтобы из крестьян они стали управленцами государства». Я всю жизнь помнил его пророчество. Значит, 1976 год плюс три раза по двадцать пять лет (три поколения) = 2050 год. Вот когда белорусы будут готовы иметь свою белорусскую государственность, станут государственными людьми зваться. А пока учимся независимо бродить вблизи своих болот.

В 1978 году на третьем курсе вечернего отделения БПИ я опоздал на первую лекцию по теории машин и механизмов. Преподаватель разрешил присутствовать. Было лишь два места за первой партой перед его столом. Я сел. На столе множество моделей механизмов. Беру один из них и понимаю, что это то, что нужно мне для работы в СКБ-3.

У нас в мастерской работал слесарем пенсионер. На следующий день на работе я по памяти сделал эскиз того механизма и попросил слесаря в свободное время смастерить макет. Он сладил. Я покрутил механизм в руках и почувствовал, что что-то не то. Выбросил пару элементов, пару добавил и понял – ВОТ ЭТО МОЕ. Показал работающий вариант макета коллегам по отделу. Они инженеры, мои учителя: белорусы, евреи и русские. Большинство из них сказали: «Подавай заявку на устройство. Получишь 50 рублей за изобретение». И только один сказал: «Подавай на механизм». Звали его Анатолий Георгиевич. Я, конечно, прислушался к мнению большинства и подал заявку на изобретение устройства. Буквально почти сразу пришел ответ из Москвы, из Института экспертизы – заявку признали изобретением устройства, но попросили исправить текст. Вы же видите, как я пишу? Так писал и в 1978 году. Вновь отправил заявку и через три года получил авторское свидетельство на изобретение и 50 рублей. Но за три года заметил, что в книге русского советского ученого картинка одного механизма изменилась. Она стала похожа на мое предложение. А оригинальный механизм, макет которого я видел на лекции, назывался «механизм академика Чебышева». Механизм академика Пафнутия Львовича Чебышева, русского математика и механика, основоположника петербургской математической школы. Значит, я, двадцатисемилетний, не инженер еще, усовершенствовал механизм академика, но по ошибке и неопытности не прислушался к мнению опытного инженера из СКБ-3 и отправил заявку на устройство, а не на механизм. Ведь устройств инженерами изобретено вагон и маленькая тележка, а механизмов раз-два и обчелся. Значит, я мог назвать свое творение «механизм Старкова». Проехали.

На работе мой кульман и стол находились рядом с кульманом и рабочим столом секретаря партийной организации СКБ-3. Мужчина лет пятидесяти. Хороший инженер. Иногда предлагал взять почитать в библиотеке книги про США. Я их читал. Например, «Для всех и для себя» авиаконструктора Олега Антонова. Вторую не помню. Говорил со мной о советском бытии, о пропагандистских политинформациях по понедельникам перед работой, которые надоели и достали.

Как-то наклеил я на чертежную доску вырезки – заголовки статей из нескольких газет, которые купил перед работой. Когда заголовки были в газетах, то вроде как-то и нормально там смотрелись. А когда были выложены на моем кульмане все вместе, то было потешно. Иногда приходил на работу и видел вырезки заголовков, которые кто-то оставлял на моем столе, а я затем наклеивал их на кульман. Люди подходили, читали и улыбались моему творению. Почти год провисело мое «газетное» изобретение. Перед Новым годом, как всегда, мы убирали мусор в отделе, и я убрал заголовки из своей истории. Ну а во времена перестройки мы, инженеры СКБ-3, вышли в народ на митинги и шествия. Перемен хотели наши инженерные сердца.

Летом 1989 года впервые на оппозиционном митинге увидел и услышал в Минске на проспекте Известий Зенона Позняка, тогдашнего белорусского националиста, и, благодаря упомянутым выше русским «крестным отцам» – однополчанам, сделавшим из меня нацмена, стал сторонником БНФ – Белорусского народного фронта за перестройку «Возрождение». Ходил на митинги, подписывал их бумаги. Только не вступал в БНФ. Отучил меня несостоявшийся в молодости комсомол вступать в политические организации.

В 1994-м на первых и единственных демократических выборах президента Республики Беларусь я голосовал за Зенона Позняка, а выиграл выборы Александр Лукашенко. Я долго его не поддерживал. Пока не наступило в 2009-м прозрение.

Начало 2003 года. Практически сразу по приезде в Нью-Йорк я нашел белорусскую диаспору. Звоню. Разговариваю со сторонником Зенона Позняка, уроженцем Гомельской области, приехавшим в Штаты на три-четыре года раньше меня.

– Здравствуйте. Я Анатолий Старков из Минска. Как к вам добраться?

– А чаму вы размаўляеце па-расейску?

– Я говорю не па-расейску, а по-мински. В Минске почти все так говорят, а это как минимум пятая часть белорусов.

– Дык як вы, кажаце, ваша «фамілія»?

– Старков.

И после длительного молчания:

– Ну, фамілія як фамілія.

И он рассказал мне, как добраться до родненьких белорусских.

Приехал я к ним, а через шесть лет, в 2009 году, ушел после двадцати лет поддержки идей бело-красно-белого «Возрождения» – «Адраджэння» по-белорусски. При этом с 1999 года, когда у меня в Минске появился интернет, я оставлял БЧБ-комментарии на форумах белорусских сайтов, но в 2012 году написал не БЧБ-эссе «Інтэрвенцыя «Адраджэнне» / «Интервенция «Возрождение», давшее в 2023 году название моей первой книге нон-фикшен, изданной в России. Также писал (и пишу) не БЧБ-статьи на своей странице в ЖЖ, на российском сайте «Конт» и в Facebook1.

В 2009 году здесь, в Нью-Йорке, на вопрос одного парня лет сорока с Украины (наполовину русского и наполовину украинца), мол, если бы сегодня на дворе был 1994 год, то за кого бы ты проголосовал, я, голосовавший в 1994 году за Позняка, ответил: «Белорусский народ в своем выборе 1994 года не ошибся». Затем где-то в 2013 году у меня появилась мысль, и я ее опубликовал сначала на форуме газеты «Народная воля», а позднее на форуме газеты «Наша ніва», написав, что Александр Лукашенко – гений в белорусской политике. Вот такая ускоренная эволюция у меня была в течение шести первых лет в Америке – от неприятия власти Лукашенко до ее признания. В конце марта 2019 года я из Нью-Йорка через БелТА (Белорусское телеграфное агентство) отправил послание Александру Лукашенко по случаю его встречи с белорусской общественностью и СМИ, поскольку последние объявили: задавайте вопросы, пишите пожелания. В моем послании была просьба: НЕ ВВОДИТЕ ИНСТИТУТ ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ. Президент Лукашенко на той встрече разговаривал с экономистом-оппозиционером и в какой-то момент беседы процитировал кусочек моего послания, приведенный выше, не называя моего имени, но сказав, что пишет белорус, много лет проживающий в США.

А еще в 2009 году пришло время и нас, не бело-красных-белых белорусов, бел-чырвона-белые выгнали из единственной белорусской православной церкви в Бруклине. Изгнанников приняла Русская православная церковь Нью-Йорка. Я оказался в РПЦ на 18-й авеню в Бруклине. Не один я там был, русские, украинцы, грузины, молдаване, белорусы тоже были. Весь православный люд бывшего «Союза нерушимого» собрала РПЦ в Нью-Йорке.

Несколько раз наблюдал такую сценку. Грузины тогда не имели своей церкви, но ходили в эту русскую православную на 18-й авеню в Бруклине. И вот русский священник прерывал проповедь на русском языке минут на десять, и за это время грузинский священник читал своей пастве проповедь на грузинском. Всякие чудеса бывают в Нью-Йорке вдали от границ бывшего СССР.

А еще лет двадцать с гаком назад ходил я по Бруклину в районе Бенсонхерст, где тогда жил. В руках была местная газета «Русская реклама» – здесь все русское, что еврейское, и забрел по рекламе в одно учебное заведение неподалеку от моего дома. Захожу в кабинет директора. Дама года на три старше меня. Еврейка. Ей лет под пятьдесят пять. «Здравствуйте». – «Здравствуйте». – «Я из Минска». И тут происходит что-то невероятное. Дама переходит на белорусскую мову и начинает на ней со мной разговаривать. Оказывается, она тоже из Минска. «Мне тата заўсёды казаў, што калі мы жывем з беларусамі, то павінны ведаць іх мову. Вось я і вучыла яе ў школе» («Папа всегда говорил, что раз мы живем с белорусами, то должны знать их язык. Вот я и учила мову в школе»). Три года у нас с ней разница, а я в ответ говорил на русском и не сказал, что мое поколение минчан не учило белорусскую мову. Позже в Штатах я стал писать на белорусском языке, но говорить без практики так и не могу до сих пор – через несколько предложений перехожу на привычный русский.

О русском языке в Америке. Русский язык в Америке жив, как и многие другие языки. Говорю о взрослых гражданах. Будучи пару раз в Сан-Франциско, штат Калифорния, в Соборе Русской православной церкви слышал русскую дореволюционную речь от местных прихожан-дедов, потомков беженцев 1917 года. Русский язык детей, рожденных в США, поглощает английский, потому что он везде. Например, видел и слышал, как сорокалетние священники Русской православной церкви – русские американцы, рожденные в США, после службы в церкви на русском разговаривали между собой на английском.

А сейчас пример живучести русского языка в США, который я давно публикую на российских, украинских и белорусских форумах: «Час назад (10.03.2015, 20:14) был в государственном офисе в Бронксе, Нью-Йорк, где нужно было оформить налоги, связанные с моей частной квартирой. Чиновница (чернокожая женщина лет сорока—сорока пяти) спросила, на каком языке дать инструкцию / бланки заявления. Этот вопрос меня приятно удивил, и я сказал, что на русском. Она повернула монитор ко мне и ткнула пальцем в список из языков около десяти и опять спросила: „Это русский?“ – „Да“. Она напечатала страниц шестнадцать на русском языке, которые я заполнил по-английски в соответствующих клетках и строках и вернул ей». Вот так в многонациональных Соединенных Штатах Америки решается языковой вопрос. Без майданов и гражданских войн.

Этот текст начиная с 2015 года я много раз печатал на форумах BY, RU и UA. Как об стенку горох.

Конечно, если бы в 1988—1996 годах все белорусы и белоруски «возродились по БЧБ», то и не мучились бы сегодня от многокультурья за границей. Сидели бы в своей хате в РБ, учили бы тарашкевицу, которую никто так толком и не знает. Потому что ее не преподавали в школе, потому что она в 1933 году приказала долго жить, когда БССР перешла на наркомовку, и с тех пор нация пользуется белорусским языком Совета Народных Комиссаров. Лишь редакция американской Белорусской службы «Радыё Свабода» идет не в ногу с нацией. Судя по всему, американская касса РС мешает коллективу службы идти вместе с нацией и правительством РБ. Потому РС использует тарашкевицу, а нация – наркомовку.

Вроде бы в 2011 году в Нью-Йорк приезжал с гастролями белорусский Коласовский театр из Витебска. После успешного выступления артисты пришли в гражданский зал Белорусской автокефальной православной церкви (БАПЦ), где их встретили белорусы Нью-Йорка, да и других мест Америки. Народу собралось – яблоку негде было упасть. Артисты на прощание читали коротенькие сценки на память.

Один из них читал юмореску и в ней в некоторых местах произносил белиберду. Весь зал катался по полу от смеха, так весело читал или исполнял роль автора и чтеца тот белорусский артист. Нежданно-негаданно раздался голос белоруски из числа той послевоенной эмиграции. Это была подруга Ивонки Сурвилы – председателя Рады БНР. Подруга тоже смеялась во время выступления артиста, но сказала вслух, мол, неужели это такая сейчас современная белорусская мова? Зал замер на мгновение. Все поняли, и я в том числе, что она не понимает современный белорусский язык. Не все в нем понимает. Но говорит по-белорусски. Это молчание белорусов длилось мгновение, и они продолжали смеяться во время юморески от исполнения ее артистом из Витебска. Гостей из Коласовского театра очень тепло проводили домой на родину в Беларусь.

Так какими белорусскими языками пользуются белорусы и белоруски, проживающие на планете Земля? Наркомовкой – в основном граждане Республики Беларусь, проживающие в Беларуси, а также те, кто ее знает, – недавно выехавшие за пределы РБ. Тарашкевицей – в основном давным-давно уехавшие из Беларуси. Дети коллаборантов, отцы которых прислуживали нацистам в 1941—1944 годах. Дети их еще живы и живут, например, в США, Канаде, Австралии. Также тарашкевицей пользуется Белорусская служба американского «Радыё Свабода». Русским языком – практически все граждане Республики Беларусь. Нынешние и бывшие, сбежавшие и добровольно уехавшие. Латинкой – в основном белорусы и белоруски, давно проживающие в Польше или Литве. Очень давно проживающие там. Трасянкой – я бы сказал, все белорусы и белоруски.