Дьявол и Город Крови 3: тайны гор, которых не было на карте

Глава 21. И снова в горы

Идти собирались налегке, много не брали. Зачем, если к утру котелок мог вырастить в себе продукт, который урожаем мог называться? Вари, ешь, а к утру опять котелок полный. Решили – пробегут горы за два – три месяца, а то и меньше. Ступеньки готовы на подъем, лыжи у каждого – широкие, как санки, с креплением для ноги, не длинные и не короткие, и легонькие. У Маньки лыжа была поменьше, чтобы в снегу не тонуть. Рассчитывать лишь на крылья не приходилось. А вдруг в горах они работали еще хуже? Решено было не брать с собой ни пил, ни топоров. Манька сначала воспротивилась, испугавшись, что испортит меч, но Дьявол успокоил:

– Он от безделья тупеет, а не от дела, так что не бойся и смело оставляй все лишнее, – посоветовал он. – И помни – сердца у тебя нет, в нем всем плакальщикам место нашлось.

– Я помню, – ответила Манька.

Расставание было недолгим. Борзеевич потянулся и сказал:

– Ну вот, красное солнышко в горы ушло, и нам пора катится.

Все засмеялись. Русалка, та, что сидела в белом платье, с венком лилий нежно лилового оттенка на голове, сказала:

– Мы, Маня, маму попросили, сирену морскую, каждой каплей сообщать, где ты, что с тобой. Береги себя! Пусть будет у тебя устная и письменная клятва, что не забудешь о доме, о нас. Возвращайся, а мы за домом присмотрим. И за деревом. Да оно и само себя в обиду не даст! И посылать будем с каждой птицей весточки. Борзеевич умеет понимать язык зверей, переведет, если что.

Остальные молча согласились с пожеланием. Манька не привыкла, когда к ней так, по-человечески. Сердце начало щемить, и она встревожилась.

– Вы меня как в последний путь провожаете, – растрогалась она.

– Может и так статься, – не успокоил, а подлил масла в огонь Дьявол. – Будущее неопределенно. Не могу сказать, чем дело закончится, даже я.

– Да что вы все о беде, да о беде, – рассердилась Манька. – Борзеевич, скажи им…

Но Борзеевич только шмыгнул носом и ничего не ответил. Он к чему-то прислушивался, поглядывая за горизонт.

– Видишь ли, просто, Мань, весь белый свет на нас ополчился и на землю нашу. Раньше-то как герои в битву ходили? Человеческого народонаселения было больше – помогали, со спины прикрывали, радовались, а теперь и человек против тебя. Каждый в наше время думает: а не стать ли мне вампиром? А того не понимает, что вампир он только с одного конца. И идут по земле ни люди, ни вампиры. В уме вампир, а с виду проклятый. Мимо друг друга две души проходят, и ни одна мышца не дрогнет. Земля так изгажена, что с другого конца узнавать себя перестала. Не умеет.

Манька выслушала всех – и набежала туча на лицо. Она подошла к неугасимому дереву и попросила:

– Не давай их тут всех в обиду, а то они несут какой-то бред. Не пускай чужих, даже если он будет, как я, – Подошла к избам и попросила того же: – Не пускайте чужих, берегите себя…

Избы пригорюнились.

– Ой, Маня, уж если беда придет, то от тебя, – успокоил ее Дьявол. – Они столько лет прожили, думаешь, не разберут, кто свой, а кто чужой?

– С дуба упал? Памяти мне лишиться надо, чтобы врагом земле своей стать…

– Может и так статься, – не стал обнадеживать ее Дьявол. – Посмотри-ка на избы, вылупились, нескольких хозяев поменяли, а все еще по поднебесному миру ходят. Они за тебя больше переживают, чем ты за них. Тебе, Маня, победить надо, а не умереть, чтобы земля твоя могла бороться против зла… Человек духам, как знамя боевое, место, откуда плясать начинают. Они для человека выходят на тропу войны, а так мирно живут, с людьми не пересекаясь. То есть, пересекаются, конечно, но поглумились и ушли, не объясняясь. Все тут на тебе завязаны. Дерево для тебя, избы для тебя, водяные и лесные стараются, как человеку лучше. Они не рабы, не слуги, они опора тебе, мать и отец…

Уходили поздно вечером. Когда достигли края за предгорной грядой, земля еще на несколько метров передвинула себя в глубь государства, взбираясь в гору. Озеро теперь полностью было закрыто благодатной землей, и горная гряда принадлежала ей, обеспечивая надежное прикрытие со стороны дороги и гор. Земля не спеша выводила с лица следы недавней битвы: мазут и нефть горели, заволакивая небо дымом, воронки обваливались и затягивались корнями, кости разъедали черви и по крошкам утаскивали под землю.

Манька и Борзеевич еще раз остановились у полуразложившегося скелета, который лежал лицом вниз.

– Кто же это их так-то?! Этак мы все царство-государство завоюем, и придется человеку или уезжать с этого места, или человеком становиться, – Манька повернула череп к себе пустыми глазницами. – Похоже человек… Неужто плохо бы ему в этой земле жилось? И зачем пошел воевать с нами?

– Да уж не за коровой и не за овечками… – о чем-то раздумывая, пробормотал Борзеевич, заметив еще один скелет. – Слыхал я и о таком, будто пустыней земля становилась лет на сорок… Вот, Маня, пройдет сорок лет, станешь дряхлой старушкой, и сама на Небо попросишься. Выкорчуют тут все и назовут пустыней. А я-то все удивлялся, почему да как…

– Это вряд ли… Сорок лет не годы. У нее яблоки из моего сада есть, – ответил Дьявол.

– А почему пустыня? Тут же все есть! – удивилась Манька.

– Это для тебя есть и хорошему человеку. А вампиру пустыня, – ответил Дьявол. – И оборотням несладко.

– А вот и новый горох! – весело воскликнул Борзеевич, высыпая из пустой руки в карман целую горсть разноцветного гороха.

– Ты их сам родишь? – удивилась Манька, не в первый раз увидав, как и откуда у Борзеевича берется его грозное оружие. Раньше ей как-то в голову не приходило об этом задуматься. Не иначе свой горох Борзеевич сначала проверял на ней.

– А как же! – усмехнулся Борзеевич.

– Сам! – с сомнением фыркнул Дьявол. – Вывернул справа налево, и получилось: и я там жил, мед пиво пил, по усам текло, а в рот не попало!

– Как интересно… – сказала Манька, заметив, что Дьявола и Борзеевича нет рядом, а стоят они далеко.

Она ступила рядом с ними. Но полет оказался не таким легким, как когда она летела к своей земле. И когда ступила, Дьявол и Борзеевич опять были далеко, помахав ей рукой. И снова она ступила рядом…

У подножия первой горы ненадолго остановились, передохнули, и уже по знакомым ступенькам поднялись вверх. Вершину покорили за три дня. Гора стояла голая, снег остался только на самом пике, за километр до вершины. Почти всю дорогу бежали бегом, чтобы скрыться за первой вершиной, не привлекая внимание оборотней, которые рыскали вокруг благодатных земель. Кое-где стояли гарнизоны, вооруженные до зубов. Перед подъемом Дьявол обвалил лавину, чтобы прочистить путь. Высокой гора им не показалась, она была много меньше остальных, даже тех, которые высились слева и справа от нее. Ночевали в знакомых пещерах, а на вершине сумели помыться, как в прошлый раз. Спустились к подножию с другой стороны за день, задержавшись только возле бурной реки, через которую перебрались по веревке. Манька перелететь не рискнула, промахнулась бы – унесло бы течением.

Там, где они чуть не утонули, потеряв рогатину, сразу заметили неугасимое дерево, возле которого все еще было теплое зеленое лето. Дьявол таки сумел посадить ветку. Лес в долине за лето начал подниматься много гуще, молодая поросль была выше Борзеевича и разнообразнее, но не так, как на благодатной земле. Больше кустарники и высокие травы. Зато теперь здесь было много следов зверей, и чувствовали они себя здесь вольготно, сыто и безопасно. Следы их вели и влево, и вправо между горными хребтами. Здесь стояла багряная осень с ядреными рыжиками по всем угорам, прихваченным первыми заморозками, которые с удовольствием жарили, с веселыми стайками опят на поваленных лавинами подгнивающих стволах деревьев, с малиновыми от ягод зарослями шиповника, с орешником и высоким пожелтевшим разнотравьем диких сортов сорго и проса, мяты, осота, овсяницы, пикульника и ромашки.

– Чтобы внимание не привлекать, – пояснил Дьявол. – Сначала корень разрастется, потом дерево поднимется. Но не такое, как на благодатной земле. Здесь у нас небольшой узелок передающей станции. Основной сбор информации приходятся на Вершину Мира, там все государство, как на ладони… Так что, избы прекрасно осведомлены, где мы и какие вы ленивые…

– А в прошлый раз? Не знали же! – раскраснелась Манька, радуясь, что избы не сидят в неведении, и как бы рядом.

– А в прошлый раз провод еще не был протянут.

На вторую вершину поднялись за шесть дней. Спустились за два. Пришлось искать узкие места, чтобы перебираться через две пропасти. И каждый раз в тех местах, где они останавливались, находили немного зелени даже среди камней, на которых, казалось бы, ничего народиться не могло. Чем выше поднимались, тем меньше оставалось от осени, и ступени становились скользкими, но, спустившись, снова окунулись в огненно-багряный ее наряд. В горах зима наступала еще быстрее, чем в восточной части государства, и с каждым днем становилось холоднее – заканчивался теплый сентябрь. Трава пожухла и высохла, побитая заморозками, но местами оставалась зеленой – там, где неугасимое дерево пустило корни.

Манька иногда гадала, на какой они теперь высоте над уровнем моря, но даже Борзеевич не брался посчитать.

Дьявол, как всегда, полушутя выдавал вполне обоснованную сводку, когда речь заходила о погоде и предстоящих морозных месяцах, которые застанут их как раз там, где морозы, должно быть, самые суровые.

– Если верить ветропрогнозам, полная зима наступит на четвертой горе, и будет крепчать до девятой, потом резкое похолодание сменится резким потеплением, и лето наступит буквально за неделю…

Манька и Борзеевич без Дьявола знали, что так оно и должно быть, потому что иначе быть не могло.

Со второй горы съехали за пару дней и за семь дней поднялись на третью вершину.

И вдруг Манька поняла, что чем выше, тем хуже получалось летать. То ли воздуха не хватало, то ли еще что, а только ступит, и опять на том же месте, или чуть дальше, не дотягивая до половины пути, которую умела преодолеть раньше, то провалится куда-нибудь или окажется в таком месте, откуда выбираться приходилось полдня, а то и больше. Все чаще попадались места, где льды двигались, как река, вздыбливаясь нагромождением торосов, все чаще на пути разверзались широкие пропасти. Чем выше в горы, тем труднее давались полеты. Вниз еще как-то, а вверх – никак!

Впрочем, у ее спутников в прошлый раз проблема была та же. поднимались в гору они на своих двоих.

– Сачкам в этих горах не место, – Дьявол почесал затылок, задумавшись. – Странно, крылья же пространственные – мои не застревают…

– Это твоя земля, а мы в ней гости, – философски заметила Манька.

Борзеевич с удовольствием помянул про душу и лыжи, которые пока болтались у него за спиной без дела. Манька на лыжи встала неохотно. Дьявол торопил, но на этот раз торопил по расстоянию, которое должны были пройти, не занимаясь с ними, или занимаясь, но во время подъемов, а ей, пока зима еще не наступила, хотелось рассмотреть горы, полазить по ним, испытать себя в горном знании и умении. Она и книжку специальную заказала у Борзеевича, которую он привычно достал из кармана. Железа на ней больше не было, и она не уставала, как при первом прохождении, но усталость брала свое. Кроме лыж и котелков из неугасимого дерева, опираясь на опыт, кое-что с собой взяли: новую веревку из неугасимого дерева, которую плели с запасом, зная, что придется перебираться через опасные огненные реки, запасную теплую одежду, дьявольские и простые стрелы, которые еще оставались в избах про запас, семена, живую воду, на всякий случай прихватили крюки о колышки – все то, что могло им пригодиться, не слишком рассчитывая на крылья и Дьявольскую благотворительность. В теплой одежде, сытая и опытная, она еще больше влюблялась в горы, сравнивая их с собой. И каждый раз, когда она замирала, созерцая вечный покой, тишину и застывшие каменные изваяния, Дьявол приводил ее в чувство:

– Опять? Я же сказал, мы или умрем тут, или пробежим горы, как ветер. Ох, что-то сон мне нынче дурной снится…

И Манька, с ворчанием, догоняла Борзеевича и поторапливала его.

– Мы, Маня, налегке, но силушка у меня нынче не такая как у тебя, – Борзеевич недовольно оборачивался и тоже ворчал, будто он все еще на занятиях, а не в боевых условиях. – Я поучитель, а не паучок…

Манька, в принципе, была с ним согласна. Она не понимала Дьявола – куда он их торопит? Даже если вампиры заметят ключ, вряд ли им придет в голову гнаться за ней. Пока найдут, пока обоснуют, пока посчитают и соберутся, пока переберутся через три вершины. Года им будет мало, чтобы залезть в эти горы. У вампиров на все был один ответ: «приходите завтра, мы подумаем!», особенно, если это не касалось их личного обогащения. И потом, дураки они, чтобы под зиму в горы лезть?

Через двадцать пять дней уже поднимались на четвертую вершину, оставив уютную пещеру, в которой останавливались в прошлый раз, отращивая стрелы для подъема. Там, где росли стрелы, поднялись во множестве маленькие неприметные неугасимые деревца, разрастаясь в сторону озера и в сторону разрезающих долину сопок. С высоты казалось, что внизу расстелили желто-бардовый ковер. Место было красивое, особенно водопад, который с шумом падал по крутому склону в обрамлении зеленых мхов и папоротников. Крупных животных в низине почти не было, видимо стада паслись за сопками или за озером, зато зайцы и белки сновали между ног. Несколько раз заметили северных гостей: белых сов, белых песцов, белых горностаев, белых северных оленей… Не иначе низина между двумя горными хребтами тянулась до Северного Ледовитого Океана.

Наверное, это было последнее летне-осеннее видение – дальше таких низин-заповедников на пути не было. После четвертой горы западные склоны опускался вниз ненамного, но шириной были на полусотню километров, пересекаемые ущельями, каньонами, нагромождениями острых, как пики, скал, напоминавших застывших монахов в балахонах. Там уже нет-нет, да и поднималась из земли лава, выплескиваясь из недр через вершины гор, как реки стекая вниз по черным от пепла и копоти склонам.

Низину с дикой и суровой красотой в подножии четвертой горы покидали неохотно. Маньке нравилось слушать молчание гор, впитывать краски – и справедливо, если бы задержались ненадолго.

Она недовольно поморщилась, услышав, как Дьявол, сидя на оттаявшей ступеньке, выговаривает обоим за допущенную при подъеме ошибку. На этот раз она лишь улыбнулась ему. Все же не зря он тратил стрелы, втыкая их в камень: голая от снега неказистая лестница просматривалась почти до самой вершины. В прошлый раз здесь было все под снегом, а сейчас снег начинался чуть выше середины горы. Без снега по ступеням поднимались быстрее. И там, где Дьявол оставлял колышки, ступени не покрывались ледяной коркой, по ним не скользила нога и не срывались ладони в теплых рукавичках.

«Если так дело пойдет, через два – три месяца будем дома!» – подумала Манька гордая сама за себя. Еще бы – альпинист из нее вышел, что надо. Она с удивлением смотрела на лестницу: странно, в прошлый раз вроде бы лестница не была такой частой и глубокой, часть ее была под снегом, и до земли было просто не добраться, а теперь она вилась, как лента, приятно радуя глаз.

Наверно, Дьявол знал, что им придется вернуться, но молчал, потому что выбор был за нею.

Неужели он мог в ней усомниться?!

Борзеевич меньше всего думал о гордости: отрабатывали очередной прием – подъем в гору самоподтягиванием, используя четыре колюще-режущих предмета – две стрелы, дьявольский нож, меч, и веревку. Борзеевич шел первым и должен был закрепиться выше, и приготовить место, где остановится идущая следом Манька. Она поднимала конец веревки, закрепляла на стреле и отправляла ее вверх, чтобы уже Борзеевич мог подняться дальше, отыскивая место для следующего рывка. И тогда она подбирала за ним стрелу, которая держала начало веревки и колышки, на которых он стоял… Ступени были рядом, но Дьявол как всегда выбирал трудновыполнимые подъемы.

«Перебирает!» – подумала Манька, но без раздражения. Лишь бы котелок не оказался пустым, как в прошлый раз, когда Борзеевич вместе с живой водой выплеснул из котелка семена. На всякий случай, в долине впрок запаслись орехами, и на каждой остановке падали и молчали, хрумкая мучнистую сладковатую мякоть, поджаривая орехи над огнем посоха…