– Марк, поздравляю тебя. Ты наглядно продемонстрировал нам, что воспоминания о прошлом никому не помогают. Пожалуйста, перестань выводить близняшек на эмоции, хорошо?
– Блин, Джереми, это не честно. Я просто хотел узнать, кто чем занимался до того, как попал сюда. Я ведь толком и не пожил даже.
– Да, чувак, говно случается, и ещё хуже, когда это говно – твоя жизнь, какая разница кто чем занимался или не занимался там? Оглянись вокруг, какую бы классную жизнь ты или мы бы не прожили, мы теперь тут, ограниченные своим опытом. Может быть, ты и не взял от жизни всё, зато теперь тебе не надо по этому скучать. А я? Я столько всего перепробовал… Иногда я хочу обо всём забыть, скоро это произойдет.
– И что потом? – спросил Том, – Кем ты будешь?
Джереми сделал паузу:
– Свободным.
После слов я ушел в комнату, а Том и Джереми продолжили разговор. В эту ночь я много размышлял о новом мире. Я думал, что смерть должна освобождать тебя от страданий. По сути именно это Ханна предлагала, но какой ценой. Ценой собственных воспоминаний. Единственное, что мы забрали с собой из той жизни. Я думал, что после смерти ты получаешь награду или наказание за свои действия в прежней жизни, но и это было здесь искажено. Тебе не становилось всё ясно и, самое ужасное, что ты оставался один на один со своими страхами. То, от чего ты убегал всю свою жизнь, не исчезало, а настигало тебя здесь.
С каждым моим «человеческим» днём мне всё меньше хотелось спать. А это означало, что я почти всегда был бодрым, ночное время было прекрасным моментом для размышлений. Поначалу это было великолепно, я занимался любимым делом. Несмотря на то, что Шон обещал мне помогать, он не давал мне никакой обратной связи, и я не мог оценить, насколько хорошо у меня получается рисовать.
Он только и делал, что сплетничал. Как-то раз я застал его за тем, что он подслушивал разговор Ханны и Джереми. Я видел, как он на носочках подкрадывался всё ближе к ним.
– Бу! – выскочил я из-за его спины.
– Чёрт, Марк, ты меня напугал. Ты что, следил за мной? – переходя на писк, спросил Шон.
– Только если ты следил за ними, – я указал на ребят.
– Марк, не лезь не в своё дело, я услышал собственное имя и решил приблизиться.
– Шон, я давно хотел тебя спросить. Ты можешь нарисовать любое небо, какое только пожелаешь, но каждый раз небо совсем чуть-чуть отличается от предыдущего. Почему?
– Потому что никто не ждет от меня пейзажей в стиле Ван Гога или моего собственного. У меня есть заказчик и ему нужно обычное, предсказуемое небо. Без сюрпризов и моего мнения.
– А кто твой заказчик? Это ведь нечестно. Может быть, стоит поговорить с ним?
– С ней, – ответил Шон, – здесь всем руководит Ханна.
– А-а, – протянул я, – ну тогда понятно. Ханна не была похожа на человека, который поощрял искусство или собственное мнение. А искусство – это не что иное, как ярко выраженное мнение.
– Тш-ш, ты слышишь это? Кажется, они говорят о тебе, – он перешел на шёпот.
Я выглянул из-за спины Шона и увидел, как Ханна стояла напротив Джереми и о чём-то спрашивала:
– Джереми, что у вас вчера произошло? Почему ко мне пришла Лили и попросила переселить её. Видите ли, она хочет перемен!
– Тебе не из-за чего волноваться, – как обычно на расслабоне ответил ей Джереми, – просто Марк задает много вопросов.
– Марк? Я ещё тогда заметила, что он не готов мириться с этой действительностью. Нужно что-то предпринять. Мне не нужны мятежники и бунтари. Там, где мы стояли, не было видно выражения лиц, но по тону голоса было понятно, что Ханна напряглась. – А что его друг Том? Он поддерживает Марка?
– Ой. Том. О нём точно переживать не стоит. Мы с ним разговаривали после инцидента, и он ясно дал понять, что не заинтересован в прошлой жизни.
– Ну хоть это радует. Но всё равно, Лили захотела перемен. Ты слышишь, Джереми, – перемен, – последнее слово она произнесла по слогам, – ты знаешь, что это значит.
– Ой, да брось, если Марк мятежник, то мы с тобой принцессы. Не парься, он, как и другие, начнёт потихонечку всё забывать.
– Я не могу ждать, когда это произойдет, нужно что-то предпринять.
– Попроси Шона больше заниматься Марком. Пусть тоже рисует небо, почувствует себя значимым, быстрее угомонится. Тем более мне так нравится наблюдать, как ты манипулируешь Шоном, – Джереми притянул к себе Ханну и обнял её за талию, – Этот дурак сделает всё, что ты попросишь, – после этих слов Джереми страстно поцеловал её в губы.
– Вот это поворот, – вырвалось у меня.
Шон стоял в шоке. На нём не было лица. Он молча ушёл.
После этой ситуации я для Шона стал невидимым. Он перестал делать вид, что я ему интересен, как ученик. Мне было обидно осознавать, что я стал жертвой несчастного треугольника. Но ещё обиднее было то, что Том не разделял мою позицию касаемо воспоминаний. Я решил поделиться с ним услышанным.
– Том, ты не поверишь, что сейчас произошло! – с такими словами я зашел в нашу общую гостиную.
Он сидел на диване и перелистывал старый журнал о кораблях.
– Удиви меня, – я проигнорировал его безразличный тон.
– Джереми и Ханна встречаются! А ещё Ханна считает меня мятежником.
– Ты что, следил за ними?
– Нет, Шон следил. Какая разница? Не хватало, чтобы ещё меня журналист осуждал. Ты вторую часть не расслышал? Меня считают мятежником! Меня! Прикинь?
– Я думаю, ты преувеличиваешь.
– Нет, Ханна сама так сказала.
– Ну, не знаю, мне кажется ты не мятежник, а дурак, который предпочитает страдать по своей жизни, когда ему выпадает шанс начать всё с чистого листа.
– Я смотрю ты-то уже начал жизнь с чистого инертного листа.
– Джереми сказал, что отсутствие эмоций – это временно.
– Том, подумай, ты можешь стать бунтарем, как я.
– Зачем? Я не хочу, – он и раньше не отличался яркой эмоциональностью, а сейчас было чувство, что я разговариваю с роботом.
– Ладно, не хочешь, как хочешь.
Мои дни проходили однообразно, серо, угрюмо. Какие ещё существуют прилагательные описывающие монотонность? Перечислять их и то интереснее, чем то, чем я занимался. Я не мог понять причины раздражительности, а рисование не помогало мне справиться с этим досадным чувством. Я всё время ходил с кислой миной, и моё поведение больше походило на поведении Лизи. В какой-то момент её сестра не выдержала:
– Я больше не могу смотреть на твое страдающее лицо. Нам не хватало ещё одного агрессора. Все идём в бар.
– Что? Бар? Да вы шутите! И вы молчали раньше?! – я уставился на неё. В этот момент я думал, какого хрена они скрывали это от меня, что ещё утаивают?
– Бар работает только тогда, когда музыканты готовы, – прокомментировал Джереми.
– Что? Музыка? Кажется, я её не слышал целую вечность! Ох, вот бы сейчас пивка с орешками, – простонал я.