Везде, но только здесь
Он исписал девять листов. Все они были разными, так как найти такие же лазоревые, как и первый, не удалось. Почерк стал на этих листах корявей, но с большим количеством завитков. В целом, все написанное Арту не понравилось, но он решил все равно передать это большое сборное письмо Елене. Моментальный порыв – самый искренний, как говорят умные люди. Придерживаться их советов все же иногда приходилось. Поэтому Арт пронумеровал все листы, еще раз перечитал, затем аккуратно сложил их и убрал в конверт. Белый и самый обыкновенный. Подумав, Арт немного украсил конверт, ручкой добавив изысканных узоров, отдаленно напоминавших ветви деревьев с причудливыми листьями. Арт улыбнулся. Впервые за долгое время не окружающему миру, а самому себе.
***
Арт оставил письмо ночевать на столе, и сам отправился спать. Перед этим он кинул взгляд на кучу вещей, которая укоризненно высилась на полу. Пришлось ее разобрать. После того, как все тетради, книги и канцелярия были с чувством разложены по местам, Арт выдохнул и направился в ванную.
Ночь прошла спокойно.
Наутро Арт проснулся бодрым и наконец-то выспавшимся. Дел было не так много, в первую очередь, Влад попросил помочь ему с переездом. Хозяева квартиры, в которой Влад жил до этого, подняли плату, что не устроило отца Влада. Замена этой квартире нашлась быстро, в соседнем районе. Вроде как даже двухкомнатная. Теперь нужно было перевести в новую квартиру всю мебель и вещи. Конечно же, Влад со своим отцом не справятся, им нужно еще одна пара плеч, на которые можно положиться и повесить сумку с журналами и прочими мелочами. Поэтому Арт с радостью согласился им помочь.
Он быстро встал, наскоро позавтракал, тем не менее, найдя минуту для задумчивого созерцания недр холодильника. На него снова набросились мысли, как и ночью, Арт лишь дал им небольшую фору.
Родные еще спали. Была суббота, первая возможность отдохнуть за неделю. Чтобы их не разбудить, Арт ходил очень тихо и старался ничем не греметь. Он проскользнул в свою комнату, направился к шкафу. Несмотря на то, что на стуле висела поглаженная рубашка, Арт решил выбрать себе другую. Он распахнул шкаф. От резкого движения рукава рубашек и толстовок взметнулись вверх, словно приветствуя своего обладателя. Рубашек здесь скопилось полчище, поскольку Арт их обожал. Отложные воротники разных цветов и с разными узорами соседствовали с просторными, яркими футболками и удобными толстовками. Арт в задумчивости посмотрел на это многообразие, но затем все же выбрал себе спутницу на день. Ей оказалась его любимая рубашка, черная в мелкий цветок. Она, к счастью, была уже
поглажена. Арт оделся, повесил рубашку со стула в шкаф, взял со стола письмо, заранее приготовленный учебник по физике, ведь учиться все же стоило, выправил часы из – под рукава рубашки, расстегнул верхнюю пуговицу, и, довольный, направился в коридор. В куртке было уже холодно, поэтому Арт надел свое шерстяное пальто шоколадного цвета и замотался шарфом по самые глаза. Последний штрих – закрыть входную дверь, и вот он уже на улице.
***
Было холодно. Подъезды жались к выходящим из них редким людям, фонари, сутулясь, обсуждали с одинокими скамейками новости ночи, гудели, нарастая, далекие дороги. Остановка была близко, всего через несколько домов. Арт позвонил Владу, пошутил с ним от нежелания серьезно начинать выходные, сказал, что уже сидит в маршрутке, представив даже, как его покачивает. Всегда лучше, когда тебя дожидаются с минуты на минуту, а не просто ждут, считал Арт, так ты себя сам чувствуешь важнее. И не важно, что важность не была обязательной для лжи самому себе, она вообще ничего не давала. Просто обнимала и говорила, что все будет хорошо. Обычно после этих слов ощущение того, что все былоплохо-плохо-будетещехуже только усиливалось. Арт вышел из мыслей и старательно запетлял дворами.
По дороге Арт решил купить себе в магазине новую гелиевую ручку, и снова зашел в царство мертвых теней под усталым и подстраивающимся под всех названием «Универсам». Универсальный, есть все и для всех. Открыт 24/7, как и души милых людей, стоящих на кассах, расхваливающих почти увядшие цветы, продающих хоть и свежие цветы, но в надгробных венках, отдающих последние деньги за исполнителей, которых они несколько ночей назад ненавидели. Как души просто детей. Было практически безлюдно, с потолка из углов лилась тихая музыка. На полках продукты лежали умиротворенно от того, что наконец остановились здесь, в этом неказистом и обшарпанном магазине, преодолев сотни километров пути из жарких и не очень мест. Им важна была стабильность, а не то, куда она их привела, не то, что она приведет их в голодный рот вместо земли. Все были до странности странны. Но милы.
Помимо ручки Арт купил себе еще малиновый йогурт. Прощаясь с кассиром, пожелал ему доброго дня. Выйдя из магазина, встал на ступеньке и посмотрел вокруг. Было уже нежно-светло. Свет заполнял пространство, дома расступились, и перед Артом было небольшое свободное пространство, заставленное машинами. С проводов спорхнуло несколько голубей. Они облетели двор перед домами, изящно изгибаясь перед графикой окон. Пахло весной. Небо, высокое и нежно-серое, блестело в вышине. Арт вдохнул глубже. Бодро соскочив со ступенек, он зашагал к остановке. Осталось обойти только хребет изогнутой бело-синей многоэтажки. Пока он шел, ему позвонила Оля. Она предложила встречу вечером, на что Арт дал согласие. Ему было все равно, увидит он ее сегодня или нет, но чтобы не обижать ее стремления, он пошел на этот шаг.
***
Автобус пришел быстро. Он был на удивление переполнен. Арт занял место в конце автобуса, на возвышении, и закрыл глаза. Скучно было наблюдать за людьми, которые качались в такт толчкам движущейся машины, совершенно одинаковые в эмоциях и выражениях, как тот парень из сна с незнакомкой Марией. Многие люди были одеты в цветную одежду, но приглушенных оттенков, словно стыдящихся самых себя. На светофоре Арт открыл глаза. Девушка, стоявшая между сиденьями и державшаяся за поручень, имела достаточно экстравагантную спутницу – красную сумочку из лакированной кожи, болтающуюся на плече. Она одна спасла Арта от удушья бездействия и несозерцания. Автобус качнулся и тронулся, пассажиры накренились, оттянули руки и ноги, выгнули шеи и вернулись в исходное положение. У мужчины, сидящего рядом с девушкой-обладательницей красной сумочки, зазвонил телефон. Еще одна деталь. Мужчина визгливым голосом начал что-то с жаром доказывать представительнице женского пола, судя по обращениям.
– Что, снова вляпалась? Вот тебе наука снова. Нет, не буду, даже не проси! Нет, ты мне еще тот не вернула, никаких "взаймы"! И запомни, ничто никогда бесследно не проходит. Все, конец связи!
Мужчина с остервенением оторвал от уха трубку и начал сбрасывать вызов. Когда у него наконец получилось это сделать, он чертыхнулся, пару раз повторил "Дура!", а потом начал раскладывать виртуальный пасьянс. Когда он несколько раз не сложился, мужчина начал стучать кулаком по коленке, цокать языком и писать длинные сообщения с обилием восклицательных знаков какой-то женщине. Наверное, той "дуре". Сверху Арту были видны все его действия, от этого они становились еще жальче и смешнее.
Арт снова закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. "Ничто никогда бесследно не проходит". Эта мысль стала дребезжащим перфоратором в квартире соседей сверху, навязчивой песней из гнусавого динамика в давно знакомом кафе недалеко от метро или в супермаркете, старыми книгами и письмами, отдыхающими в дальнем углу ящика стола. Проходит бесследно только жизнь, все остальное затвердевает и становится таким же старым и пыльным, как эти вещи. Вздох. Нужно что-то делать. Арт нащупал письмо в кармане. Оно его подбадривало и делало сильней, заставляло идти дальше – ехать сейчас куда-то в этом переполненном автобусе. До почтового отделения оставалось всего несколько остановок, так что Арт решил не засыпать. Для этой цели он открыл учебник по физике. Электродинамика, фотоны, сила упругости и сила тяжести. Все смешалось, как говорил Лермонтов. Арт упорно старался выучить хоть что-то, чтобы не зря провести этот день. Но день настырно шептал на ухо о вреде труда и вырывал из рук учебник. На следующей остановке автобуса, перед светофором и поворотом налево, Арт увидел парк.
Туман зашел и туда, растушевал очертания стволов и лег на краю дороги как кусок слоеного белого пирога. Из него торчала одна изогнутая ветка, которая дотягивалась до Арта и задевала его, до того она была контрастной с белизной и затертостью парка в тумане. Автобус тронулся. Арта откинуло назад, ветка резко начала убегать куда-то вдаль, за спину, оставляя только белую тянущуюся полосу на асфальте да белый туман, в котором спали прямоугольники домов.
Арт вышел на нужной остановке, сходил отправить письмо, благо, у него это отняло несколько минут, и вернулся обратно к остановке, чтобы уже на трамвае доехать до Влада.
Трамвая не было шесть минут и двадцать две секунды, ровно через столько пришел автобус, на котором, в теории, Арт мог доехать почти до дома Влада, так что он не стал больше ждать. Арт зашел в салон.
Здесь уже было меньше людей, но места на возвышении были заняты. Арт сел в середине салона. Напротив него сидел мужчина и старушка. На ее коленях, в белом полиэтиленовом пакете, лежал небольшой куст терновника. Его темные тонкие цепкие ветви шипами прорвали в некоторых местах пакет, но иссушенных рук старушки не трогали. Словно она своими спокойными серыми глазами среди морщин, седыми волосами, выглядывающими из-под серой беретки, своими сомкнутыми руками, что держали пакет, опоясывала силу терновых ветвей и сдерживала ее.
– Купила его, чтоб на даче у калитки посадить, – бабушка заметила, как Арт рассматривал ее и
терн,– Сейчас, правда, не получится его высадить. Дома у меня до конца холодов поживет.
Она, словно не боясь, погладила терновник. На одной из ветвей болталось что-то маленькое, похоже, синий иссушенный плод. "Только сегодня о сливах вспоминал". Старушка улыбнулась.
И тут Арт почувствовал прилив тошноты. Захотелось остановить автобус и выйти. Но он неумолимо ехал дальше, вперед, пассажиры, серые, черные и белые, раскачивались все вместе в такт движениям машины. Шум начал нарастать. Гул мотора стал монотонней и звучней, движения пассажиров стали слышимыми, их дыхание стало громче, и все это слилось в один безумный, дикий ритм, похожий на ритм, когда собравшиеся в круг воины начинают стучать своими копьями, все вместе, в такт, по земле, требуя расправы. Туман прорвал стекла окон и влился в салон автобуса. Тряска усилилась. Лица, куртки, руки, шапки поплыли, скрутились в один водоворот и распались на цвета. Терновник на коленях напротив разорвал пакет, вылез и начал оплетать собой пространство вокруг, сиденья, ноги, поручни, не трогая только свою хозяйку. "Потому что она обещала его приютить, " – пронеслось в голове Арта. Туман не давал заострять внимание на любом предмете, терновник сковывал движения и цеплял кожу. Арт крикнул.
И провалился.
Все исчезло, осталась лишь темнота и тошнота.
Тишина
Вокруг было светло. Даже слишком, подозрительно ярко, словно кто-то пытался скрыть от Арта реальность. Арт подумал, что он, должно быть, в больнице или уже на операционном столе. Нельзя было точно знать, из-за чего случился его обморок.
Но вокруг никто не ходил, не суетился, не было людей в белых халатах, да и вообще людей. Царило беззвучие и безлюдие. Какие странные слова. Арт приподнялся на локтях. Голова гудела, к этому он уже был готов. Кожа тела была какой-то сухой, на ней словно было больше складок. И на лице была щетина. Странно, шутка с реинкарнацией не могла стать правдивой. Арт брился только на днях, да и в его возрасте не может быть у него такой щетины и кожи.
– Черт, что происходит.
Он лежал в просторной белой кровати, в комнате, просторной и хорошо обставленной. Все в интерьере было либо белым, либо нежно-бежевым. Арт не мог сам подобрать такое сочетание для дома, он больше предпочитал темные оттенки. Сенил. Да, Сенил, он как раз любил белый цвет. Может, это какая-то другая его квартира, про которую он не рассказывал? Арт сел на кровати и огляделся. Ну конечно. Панорамные окна. Точно Сенил. А за ними?
За ними была полоса моря. Песочный пляж, чья светлая полоска отделяла что-то вроде палисадника у дома, ведь это был, наверное, дом, от морской насыщенной темной глубины. Шли волны. Это было заметно по изгибающемуся горизонту, белым пенистым гребням и приглушенному шуму накатывающей на берег воды. Откуда Арт пришёл сюда? Как он тут вообще оказался?
– Привет-привет! – Шум в глубине дома, судя по всему, он был таким же просторным и большим, как эта комната по сравнению со старой комнатой Арта. Женский голос. Непривычный. Не похожий на голоса женщин с работы отца. Более глубокий и знакомый. Откуда Арт может его знать?
– Я наконец-то дома! Ты в спальне? – Шаги, сняла обувь, поставила сумку. Зашуршала в другом месте.
– Черт возьми, Господи, да что это еще за женщина? – Арт скорчился, согнулся пополам и закачался.
Нужно найти зеркало. Он вскочил, увидел валяющийся на кресле шелковый халат, "какая безвкусица!", надел его на ходу, глазами хаотично осматривая комнату, и подбежал к письменному столу, над которым висело небольшое зеркало в белой раме с лепниной. Арт заглянул в него.
Поначалу ему не хотелось узнавать себя. Он постарел, точнее, значительно повзрослел. На вид ему было лет сорок. То же у него имя, что и сейчас? В зеркале Арт увидел, как в комнату вошла женщина. Она была поразительно похожа на Катю, только тоже повзрослевшую.
– Дорогой, что ты здесь делаешь? Хватит заниматься нарциссизмом, пойдем обедать. Я как раз заказала нам пиццу.
– Хорошо. Дорогая. – Арт выдавил улыбку ровно так же, как и эти слова.
За обедом женщина рассказывала о работе, она была ответственной управляющей какого-то крупного отдела архитектурного бюро, как понял Арт. В ее рассказе были нескончаемые имена, "наши знакомые" и "наши хорошие друзья, ты их помнишь". Ни одного знакомого имени.
Хоть этот мир и был другим, если только это не была вторая часть одного огромного, но в нем были те же самые проблемы, скандалы и интриги. Женщина напротив Арта, также как и Катя, не любила маслины и поэтому старательно их выковыривала из кусочков пиццы. Несколько раз она назвала его "Артом", значит, все в порядке, он не до конца потерял свою личность. Наконец раздался телефонный звонок, женщина пошла искать в коридоре
свой телефон, бросив "наверное, по работе". Гостиная выдохнула лишние звуки и оставила лишь шум прибоя.
– Да, это Мария, да. Здравствуйте. Я Вас слушаю.
А вот и момент истины. Ее зовут как ту девушку из сна, которая была так прекрасна. Но Арт к этой женщине ровным счетом ничего не испытывает. А живет ли в этом мире, в этой части жизни, Елена? Наверное, да, но смысл ему ее искать. Арт доел кусок пиццы и посмотрел в окно. Если то был сон, то здесь стоит пойти другой дорогой. Отпустить ее и себя, остаться наедине с морской пучиной, которую он наконец увидел. Пусть Елена живет где-то за этим морем и не догадывается о существовании Арта. Даже если она будет ближе, соседкой или подругой этой Марии, он все равно не проронит и слова. Да уйдет с ним прошлое.
После обеда, который длился также мучительно долго, как и опера, Мария сказала, что она пойдет в кабинет поработает над макетом, Арта не интересовало, над каким. Мария мягко посмотрела на Арта, словно говоря, что а он пусть пойдет и полежит или почитает.
– Уж больно ты какой-то бледный, сонный и сам не свой, – Мария покачала головкой с аккуратно уложенными вьющимися волосами.
Арт закрылся в комнате, в которой проснулся, и стал разбирать содержимое стола, тумбочек и шкафа. Нашел несколько альбомов и собственных дневников с заострившимся почерком, а также документы. Все остальное, даже книги, не представляло для Арта на тот момент никакой ценности. Прочитав и сопоставив все увиденное, Арт хоть немного осознал эту белую тихую реальность. Они уже четырнадцать лет как женаты с Марией-Катей, правда, детей у них нет. От этого же и проще, что ж. Пару лет назад они приобрели этот дом у моря, так как морской воздух был необходим для Марии, у которой случились проблемы со здоровьем. Арт нигде не нашел, какие, зато в конце дневника увидел заметку, сделанную четыре месяца назад, что Мария, по убеждениям врача, уже полностью здорова. Вот и чудно. Более тонкие моменты Арт решил прочесть и найти завтра, сегодняшний день был слишком, слишком огромным. Преувеличение преувеличения. Арт аккуратно сложил все на место, расставил по полкам, чтобы не вызывать подозрений или вопросов у Марии. Затем пошел осматривать дом. Арт успел мельком увидеть на одном из фото и подкрепить догадки, что Мария работала в архитектурном бюро, поэтому, скорее всего, оформлением дома занималась она. Из-за этого обстоятельства природа белых, тонких, женственных вещей повсюду прояснилась. Арту больше всего понравились пейзажи на стенах, бежевое кресло в спальне и фотография выставки модернистов, на которой толпились люди у картин прямиком из прошлого века. Она
стояла в белой рамочке на полке рядом с гранеными стаканами странной формы. Рядом с этой фотографией Арт сидел минут десять, пытаясь не думать и не вспоминать. Хотелось рыдать, хотелось пойти в прихожую и найти там свое пальто шоколадного цвета, хотелось позвонить Владу и спросить совета. Но рыдать было нельзя, на крючке в коридоре висела ярко-синяя куртка, и набранный номер не существовал. В этом двухэтажном доме с большими окнами; кустиками за окном, аркой, увитой цветущим сиреневым клематисом; цикорием и астрами вдоль дорожки; пляжем почти сразу за калиткой чего-то не хватало, хоть и все благородно восседало на своих местах.
***
После того, как Мария закончила с макетом, они вдвоем пошли к морю. Море. Наконец Арт его увидел, и не просто в своих иллюзиях, а прямо рокочущим под ногами. Опускался вечер, небо было затянуто светло-серыми тучами. Дул солоноватый ветер, который игрался волосами Марии и рыжими прядями Арта, которые снова у него были. Тихое счастье. Пейзаж был наполнен светлой грустью, спокойствием и нежной тоской. Вдоль берега тянулись участки с домами, похожими на дом Арта и Марии. Не было ни души, только со стороны домов раздавались голоса, но их сразу же уносил ветер. Волны становились больше, они уже набрали силу и стали атлантами по сравнению с теми, что Арт видел до обеда.
– Ночью шторм, наверное, будет, – сказала задумчиво Мария, – как обычно.
– Почему?
– Что "почему"? Просто август, уже скоро осень, море готовится к спячке и играет напоследок. Ты же прекрасно это знаешь, Арт, не играй в ребенка.
– Ты против этой игры?
– Да, наверное, да. Не знаю точно, почему она мне не по душе, просто ты мне ей напоминаешь то, что мы с тобой стареем, а рядом нет никого беззаботного, неумелого и милого.
– Намекаешь на детей?
– Не дави на больное, Арт. Давай состаримся в здравии, а пока проживем то, что осталось до преклонного возраста, без игр. Мы поставили друг друга на ноги, а вот такими разговорами ты меня спихиваешь вниз, в прошлое и в сожаления. – Мария посмотрела на Арта, ее волосы трепетали, забивались в лицо, мешали говорить. – Давай не будем.
Арт не увидел из-за ее волос, течет ли по ее щеке слеза или это просто тень, но все равно обнял ее хрупкую фигуру.
– Хорошо. – Арт закрыл глаза. – Хорошо. – Повторил он тихо и твердо уже для самого себя.
***
Дни здесь текли медленней и казалось, что из-за моря никто никуда не торопится, так же катит спокойно свои планы, как и оно волны, независимо от погоды и времени суток. На Арта накатывала грусть. Как он ни старался, ни старел, он не мог сжиться с этой реальностью, чувствовал себя худшим вором на свете. Потому что украл чью-то жизнь вместе с телом и, похоже, разумом, – мысли стали другими, более серыми и приземленными. Арт уже не писал про море. Он вообще отдалился от искусства и развлечений, единственной его целью было скоротать часы и ускорить ход времени, чтобы скорее уйти отсюда. Даже смотря на Марию, Арт чувствовал усталость и отрешенность, хотя она всеми силами пыталась сделать его счастливым.
Первые месяцы, Арт, каждый вечер, перед сном надеялся, что проснется в больнице или в том автобусе, что снова возвратится в ту жизнь, свою, а не приемную. Но потом мечты начали меркнуть, их поглотил разум, и Арт отбросил все мысли о надежде.
***
В один из выходных июня, Арт проснулся с позабытым желанием перемен.
Мария смотрела в гостиной телевизор, словно бы и не почувствовав этот волшебный прилив в воздухе. Арт наскоро оделся, вышел на пробежку и наедине поговорил с морем. Он часто так делал, море было лучшим собеседником в округе, оно не звало в бар или к себе в гости, не рассказывало о любовнице или семейных скандалов. Просто слушало и шумело в ответ. После этого разговора Арту стало лучше, он вернулся домой, выпил две чашки кофе и пошел в спальню второго этажа, чтобы подумать, куда направить это манящее волнующее чувство.
И вдруг он почувствовал дикую боль от этого, и подумал, жаль, что он не все здесь дописал. В этом мире он не писал совсем, даже не продолжил делать пометки в "своих" дневниках. Охват творчества был огромен, эта мысль золотым ключом блеснула в голове Арта и разрезала грудь. Арт вдруг понял механизм возврата или полного ухода из этого белого шумящего прибоем мира. Там, в квартире на четвёртом этаже, он ночью накануне перед злополучной поездкой в автобусе дописал свое самое лучшее творение, венец чувств – письмо, и описал все, что мог уловить в воздухе и природе того мира. И теперь чья-то незримая рука указала перстом, чтобы Арт провалился прямо из снежно-пепельных облаков, сквозь туман и августовский шторм, в белый дом, на белую кровать и открыл глаза. Здесь нужно было описать все, даже темноту и самые сложно достижимые места, рассказать истории вещей и людей вокруг. Кому? Арту почему-то очень захотелось поверить в Бога. И он уверовал.
Казалось, что после того, как он вложит всего себя в Описание, свои чувства перевернет и выплеснет в лица читающих, мысли свои донесет хотя бы до одного человека, когда самое прекрасное для глаз и остальных чувств из этого мира будет описано Артом, тогда наступит тишина. Безмолвие, в котором Арт поймёт все, что знал раньше, окажется перед самим собой и сможет тот мир, который был теперь прошлым и подпитывался от воспоминаний Арта, сделать миром своего будущего. Вернуться.
Вернуться к модернистам, в свою квартиру, изменить все, что причиняло Арту боль. В первую очередь, поговорить с Еленой, Арт был не готов к этому разговору, он его уже словно прожил. Нужно отдать всего себя этому миру, чтобы потом наполниться снова миром, в который Арт вернётся.
Он сел за стол. В нем зароилось желание описывать все, что он видит, слышит, чувствует, маниакальная страсть к охватыванию всего, всего огромного, что когда-то ютилось в небольшой квартире за персиковыми шторами.
Им овладела паника, что придется уходить в Описания надолго, что не хватит оставшейся жизни Арта, чтобы этот мир замолчал, поэтому с темной плоскости стола стремительно полетели сотни листов, исписанных, исчерпанных, изорванных. Какие-то летели в ненасытное мусорное ведро, другие – в невместительные ящики стола. Арт не отдыхал, он писал, не отдавая себе отчета в остальной жизнью за комнатой. Бумага летела как снег в зимнюю ветреную ночь. Арт обходил и оклеивал строками сначала свой стол, потом комнату, затем этот странный, бело-спокойный дом. Слова начинали повторяться, они разрывали его сон, вламывались в одежду, в тело, в еду, в вещи. Он уже не видел мира вокруг, он видел лишь формы, обтекаемые темными значками звуков, которые нужно было собрать, все до единого, записать, и оставить лишь полный хаос. Тишина и безветрие были гармонией из всех звуков и их форм, к ним стремился Арт, к их телам он мечтал добраться и припасть ночами, и все писал, писал, писал.
Он становился все страннее, в нем не говорили инстинкты, он почти не подчинялся обществу, только лишь ходил на работу экономиста и выбирался в ближайший супермаркет. В постоянстве же он много гулял один, смотрел на все и всех со стороны, беспрерывно слушал, от звуков работающей техники до неоклассики. Его тонкие губы превратились в две нити, которые очень редко размыкались. Зачем им было размыкаться, если руки и уши Арта давали ему намного больше пользы? Со временем на его истончившейся переносице появились очки, в массивной коричневой оправе с разводами болотного цвета. "Под цвет твоих глаз", как сказала Мария, которая ему эти очки и подарила. Это был единственный подарок от новой реальности белого дома, который Арт не отложил в сторону. Сквозь светлые квадраты света от настольной лампы на толстых линзах очков на бумагу мира смотрели глаза Арта. Их опоясывали уже опустившиеся веки и сухие морщины. Арт старел.
