Четвертая повесть

– Нула, вот вы же шаманка, а шаманки имеют доступ к миру духов. Почему вы не можете помочь духу Маши, очистить его, или что вы там с ними делаете?

– Дух – не сковородка, чтобы его чистить. Сделал дурное, значит, берешь навсегда ответственность за это.

– И что дурного сделала Маша? – удивился Айзек.

– Почему меня спрашиваешь? У нее спроси, коли знать хочешь.

– Хорошо, спрошу, – кивнул головой Айзек и вышел на улицу.

Он посмотрел вокруг и не увидел нигде Машу. На снегу были слегка зализанные ветром следы, он пошел по ним. Следы вели в ту сторону, откуда он пришел несколько дней назад. Скоро он увидел фигуру девушки. Она стояла неподвижно и смотрела в сторону уходящей дороги, занесенной снегом.

– Не замерзла? – спросил Айзек.

– Немного, – посмотрела на него Маша. У нее был красный нос и щеки.

– Пойдем греться. Мадам уходит в деревню к подруге, хоромы в нашем распоряжении на весь день.

– Отлично, никто не помешает нам сидеть в обнимку с печкой, – вяло ответила Маша, развернулась и пошла в сторону юрты.

– А что ты здесь делала? Готовишься ехать со мной? – толкнул ее Айзек в плече.

– Меня все равно отсюда выгонят. Ты хотя бы знаешь дорогу.

– Да, это я знаю. А потом куда?

– Не знаю, – тихо ответила Маша, – может, Поло поможет. Доберусь до Технополиса и постараюсь его разыскать.

– Кто такой Поло? – спросил Айзек.

Маша резко остановилась, развернулась и внимательно посмотрела на Айзека. Айзек тоже остановился и глупо улыбался.

– Это такая шутка? – переспросила Маша.

– Почему шутка? – продолжал Айзек играть в недопонимание.

Маша развернулась и пошла дальше.

– Так кто такой Поло? – догонял ее Айзек.

Маша прошла с десяток шагов, потом опять остановилась.

– Слушай, – повернулась она к нему, – а как ты спасся после крушения?

– Не знаю. Меня выловили, я очнулся в одной из больниц Порта, оттуда меня забрали бабушка с дедушкой.

– А как мы добрались до Порта? – внимательно посмотрела она в его глаза.

Айзек немного помолчал, потом сдался.

– Да, – вздохнул он, – я ничего не помню. Тогда, при крушении я сильно ударился головой. Я ничего не помнил. Все, что я знаю о себе до десяти лет, мне рассказали бабушка с дедушкой. Я не помню родителей, и тебя я помню только в последний момент, когда ты сидела в поезде и доставала книгу, когда я схватил тебя за руку и искал в водовороте. Помню, что Поло дал мне пробирку для пера, но кто он такой – не помню. Помню пустыню. И все. Все, что у меня осталось – это красное перо. Кота, верно? Я видел такого, когда летел в сторону Китовой Норы. Это все. Больше я ничего не помню.

Маша смотрела на него, ее взгляд стал еще грустнее, чем был. Она развернулась и пошла в сторону юрты. Шаманки уже не было, в печке тлели последние угольки. Она подкинула щепок, и когда они разгорелись, вкинула дрова.

Риа думала об Айзеке. Теперь ей было понятно, почему у него была такая реакция на нее. Это было не просто потому, что уже прошло много времени и она у него уже не вызывала никаких эмоций. Он вообще не помнил ее, у него не было никаких ассоциаций с ней: ни радости, ни обиды, ни злости.

Айзек подтянул ближе к печке свой лежак, настелил шкур и они сели вместе с Машей, вытянув ноги к печке. Дрова тихо потрескивали, и по телу растекалось приятное тепло.

– А я тебя вспоминала, – сказала Маша после недолгого молчания. – Я жалела о том, что не попросила у тебя прощения. Прости меня за то, что я тогда вызвала шида. Я вела себя глупо.

Айзек немного удивился.

– Ну, как бы я вообще этого не помню, так что не знаю, за что ты извиняешься. А что такое шид?

– А ты и правда ничего не помнишь. Когда-то я ушла из крепости, в которой жила, и на входе в Серый город, в подводных тоннелях, встретила лохматого неумытого попрошайку. Он назвал себя Айзеком, – Маша посмотрела на Айзека, тот посмотрел на нее и ухмыльнулся.

– Ты будешь приукрашать эту историю? – спросил он с подозрением в глазах.

– Нет, я буду рассказывать ее так, как видела ее я, – ответила девушка.

Маша пересказала Айзеку все, что помнила: о переходе через Серый город и пустыню, о Бродяге, о погоне в Мертвом городе и полете на котах над полями Натюрина. О Лафе, рассеявшемся пеплом по полю и Мару с ее котами. О Поло, дельфинах, о Фире, Викторе и танцах в лесу. О том, как они зашли в книжную лавку Бродяги в Порту, как сели в поезд и как он разбился.

– То есть, поезд разбился из-за поломки на подводном корабле? – удивился Айзек.

– Так мне сказали на корабле.

Айзек все время ее рассказа сидел молча, только пару раз уточнив то, что помнил. Все это на него производило странное впечатление какого-то сна наяву. Он будто вспомнил, а будто бы и нет. Он с легкостью мог представить, что это история о каком-то другом человеке, не о нем, потому что он не мог вспомнить себя, свои чувства, ощущения, эмоции. Будто он тогда и он сейчас – это вообще разные люди, разные тела. Он не мог вспомнить, что он чувствовал, когда шид затягивал его в пол. Айзек вообще не мог себе представить, что шид существует.

– А что было с тобой на корабле? – наконец-то спросил он.

– На корабле меня ждали мучительные годы одиночества, – вздохнула Маша.

– Почему? – посмотрел на нее Айзек.

Маша посмотрела на него. Ее лицо теплым светом освещал огонь. На ее лице, после прогулки, свежий воздух оставил румянец и красные губы. На висках рассыпавшимися прядями свисали волосы. На мгновение ее лицо показалось Айзеку родным, а сама она совсем своей, будто он знал ее всю жизнь.

– Потому что это была тюрьма, – ответила Маша. – Гулять нельзя, общаться нельзя, вопросы задавать нельзя. Одно время мое одиночество скрашивали разговоры с Кристофом и походы в теплицу. Но когда он умер, жизнь превратилась в мучение.

– Почему они тебя не отпускали?

– А оттуда никого не отпускали. Мне кажется, это был какой-то эксперимент. Только вот какой, я не знаю.

– Зачем им нужны были твои сны? – спросил парень.

– Я не знаю. Но профессор обменивался информацией с сушей. По голосу было похоже, что это была моя мать.

– А почему корабль утонул?

Маша на минуту замолчала. Ей было сложно, но ей хотелось сказать, потому что молчать об этом было невыносимо.