Ящики и крышки

А пока я радовалась, что моя квартира настолько мала, и даже мальчик с пальчик в ней как на ладони: если нет на столе, посмотри на подоконнике.

VIII

– Какая же ты женщина, – однажды сказал он. – Если у тебя даже духов нет.

– А тебе зачем? – я ела суп, пристально глядя на него. Я вообще не сводила с него глаз с тех пор, как приходила домой, боясь, что потеряю, как иголку в стогу сена.

– Вот у моей бывшей были, – его взгляд потеплел. – На туалетном столике целая шеренга стояла. Я ходил и флаконы нюхал.

– Она красивая была? – спросила я, перестав жевать.

– Ну такая, – он пожал плечами. – Ничего.

– А чего же она тебя в коробку засунула? Чуть не уморила до смерти? – спросила я. – Твоя красавица?

– Так получилось, – мужчина поерзал. – Дом расселяли, переезд. Она поздно спохватилась, уже машина приехала. А у нее ничего не собрано. Вот и сунула меня в коробку, чтобы грузчики не наступили. А потом забыла.

– Не оправдывай ее! – у меня перехватило голос от злости. Среди склянок с духами у его предыдущей владелицы был явно припрятан пузырек с серной кислотой. – Как можно забыть живого человека? Ведь ты мог погибнуть!

– Она балерина, – сказал мужчина, как будто это что-то объясняло, и в его голосе я уловила нотку гордости. – То есть она хотела стать балериной, поступила в училище, но сломала лодыжку. Кость неправильно срослась, не до балета. Ее отчислили, а она за дверями учительской ревела, не хотела уходить.

Я представила пустой коридор балетного училища, где на лавке сидит, горько рыдая, девочка в пачке и грязных белых колготках.

– В училище сторож работал. Я у него тогда жил, в спичечном коробке, – продолжал мужчина. –  Он подозвал ее, хотел утешить, смотри, мол, что у меня есть. Она подошла, хоть ее и учили быть осторожной, взрослые всякие бывают. Встала на цыпочки, вытянув шею, что он ей там покажет, глаза зареванные. Потом открыла коробок, увидела меня и взвизгнула. Я тогда мальчишкой был, не больше жука.

– Так и остался у нее. Она сразу про балет забыла, – мужчина улыбнулся. Ему льстило, что с его появлением у кого-то все вылетело из головы.

– И сколько ты у нее прожил? – спросила я.

– Лет десять, – посчитал мужчина. – Сначала она играла со мной. Как с куклой. В дочки-матери или в прятки. Я в лошадки больше всего любил. Посадит меня на колени и раскачивается, аж полозья скрипят. У меня дух захватывало. Но потом выросла и дразнить стала. Разденется перед зеркалом и давай крутиться, а меня на подушку посадит, отворачиваться и глаза закрывать нельзя. Как тебе, говорит, моя фигура? Нравится? Обалденные сиськи, правда? Поднимет свое добро обеими руками и пихает мне в лицо, соски огромные, пупырчатые, каждое с тележное колесо. – Он гадливо поморщился.

– Потом стала новые игры изобретать, обидные. Огородит подушками диван и заставляет меня по нему бегать, пока ладонью не прихлопнет, как муху. А потом еще хуже придумала: снимет трусы и садится на меня, вот-вот раздавит, – мужчина бросил на меня быстрый взгляд. – Я по дивану бегаю, ноги подкашиваются, а она хохочет, надвигается смердящей щелью, заслонив все вокруг. Она бы, конечно, меня не раздавила, но пугать любила.

– Отвратительно! – я поморщилась. – А никто больше про тебя не знал?

– Она меня прятала. Если гости приходили, сунет в шкатулку – и на замок. Бросит хлебных крошек, поставит полиэтиленовую крышку с водой, вода прогоркнет за сутки, а приходится пить. Так в темноте и сидел. Балерины они вообще такие, – он прищурился, – жестокие.

– А потом что?

– Она настоящей красавицей стала, – мужчина мечтательно растягивал слова. – Гуляла ночи напролет, жених у нее появился. И потеряла ко мне интерес. Нашла на антресолях аквариум, старый, с позеленевшими стенками, туда меня и сунула, чтобы по квартире не искать. На дне аквариума были разбросаны камни, даже стена замка сохранилась. Рыбы там, наверное, красиво плавали. А я просто ходил по дну, спотыкаясь о руины. Однажды, пока ее дома не было, решил булыжники друг на друга сложить, чтобы выбраться, жаль, закончить не успел. Целый день камни таскал, пальцы ободрал в кровь, пот лил градом, спину не разогнуть. Немного оставалось, до воли рукой подать, но она пришла. Всегда за полночь приходила, а тут, как на грех, вовремя.

Мужчина сгорбился, обхватил колени руками.

– Разозлилась, конечно. Разрушила мою башню, аквариум закрыла стеклом, оставила узкую щель вроде форточки, чтобы я не задохнулся, но и протиснуться не смог. В аквариуме и так воздух был застойный, гнилостный, а тут и вовсе дышать нечем стало. Я снулый стал, заторможенный, голова тяжелая от духоты, куда такому бежать. Только и смотрел сквозь мутное стекло, прижавшись к нему носом, как она приходила, садилась к зеркалу, волосы расчесывала, прыскала духи на запястье, поднося ладонь к лицу. Через размытое стекло она мне еще красивее казалась, я ее такой и запомнил.

– Вот оно что, – протянула я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Я сидел на дне пустого аквариума целый день, вспоминал, как она выпускала меня бродить по столу, среди ее колец и серег, нюхать духи. Это было в те времена, когда мы… – мужчина замолчал. – Еще любили друг друга.

Я почувствовала укол ревности, но не подала вида, боясь, что он перестанет рассказывать.

– Она меня только раз достала из аквариума, когда из него вонь пошла. Ведь я не рыба, мне туалет нужен, – он криво улыбнулся. – Взяла двумя пальцами, вынесла на балкон, посадила на поручень и говорит: «Сейчас столкну тебя вниз, хочешь, засранец?» Ни с того ни с сего.

– Да она… она…– я запнулась, не зная, какое слово подобрать. – Она просто фашистка!

Я купила духи, много пробников, и уставила флакончиками обеденный стол, вместе с кастрюлями и мисками, позволяя ему под моим надзором бродить между ними. Я хотела, чтобы он чувствовал себя попавшим в рай – после сырого вонючего аквариума, склизких камней и пластмассовой стены рыбьего замка, за которую он, должно быть, отходил, чтобы облегчиться.

Ящик, где ему устроила ему спальню, был похож на настоящую квартиру, подумаешь, у трельяжа вместо зеркала фольга, это детали, на которые мужчины не обращают внимания. Зато у него появилась своя кровать, а ведь в аквариуме он спал, свернувшись прямо на голом стекле, а волосы слипались от пластилина, которым были замазаны стыки, чтобы не протекала вода.

IX

Уходя на работу, я задвигала крышку ящика так, чтобы мой гость не смог вылезти наружу. Я поняла, насколько он хитроумен, задумав трюк с камнями в аквариуме, и только недостаток времени помешал ему возвести Вавилонскую башню. Предыдущая хозяйка появилась в роли разгневанного божества, сдвинула брови и тычком пальца разрушила плоды его усилий. Я хотела быть милостивой, а не жестокой.

– Все о своей балерине скучаешь? – неприязненно спрашивала я. – А она тебя бросила! Сунула в коробку – все равно что похоронила заживо.

Мужчина отмалчивался, а что он мог возразить? Его жизнь как на волоске держалась на женском любопытстве: что, если бы юная балерина побоялась идти за поманившим ее сторожем, если бы она не взяла в руки спичечный коробок, если бы я не открыла крышку обувной коробки.

Но мы открыли эти ящики, один за другим, большие и малые, и тайны, которым положено гнить в глухих подвалах, оказались вытащенными на свет.

Вернувшись с работы, я сажала своего мальчика с пальчика на подушку, ставила поднос с орешками, натертыми в труху, включала телевизор, выбирая программу по его вкусу – он предпочитал старые мультфильмы, говоря, что от них не так рябит в глазах.

Дважды в день, утром и вечером, я выводила мужчину в туалет, пристегивая на поводок. Я прикрывала дверь, но подглядывала в щель, как он скользит, пытаясь удержать равновесие на фаянсовом обрыве унитаза, петля от поводка крепко обвивала мой палец.

Поводок стал моей находкой, эта связь казалась крепче любых уз – и материнской любви, и супружеских колец. Я сжимала кулак с намотанной на палец ниткой, как великан в сказке, блаженно улыбаясь.

Но мальчики с пальчики всегда обманывают великанов, и я приняла эту роль – глупой и неповоротливой хозяйки. Зато я не пыталась прихлопнуть его ладонью, как муху, раздавить или выбросить в окошко.

В тот день я пришла с работы и сразу заглянула в ящик – мой гость валялся на кровати, наложив кучу прямо на полу. Подтеки мочи растеклись по ковру. Мужчина спал или делал вид, что спит, повернувшись ко мне спиной. Я убрала грязь, мне это несложно, как чистить клетку за хомяком.

– Мог бы и потерпеть, – сказала я укоризненно. – Я бы пришла и отвела тебя в туалет.

Мужчина сел, протирая глаза.

– Ужинать будешь? – я выкладывала на стол колбасу, апельсины, куриные галеты.

– Слушай, – вдруг сказал мужчина неожиданно громким и ясным голосом. – Может, подкинешь меня кому-нибудь, а? Как бомбу?

– Это как? – я повернулась, застыв со сковородкой в руке.

– Очень просто. Как моя бывшая. Забудь меня где-нибудь. Например, в метро. Как вещь, оставшуюся без присмотра, – он передразнил голос диктора. – Или на лавочке в парке. Можешь в магазине в чью-нибудь тележку подбросить. Да мало ли мест.

– Ты что, – я опустилась на стул. – Больше не хочешь здесь жить?

Я хотела сказать «со мной», но в последний момент струсила.

– Думаешь, с другой тебе будет лучше? Неизвестно, кто тебя подберет. Вот возьмут, – голос мой задрожал, – и сдадут в цирк уродов!

Лицо мужчины исказилось от злобы.