Любовь это болезнь

– Ага…

– Мне показалось, что тебе неприятно было, что говорил твой отец, правда?

– Ха! Да блин!

Ксения выждала и опять задала вопрос:

– Можешь об этом подробнее рассказать?

– Ну… типа… э… серьёзно? Он мне говорил не ходить на днюху, и? Он мне много чего говорит не делать, если бы я слушалась, я бы вообще из дома не выходила, кроме как в школу. И в магазин – да, я ж ещё должна продукты покупать и мусор выкидывать. Да, мне ещё до мусоропровода можно.

Вымуштрованный папа молча выслушивал. Он вообще всегда такой правильный, выполняет инструкции, всё у него под контролем. Кроме меня. Я – тёмное пятно на его идеальности.

– Маша, я слышу, что тебе хотелось бы больше свободы, так ли это?

Я кивнула.

– У вас есть, что ответить, Николай Романович?

Лицо отца приняло то особое выражение, с которым Безруков рекламирует банк.

– Я понимаю, что подростку хочется больше, чем стоит ему давать.

Я закатила глаза и сжала зубы до скрипа.

– Но в то же время, я как отец не могу просто закрыть глаза на то, чем, где, когда и с кем она занимается. Нужен контроль. Возможно, – он поднял вверх указательный палец, – повторюсь, возможно, где-то я перебарщиваю. Но. Мне кажется, иногда я, наоборот, даю слабину. Ну сами подумайте, не пустил бы я её на это… мероприятие, ничего бы и не было.

– Ещё ничего бы не было, если бы ты не давал дружить мне с Пашей, да, папа?

Тут он не нашёлся с ответом. Не всё ты в состоянии проконтролировать?

– Не перегибай палку, – после долгого молчания разродился новой тирадой: – Ты же не будешь спорить, что нельзя перебегать дорогу на красный? Это не исключает вероятности того, что тебя могут сбить на зелёном. Но. Крайне повышает шанс остаться здоровой и невредимой.

– Да что такого могло случиться на дне рождения?! – я воздела руки к белому потолку, с которого таращились люминесцентные лампы.

Папа медленно повернулся и цокнул.

– Это как раз тот самый дурак, проехавший на зелёный для пешеходов! Это был простой ДР, я на таких сто раз бывала и всё было окей!

– Машенька, не кричи, – наконец вклинилась мама.

– А я не кричу!

– Маша, давай чуть отвлечёмся, – Ксения выпрямилась и выпятила вперёд почти плоскую грудь.

Не знаю, почему все так гонятся за объёмами выше талии. По мне, так это вообще неудобно. Да, у меня третий размер, а я хочу первый. Можно просто скакать, прыгать и бегать – ничего не мешается. Можно спокойненько спать на животе – в общем, одни только плюсы.

Выпрямилась Ксения, значит, и спрашивает, какое у меня самое счастливое воспоминание за последнюю неделю. Было ли такое.

Денис Васильевич.

Я не успела остановить улыбку, но озвучивать, конечно, не стала.

Ксения наклонила в бок голову.

– Маша, я вижу, что ты что-то вспомнила, да?

Я поджала губы и пожала плечами. Нет, ну а что мне рассказывать, что я вкрашилась в собственного психолога? Это законно, вообще?

– Не хочешь делиться?

– У-у…

– Хорошо, главное, что ты переключилась на что-то приятное. Наша сессия заканчивается, и мне хотелось бы подытожить. Ситуация складывается такая, что папа хочет больше контроля, а Маша – больше свободы, правильно?

Все закивали.

– А чего хочет мама?

Мама большую часть сессии как-то молчала, не особо принимала участие в беседе. Это на неё не похоже. Она так-то любит поговорить, на старых сессиях могла трепаться без умолку, а тут… непонятно.

– Мама… – она вздохнула, медленно, обречённо. Грудь её широко поднялась и зависла. Потом резко опустилась, и мама повернулась ко мне: – Мама хочет, чтоб дочь была счастлива.

– Та-а-ак… хорошо. А если мы возьмём поконкретней? Например–

– Я не знаю, – мама развела руками. – Я не знаю, как правильно, понимаете? Я пробовала и так, и так. Я пробовала пускать всё на самотёк. Я пробовала контролировать. Я пробовала найти какой-то баланс – не получается. Просто всегда мы приходим к одному и тому же – сюда.

– Хорошо, Полина, я вас поняла, – Ксения сделала заметку и отпустила нас восвояси.

Выдала нам всем ДЗ: сформулировать, что мы хотели бы для себя и что друг для друга. Типа, что я жду от отца, чтобы мне было с ним комфортней.

Это уже не первый раз, когда я получала такое задание. У меня стаж уже – ого-го. Но… так странно, я совершенно не помнила, что писала в прошлый, и в позапрошлый, и позапоза…

Надо обсудить это с Денисом Васильевичем!

Психиатр продолжал играться с пилюлями, подбирал мне лечение и дозировку.

От повышения дозы нейролептика я была как пришибленная. Пошла на макраме и долго плела длиннющую косу. Плела, плела и плела.

– Лекарства – это, конечно, же важно, – Денис Васильевич пришёл в белой футболке под белым халатом. Сидел, расставив ноги, как мужики в метро, почёсывал нарастающую бородишку. – Только помни, что без психотерапевтической работы–

– Да-да, я это всё знаю. Просто я уже сто раз писала, что мне надо и бла-бла-бла, но даже не помню, что.

– А может, стоит ещё раз попробовать? И ещё, если надо? Ты же знаешь, что, особенно травмированные структуры очень ригидны. Мы не любим меняться. Поэтому, возможно, ты забываешь. Так же проще, оставить всё, как есть. Как привычно.

– ХЗ, – я отвернулась к стене. Он так на меня таращился, что я просто не выдержала. Эта привычка находить с пациентом зрительный контакт меня вымораживает.

Если человек мне не нравится, то это бесит. Если я чувствую от него опасность – пугает. Если безразличен – да не смотри на меня, вообще. А вот если нравится, то я просто начинаю краснеть прям изнутри.