Ангел для ОМОНовца
От охватившей меня злости, я подскочила и начала расхаживать по веранде. В груди пылала ненависть и ярость. Этого человека даже животным нельзя назвать, потому что это оскорбляет даже крыс! Мне было так мерзко, что я ношу их фамилию, что я здоровалась с этим ублюдком каждое утро понедельника. Я чувствовала себя грязной и глупой. Мне было уже плевать на фабрики, пусть горят синим пламенем, я хотела, я так сильно хотела очистить имя моего отца, которое они запачкали, обвинив его в нарушении законов после его смерти. Неуплата налогов, взятки, содействие вражеской стороне. Они чуть ли не врагом всего мира его сделали, а я как дура верила! Верила, и на всё закрывала глаза, не желая видеть ничего, кроме себя. Жалела себя, свою судьбу. А ведь могла же просто исчезнуть из города, могла… да ничего бы я не смогла сделать. Против таких людей может пойти только Захаров со своей командой. Я обязана им довериться. Но что потом? Что будет со мной потом? Антон говорит, что я смогу спокойно жить и заниматься производством мебели как раньше, а холдинг будет лишь числиться на моём имени, всем остальным займётся Влад, но ведь это тоже ответственность и… Да, блин! Кто я такая, чтобы он вот так безоговорочно мне доверял?
– Саша? Что-то случилось?
Я перестала метаться по замкнутому пространству и посмотрела на взволнованную Веру. Она была такой худенькой и слабенькой. Ей не место в детском доме.
– Нет, пуговка. Просто я… немного нервничаю.
– Из-за Вадима Андреевича?
Я нахмурилась.
– С чего ты взяла?
– Ты много времени со мной проводишь, и вы стали реже видеться. Это из-за меня?
Я выдохнула. Чёрт, не скажу же я ей, что это действительно из-за неё. Я чувствовала себя обязанной устроить её жизнь как можно благополучнее, на это уходили все мои силы, возможности и время. Я скучала по Вадиму. И я видела как он всё больше и больше отдаляется от меня. В последний раз мы виделись три дня назад, а о близости я и не говорю. Мне было больно осознавать, что я намеренно теряю его, отдавая всю себя Вере.
– Нет, пуговка. Всё наладится.
Хотела бы я верить в это. Я хотела бы поговорить с ним об этом, но уже поздно. Если он действительно остывает ко мне, значит, уже ничего не вернуть. И так будет лучше. Я привыкла быть одна. А он ещё молод. Он встретит «ту саму», а меня забудет как страшный сон.
– Саша!
Я подскочила от крика брата, который выбежал к нам из дому. Запыханный, взволнованный.
– Собирайся! И Веру собери. Мы отвезём вас в безопасное место.
– Почему? Что случилось?
– Мы собрали достаточно улик против Орловых. Сегодня будем брать. Собирайся, не медли!
Я посмотрела на девочку, но та уже сорвалась с места, чтобы выполнять поручение.
– Где Вадим?
– Готовится к захвату.
– Он тоже будет там?
– Мы все будем там, Саша. Потом всё обговорим, собирай вещи примерно дня на три. Живо!
Я кивнула и направилась в спальню, которую выделили нам… мне в этом доме. Наверное, никаких «нас» уже нет. Есть только я и только он. Недолго я была счастлива. Даже горько от этого как-то. И больно. Очень больно. Но я должна его отпустить. Со мной у него нет будущего.
Собрав необходимое, зашла в комнату Веры. Вещи уже упакованы в дорожную сумку, а сама сидит, ждёт и кота к себе прижимает. Увидев меня, вскочила, а Васька сдавленно крякнул.
– Всё будет хорошо, Вера, – попыталась её успокоить, – ты готова?
Она закивала, и я подхватила сумку, повела её вниз. Стас мерил холл шагами и, увидев нас, начал поторапливать. Дом Захарова мы покидали с пятью машинами сопровождения. Вера жалась ко мне в салоне, поглядывая испуганным кроликом на начальника безопасности Сергея Лугарья и его помощника Артёма Корменко. Мужчины сидели спереди, перекрывая широкими плечами вид в лобовое стекло. Даже этот огромный джип длиною в пять метров был мал для них, и они пугали своим грозным видом даже меня.
Дорога была скучной. Мужчины не разговаривали, Вера трусилась, а у меня не было сил сидеть в неведении, хоть и понимала, что никто мне ничего не скажет. Я боялась за Вадима. Так боялась, что внутри всё сжималось, а в глазах пекло. Крутила в пальцах купленный им для меня телефон и понимала, что, не дай Боже, это будет единственным, что у меня от него останется. Я ведь не смогу без него. Уже не смогу. Он всё, что у меня есть. Всё светлое и счастливое завязано на нём.
Наплевав на совесть и возможность помещать в очень важный момент, набрала выученный наизусть номер и поднесла к уху сотовый, но… абонент не абонент. Оставила сообщение на голосовой почте и, кусая губы, отвернулась к окну… в тот момент, когда прямо на нас неслась машина.
Я только успела обхватить Веру руками и закрыть её собой, как раздался звук удара, затем скрежет, и нас откинуло в бок. Голова взорвалась болью, которая прошлась по шее вниз. Бок начало колоть. Нас крутило как в стиральной машине, пока автомобиль, переворачиваясь, катился, куда-то по склону. Из окна выпал Артём. Стекло и мелкие камни резали кожу, пока нас кидало по салону, как тряпичных кукол. Не было ни страха, ни мыслей. Только пустота и радость, что я успела сказать ему. Успела признаться, пусть и по телефону.
Джип замедлил падение, но перевесив, завалился на бок с противным скрежетом. Меня кинуло вниз. Всё тело ужасно болело. Я не могла двигаться, говорить, только глазами шевелила, и то до тех пор, пока сознание ещё оставалось при мне. И лучше бы я ничего не видела. Передо мной было лицо Веры. Её пустой взгляд смотрел куда-то поверх моей головы. А Сергей лежал на боку, всё ещё пристегнутый ремнями безопасности, но с неестественно вывернутой шеей. Все погибли. И я вот-вот погибну. Вместе с ними. Но прежде чем отключиться, я услышала выстрелы. Много выстрелов. Казалось, там шла уже Вторая Мировая война. Послышался грохот, на меня посыпалась земля, и салон затянуло тёмной пеленой.
Было так холодно. Мне ужасно хотелось пить. Надо мной постоянно кто-то что-то бормотал про какие-то повреждения, пилюли и последствия, а я не могла соединить их в единую цепочку и уловить суть. Мозг не хотел работать. Тело не хотело слушаться. Глаза не хотели открываться. Единственная часть, которая во мне не болела, эта левая бровь. Я не понимала, что со мной. Почему я чувствую себя так, будто попала в жуткую аварию?
С огромным трудом мне удалось разлепить веки и сфокусировать взгляд на… что? Грешник? И министр обороны? Что они тут делают? И кто остальные люди?
– Как ты себя чувствуешь, Саша?
Я с испугом посмотрела на… как непривычно видеть владельца клуба во врачебном халате.
– Больно.
Блондин с тёмными бровями кивнул, а глаза сверкнули удовлетворением от ответа.
– Это скоро пройдёт. Часа через два ты сможешь бегать. Сколько пальцев видишь?
Он показал два.
– Два, но раздваиваются. Что вы тут делаете? Где я?
– Ты в «MEDcorporation», я дал тебе одно средство. Оно залечит твои раны, но мозгу потребуется время для адаптации к новым условиям…
Я потянулась к глазам рукой, но застыла на полпути. Она была покрыта кровью, словно я сунула её в мясорубку, но потом повреждения восстановились. И, кажется, так и было, потому что я видела мелкие шрамы, которые исчезали на глазах как в ускоренной съёмке.
– Что случилось?
– В смысле? Ты не помнишь?
Я посмотрела на удивлённого Грешника… Почему он вообще рядом? Он дружит с моим мужем, поэтому Олег привёз меня сюда?
– Нет, не помню.
– Какое вчера было число?
– Ам… – я напрягла память – двадцать восьмое января две тысячи двадцать второго года.
– Сегодня седьмое июля, Саш. И, кажется, у тебя амнезия.
Глава 13. Вадим
Бездействие сводило с ума. Нервы были на пределе. Уже неделю рыщем в поисках зацепки, но натыкаемся на стену. Вроде бы находим какого-то свидетеля, но он тут же исчезает бесследно. Который день провожу в спортзале штаба и снимаю стресс спаррингами, но странное предчувствие не даёт покоя. Чуйка просто вопит, что вот-вот всё изменится, но в какую сторону неизвестно. Пацаны тоже еле сдерживают себя от срыва. Один лишь командир спокоен как удав, но ему-то проще, у него эта долбанная монашеская методика. То ли индусы его этому научили, то ли в Тибете встретил кого, но суть оказалась настолько проста, что даже смешно. В психике каждого человека есть рычажок, который позволяет отключать часть мозга, чтобы не было нервного срыва. У каждого этот рычажок свой. Мы смогли его найти, но возвращать обычное состояние не научились. Лишь у Тохи однажды получилось, но этот метод никому больше не подходил, да и парень теперь не может стать собой без своего Лисёнка.
Нина мне нравилась, как человек. Сильная женщина, как и мой Ангел. И Тоху она любила безумно. Жаль, что погибла, молодая была. Всего двадцать три или двадцать четыре было. Но Захаров не сдался. Он продолжал поиски виновных и зацепок, перепроверял всё, что можно и нельзя, но вывод всегда был один – в машине тела отца и дочери, а слепки зубов показали, что труп мужчины принадлежит Павлу. Печальный конец у их дикой любви был для всех нас уроком. Нельзя попусту тратить время, если уверен в себе и своей женщине. Нельзя быть собой на глазах других людей. Нельзя показывать свои слабости. А я оплошал. Я показал наглядно, что Саша моя слабость, и теперь ждал удара врагов, спрятав своё сокровище подальше от людских глаз… и терял её. Почему? Потому что враги закопошились. Потому что если я сунусь в дом Захарова, только чтобы прижать малышку к себе и убедиться, что ещё не поздно, то беды не миновать.
И я всё ещё помнил наш разговор с Олегом. Я передал его Антону слово в слово и попросил Данила сделать мне распечатку звонков Саши со всех возможных номеров. Она не звонила ему. Она вообще никому не звонила, полностью посвятив себя детям. Сейчас осталась лишь одна из пяти, не помню как её имя, и по камерам я видел, как мой Ангел носится с девочкой, привязывается к ней. Подросток была не плохой. Умная, открытая, но события сделали её настороженной и пугливой. Да и кто бы не стал забитым, пройдя через подобное? Моя девочка захотела её удочерить. Это её решение было верным. Я так гордился Сашей. У неё большое сердце, несмотря на внешнюю холодность и замкнутость.
Может, хотя бы позвонить ей? Просто чтобы услышать её голос. Зажмурил глаза, прижимаясь лбом к груше. Нельзя. Не сейчас. Над нами нависла туча, и мы не можем подставить любимых. Не можем играть их жизнями, потому что эти люди принадлежат нам, и мы за них в ответе.
Талдычил себе это под нос и вбивал кулаки в мешок, набитый песком. Сегодня я был на пределе. Хотелось сцепиться с кем-нибудь, взорваться бомбой, разбить кому-нибудь хлебальник, и чтобы и мне его разбили тоже. Это напряжение уже поперёк глотки стоит. Слава Богу, на улицах города более или менее всё спокойно. Даже как-то подозрительно. В прошлый раз была новая бойня на улицах. Пострадали мирные граждане. Мы понимали, что всё это чья-то очень хорошая игра с людскими жизнями. Один гаркнул «Гурьянов узурпатор! Цены высоки! Дайте нам нормальную жизнь!», и сотни баранов его поддержали, не понимая, что страна только встаёт с колен. Тридцать лет войны это не пятиминутная драка. Ресурсы нескольких шахт истощены, казна на нуле, инфраструктура хромает на обе ноги, а медицина оставляет желать лучшего, но людям подавай всё и сейчас. В чьих это планах мы догадывались, а Орлов-младший это подтвердил своими «переговорами» со мной. Он хотел вывести меня на эмоции, и почти получилось, если бы не пацаны, и наша договоренность держать друг друга в курсе всего. Мы единое целое. Мы скала! Мы титаны! Только что ж, мать его, так тяжко на сердце-то, а?
– Владимир Андреевич!
Я остановил град ударов и обернулся. На пороге стоял стажёр. Молодой парнишка, только окончил училище, но подавал надежды. Как же его зовут? Сеня… Сеня… Сеня… ааа, пофигу, просто Сеня.
– Чё там?
– Там пришла девушка. К вам. Говорит, что важно.
Девушка? Саша?! Сорвался с места разъярённым быком, выскочил в коридор, пересёк его за секунды и затормозил в проходе приёмной. Задница не Сашина. И волосы крашенные. Она оборачивается, а я её вообще не знаю.
– Вы Вадим Андреевич? – спрашивает, пока я буравлю её недовольным взглядом. Она напугана. Нервничает и озирается по сторонам, направляясь ко мне. – Меня зовут Виктория Совурская, я пресс-секретарь господина Орлова. Помогите мне.
Неожиданно.
– В смысле?
Она лезет в сумку и достает папку и кучу бумаг, карт местности, и документов.
– В холдинге Орлова проходил референдум, я отвечала за его состав, и ему потребовались договора, которые хранились в его сейфе. Он забыл закрыть его, а я влезла и нашла это. Если он меня найдёт, мне не жить.
Быстро просмотрев всё, поднял глаза на девушку. Симпатичная, стройная, но везде крашеная и искусственная какая-то. Сузил глаза. Она слишком глупа, чтобы найти нас.
– Откуда узнали, где меня найти?
Она быстро открыла папку в моих руках и показала совершенно секретные документы на нас. А ублюдок хорошо подготовился. Тут было всё. Кто где родился, родственники, где проживают, чем владеем, чем занимаемся в свободное время, даже дата начала существования отдела была.
Развернулся, кинув девке, чтобы следовала за мной, а сам весь в бумажках. Да это же… Это же то, что нужно! Договора на аренду складов, взятых нами, перечень товаров, имена украденных людей и начальные ставки за каждого, места аукционов, пороли… Да это, чёрт меня побери, те самые улики, что нам были нужны! И он так легко их лишился? Забыв закрыть грёбанную дверь сейфа? Ладно, с правдивостью истории пусть Захаров разбирается, одно то, что она стояла в холле нашего отдела и называла моё имя, уже даёт гарантию, что живой ей отсюда не выйти.
Втащил девчонку в главный зал под ошарашенными взглядами пацанов и кинул все бумажки на круглый стол посередине. Влад лениво сдвигал документы в сторону, Тоха прихватил ту самую бумажную папку, Кирилл впился цепким взглядом в девушку, которая пискнула «Здравствуйте», а Данил что-то просматривал на мониторах. К последнему я вообще не лез. В своих программах понимал только он.
– Чисто, – оповестил Клим, и Антон ожил.
– Ты предала его. Почему?
– П… потому что он преступник.
Она боялась. Жутко боялась, но выпалила первое, что пришло на ум, крепко сжимая в руках свою сумочку. Я заметил взгляд Влада и чуть не фыркнул. Кому что, а ему лишь бы потрахаться.
– И насколько мы можем вам доверять? – спросил Грешник, безумно улыбаясь.
Он вообще у нас был странным. С его внешностью, повадки парня походили на шизофрению или помешательство. Он мог держать вас на мушке своего пистолета и часами вещать о смысле жизни с улыбкой на губах. Это показывало его с опасной стороны, но только мы знали, что это всего лишь маска. Сам Илья очень любил тишину. Лишние шумы доставляли ему дискомфорт, выводили из зоны комфорта. Но он был первоклассным гением в медицине!
– Я… я не знаю. Я… мне просто страшно. Одно то, что я влезла в сейф… мне не жить. Я выбрала меньшее из зол.
Ууу, ясно. Никакое благородство ею не двигало, а лишь примитивное желание сохранить свою шкурку. Даже не удивительно.
Стас оторвал глаза от карт и посмотрел на нас.
– Нужно брать всё сейчас. Подписи настоящие, карты тоже. Но сначала необходимо спрятать семью каждому из нас.
И пока половина двигалась, проверяя полученные сведенья, вторая половина прятала родных. Я доверил Сашу её брату, а сам отключил телефон и отправился подготавливать амуницию для каждого из нас. Уже через тридцать минут я слышал из туалета бешеные крики девушки с именем Влада. С ума сойти! Хах, а парень не промах в свои тридцать три!
Он был самым старшим из нас. Захарову, Авдотьеву и Демонову по тридцать, Данилу и Илье по двадцать восемь, а мне двадцать пять вот. Как меня щенком тут не называют, ума не приложу!
Подошёл к камерам и настроил одну на дом Захарова. Нашёл Сашу аж на веранде, металась по ней из стороны в сторону, хмурясь и заламывая руки. Скоро всё закончится, малыш. Мы возьмём старого урода и его сына, добьёмся подачи на развод и ты станешь свободна в ту же минуту, как он поставит подпись. Вот только я тебя никуда не отпущу. Я научу тебя любить меня. Научу быть счастливой. Ты только потерпи пару дней, любимая моя.
Всё прошло чётко. Взяли урода на референдуме чего-то там перед его партнёрами. Зачитали права и отправили в места лишения свободы, куда он доехал хладным трупом. Сердце не выдержало. И ещё одно имя было вычёркнуто из списка. Осталось шесть, ну и мелкого сопляка прихватить до кучи. Вот только его-то нигде и не видно. Границу не пересекал, за город не выезжал, где же ты, утырок? Понимаю, что к нему у меня бо́льше личные «претензии», чем желание наказать преступника, но не останавливаюсь. Рыщу в поисках ублюдка только полчаса, когда вспоминаю о телефоне и решаю его включить. Висит голосовое от моей малышки. Чёрт. Надо было всё-таки позвонить.
Прослушиваю, и сердце щемит от собственной тупости. Она переживала, что я охладел к ней. Зайка моя. Я не приезжал, потому что защищал тебя, прятал. Какой же я болван. Надо было сказать ей всё, объяснить, а я сам понапридумывал для себя проблем между нами вместо того, чтобы просто поговорить. Иди-о-ти-ще!
Перезваниваю, телефон выключен. Странно. Она уже должна быть в моём пригородном доме. Я туда охраны напичкал, будь здоров. Собираюсь звонить начальнику безопасности, но тут идёт вызов от его помощника. Принимаю и слышу хриплый голос Артёма.
– Шеф… нас подрезали… все мертвы… ваша невеста в плохом состоянии, я довез её до холдинга Антона Ахметовича, но тут никого нет.
– Я еду.
Срываюсь с места на всех парах, вкратце кидая что к чему. Каждый, кто был рядом, едет следом за мной, а я гоню, что есть мочи. Время тянется слишком долго. Кажется, что уже целая жизнь прошла за семь минут с момента звонка Артёма, но когда я вижу свою крошку… Меня рвёт на куски. Осторожно вытаскиваем её из машины и укладываем на переноски. Лифт поднимается как черепаха, пешком было бы быстрее. Каждая секунда на счёту! Почему всё против нас сейчас?! Я всё сделал как надо! Выполнял приказы! Лишний раз не рыпался! За что с ней так?
– Мне нужна твоя пилюля, – говорю Илье, пока он подключает Сашу к аппаратам и системам.
– Нельзя, Вадим, слишком сильные повреждение. Переломы ног и позвоночника. Это может привести… да хуй его знает, к чему это может привести! От сумасшествия до потери памяти. Как кости лягут. То есть карты…
– Всё это излечимо. Давай.
– Вадим, да послушай…
– Давай!!!
Друг поджимает губы, достает из шкафчика раствор и разбавляет в нём содержимое капсулы. Укол внутривенно, и видимые повреждения начинают заживление. Выпрямляю кости, поддерживаем все вместе позвоночник, рёбра держу, чтоб правильно срослись. Постепенно показатели выравниваются. Нормализуется давление, выравнивается пульс. Но она не приходит в себя.
– Что с ней?
Илья проверяет аппаратуру. Сверяется с кардиограммой и качает головой.
– По показателям она спит.
– Спит? – повторяю как идиот, – Что это значит?
– Организм в полном порядке. Дело в мозге. Вернее в психике. Она просто не хочет просыпаться. Прости, мы сделали всё, что могли. Теперь всё зависит от неё самой.
В смысле? Она сама не хочет просыпаться? Почему? Я сажусь на колени рядом с кроватью. Здесь у нас оборудована палата со всем необходимым в случае ранений. Тут я и очнулся, после того, как за мной пришли мои бойцы. А теперь на этой койке лежит она. Круг замкнулся. Взял её руку и поднёс к губам. Она вся в крови. Одежда превратилась в лохмотья, несколько длинных прядей криво обрезаны, наверное, пролетающими мимо осколками. Это я виноват. Не нужно было её перевозить. Не нужно было перестраховываться. Несколько часов, и всё было бы кончено, а теперь она тут, и я не понимаю в чём дело.
– И когда она может проснутся?
– Когда угодно. Может сейчас, а может через год.
В груди страх и боль. Я боюсь её потерять. Боюсь, что не смогу после этого существовать. Чувство вины сделает из меня чудовище, которое будет гуманнее пристрелить. Сжимаю её пальцы до боли в суставах. Давай же, малышка. Очнись! Ты сильная, ты сможешь! Ты же мой Ангел-Хранитель, ты просто не можешь вот так меня оставить!
– Девочка моя, давай же.
За спиной хлопает дверь, а мне насрать. Меня волнует только моя малышка. Всматриваюсь в её лицо, ловлю хоть малейшее изменение и молюсь, чтобы она открыла глаза. Но ничего не происходи. Ни-че-го.
– Чёрный. Мне жаль.
Жаль. Сейчас всем жаль, но мне не нужна ничья жалость.
– Уходите. Я останусь тут.
Мелкие раны ещё не до конца зажили. Оставались мелкие ссадины. В них была грязь. Белая кожа моего Ангела была покрыта пылью и грязью. Я должен отмыть её. Очистить от всего. Разворачиваюсь и иду в смежную комнату. Там стерильные полотенца, умывальник, какие-то тазики. Беру один, но он не хочет отсоединяться от остальной массы. Ковыряю ногтем, пытаясь разделить, но не выходит, и палец только скользит по железу. В раздражении беру несколько и со всей злостью швыряю в стену. Раздается сильный грохот. Сажусь на пол и упираюсь локтями в колени. Чуял же… Мог это предотвратить, но решил подсуетиться. Кретин. Какой же я кретин. У неё же такая нежная кожа. Чуть-чуть надави и синяк. А теперь на ней порезы, ссадины и гематомы. У неё позвоночник был сломан. Всё лицо изуродовано. И если бы не эта таблетка, как бы я потом смотрел ей в глаза, зная, что по моей вине она обезображена. А теперь по моей вине она не просыпается. Что же я за ирод такой? Только всё порчу. Оскверняю.
Ныряю пальцами в волосы и дёргаю их со всей силы. Как её теперь разбудить? Что делать? Оставлять тут не вариант, а где достаточно хорошие врачи, чтобы смогли с этим справиться? Чтобы я мог там защитить свою девочку? Какая больница достойна поддерживать в ней жизнь? Рядом садиться Кирилл и треплет меня за затылок, прислоняется лбом к моей макушке. Так он выражал поддержку, убеждался, что мы на одной волне, но сейчас я на своей. Сейчас я терзал себя и пытался прийти в норму, чтобы начать действовать. Страдать я буду, когда она откроет глаза, но у меня, сука, не выходит!!!
– Только не уходи в себя, брат.
Тихие слава друга полны мольбы и горечи. Ему больно за меня. Я сам это чувствую, но я не смогу жить без своей девочки. Не смогу! Она всё для меня! Её полюбила Маринка! Мама от неё в восторге. Я хочу жить ради неё. И я не могу её потерять.
– Я сдохну без неё.
– Знаю. Но она жива. И ты живи. Вечно она спать не будет.
А ведь он прав! Она не будет спать вечно! Беру его левую руку в правую и сжимаю в знак благодарности между нашими лицами. Так мог только он. Всегда молчать, а потом всего несколькими словами воскресить, открыть глаза и дать направление и цель. Я должен двигаться. Должен действовать. Здесь ей делать нечего.
– Кир! Вад!
Мы смотрим на дверь, а там Тоха кивает на выход. До меня доносится голос моего Ангела. Проснулась! Она проснулась! Выбегаю из подсобки, но… Мой Ангел больше не мой Ангел. Она не узнает меня. Она боится меня. Всех нас. И острое чувство потери топит меня с головой.
Глава 14. Александра
Уже третий день нахожусь в той же палате, в которой очнулась. Увидеть здесь Стаса было для меня потрясением, но он заверил, что мне нечего опасаться, что эти люди мне помогут вспомнить и прийти в норму. Физически я ощущала себя на все сто, а вот морально устала настолько, что готова грызть решётки на окнах. Чувствую себя Рапунцель, вот только нет никакого принца, Олег и ни разу так и не позвонил. Нет, я не ожидала от него каких-либо подвигов, но узнать-то можно о моём состоянии. Ещё больше меня поражало, что трубку не брали ни с одного известного мне номера. Ни моя помощница, ни заместители. Я понятия не имела, как обстоят дела в холдинге и на фабриках. Меня тупо все игнорировали.
Села на кровать и огляделась вокруг. Обычная палата – удобная кровать, куча приборов, стол, диван, зеркало, окно. Всё это я вижу целый день, каждый день. Бесит. И не выйдешь никуда – противопоказано. Никаких стрессов, еда по расписанию и по списку, никаких посетителей. Полная изоляция. Будто я заразная какая-то. И эта амнезия… Я не помнила более полугода из своей жизни. Будто его и не было. Кто-то махнул рукой и, бац, чисто. Как бы я не напрягала память, как бы не пыхтела, не было даже намёка. Мне рассказывали, что случалось в моей жизни, но я будто слушала историю о чужом человеке.
Больше меня потрясла новость, что Надежда Николаевна пережила операцию за эти полгода. У неё сдало сердце. Что-то с клапанами. Мне это сообщил Стас, а я сидела, хлопала ртом и поражалась, как такое можно забыть? Раньше все эти истории о потери памяти мне казались такими глупыми выдумками. А теперь сама сижу и ужасаюсь с самой себя. Шесть месяцев, десять дней и пять часов были вырезаны, словно неудачные кадры, только заменить их нечем.
