Юпитер. Юго-Западная сторона. Маленький сборник

– Я же сказал, что исправить все должен в голове твоей.

– И как, получается?

– Ты не думай об этом, я под контролем держу тебя и мысли твои.

– Хочешь еще немного чего-нибудь расскажу? Я всегда один сам с собой болтаю, а тут ты. Голова страдает, надо опустошить.

– Я только за.

Он немного помолчал, закусив уголок нижней губы.

– Я силился об этом обо всем забыть, но память гнуло. Я думаю, что мое настоящее еще не настало. Кажется, оно проехало свою станцию и не знает, как обратно вернуться, потому что в какой-то момент я почувствовал себя, а потом снова только прошлое, прошлое, прошлое.

Когда ты уже заснул, я включил музыку, еле слышно, а ты сказал: «зачем так громко, мы спим, забыл?», я улыбнулся и выключил. Я начал вспоминать ту девушку, в игре с которой я так сильно перестарался. Мне ведь казалось тогда, что я здесь совсем ни при чем, что это не моя вина, не мои чувства – не моя ответственность. Так, стоп, я больше не хочу об этом, не хочу, дай мне выпить. Там. За холодильником.

Резко его глаза загорелись каким-то рассерженным огнем, он начал мотать головой из стороны в стороны, потом обхватил ее руками, уперся локтями на стол и начал громко дышать. Я знал, что это скоро пройдет, поэтому ничего не предпринимал. Но он все равно сказал:

– Все нормально, у меня просто эмоциональная неустойчивость. – И закурил.

Я носил на себе большую ношу. Я жил в мире многих людей, чья жизнь уходила под откос. Мне не было страшно, когда я наблюдал нервные срывы или самоубийства, и, уж тем более, я ничего такого не находил в бурном выплеске эмоций. Для меня было раз плюнуть выслушать историю о том, как кого-то намочил дождь и испортил ему весь наряд, о том, как жадный клиент не оставил чаевых, как девушка бросила, как часы не завелись, даже если все эти истории могли длиться несколько дней. Храня в себе столько людских переживаний и обид, я, верно, совсем обесценил чувства, и, так же, обесцениваются они у тех, с кем мне приходится встретиться. Даже если на это уходит много времени.

– Не хотелось бы ничего чувствовать, показывать, как слаб и унижен собственным состоянием. Из всего того, что меня задевает, я бы изменил только одно – я не хочу более, чтобы это меня задевало.

– Ты никогда не забудешь прошлого себя, единственное, что ты можешь сделать, так это отправиться на долгие и не легкие поиски себя настоящего или себя будущего. Просто иди. Не нужно думать, что ты мог бы идти этой дорогой иначе. Сейчас и здесь. У тебя есть выбор: или ты хочешь жить и идешь, или ты кончаешь с собой. Уныние порождает насильственные действия со своей душой.

Он тихо сидел и слушал, макая чайный пакетик в стакан с холодной водой.

Потом он включил Sexy Sushi «Et Alors», а я выключил свет, и мы начали танцевать. Ветер все так же задувал через окно, а мы танцевали и танцевали, на наших лицах проступал, пот и растягивались улыбки. Ноги уже начинали подкашиваться и не слушались, но нам было плевать. Мы поймали эту волну и чувствовали медленно подступающее наслаждение. Мы поймали волну радости.

С этими же эмоциями мы прямо-таки выбежали на улицу, накинув на себя только куртки. Когда я еще надевал свое пальто, я бросил взгляд на часы: было больше полуночи. Было тихо и светло. На поблескивающий от фонарей и луны снег ложились тени домов, заборов, окон и наших тел. Мы легли на этот чистый и холодный снег прямо напротив подъезда. Казалось, все ниже и ниже опускались звёзды и всё вокруг нас ходило по кругу.

– У меня тело растворяется. Проваливается. Ты ничего такого не чувствуешь?

Я сказал, что чувствую, что мои ноги растут и я тоже расту. Я действительно все это чувствовал. Думал, что, если сейчас поднимусь, буду выше всех зданий в городе и дотронусь до коронованной мечты на небе.

– Если небо сейчас решит забрать меня, то мне станет очень грустно, потому что последним, о чем я думал, будет моя боль.

– У тебя нет никакой боли, ты все выдумал.

Легкий вздох его и снова…

– Я и мой старый друг сидели в самой обычной столовой, туда всегда приходили пообедать простые рабочие и школьники, но это была наша любимая столовая, мы любили есть там пироги с капустой и пить красный чай, вот так и в тот день мы сидели и пили чай в при куску с пирожками и шоколадкой «mars», одной на двоих; сидели мы у окна и весеннее солнце придавало нам чувство защищенности и умиротворения. Это было как нельзя кстати, потому что в этот день мы только помирились, но то, что произошло, нельзя назвать ссорой, просто почему-то мы отошли друг от друга, на время потеряли свою связь, я был подавлен случившимся и поэтому в тот день был по-особенному счастлив и спокоен. Он рассказывал мне о своих переживаниях и о том, что случалось с ним за это время, я рассказал о своем немногом. Я так любил его, и он был тем, кого я потерял. В тот день он мне сказал: «Как хорошо вот так вот снова поговорить с тобой. Я чувствую огромное облегчение». И я, черт возьми, до сих пор думаю, как хорошо было разговаривать с ним!

Подъехала машина и свет фар заставил нас зажмуриться. В машине громко играла музыка, и гудел мотор. Фары светили, мотор оставался заведенным, музыка играла, и это заставило меня откинуться от света и посмотреть, но я ничего не увидел, в машине было пусто. Я поднялся и тогда увидел двух людей на заднем сиденье. Почему-то это заставило нас разозлиться, поэтому мы не сговариваясь встали и подошли к машине, я постучал в заднее окно и увлеченные друг другом молодые люди недоумевающе уставились на нас. Я постучал еще раз и парень, вздохнув, нехотя приоткрыл окно.

– Чего вам?

– Особо ничего, знаете, просто мы тут улететь пытаемся, а у вас свет яркий и музыка громкая. Отвлекает.

Они оба нахмурились, переглянулись. Больше ничего нам не сказав, парень закрутил обратно окно старой девятки и просто заглушил мотор. Потухли фары, исчезла музыка и снова только мы на этом белом полотне, с нашими пьяными затуманенными головами и монологами.

– Больше никого не удалось найти, с кем так же хорошо разговаривать?

– Еще в детстве удалось и очень удачно. Об этой дружбе я ничего говорить не хочу, не хочу портить, слишком она чудесна.

– А мне ни с кем никогда дружить не удавалось, я всегда менял людей и водился с разными, потому что мне хотелось новых историй, новых жизней, новых идей. Постоянно я был в поиске, сейчас вот тебя нашел.

– И что, когда меня кинешь?

– Я не кидаю, запомни. Вы сами уходите.

С трудом мы поднялись на девятый этаж и вернулись в квартиру, где было холодно от не закрытого на кухне окна.

– Завтра можно было бы тебе работу сходить поискать, – сказал я, но ответа мне не пришло, и мы молча улеглись в постель одетыми, потому что всё еще холод пробирал и даже одеяла долго не спасали, пока тепло, исходящее от наших тел, не распространилось под столь закрытым пространством и не начало греть не только изнутри. Под утро нас обоих стошнило. Меня стошнило прямо на пол и, проснувшись, мне вместо завтрака, пришлось убираться.

Всё время, пока я убирался, Марк провел в ванной. Когда я ушел на кухню, он вышел ко мне в белой чистой футболке, выбритый и с собранными в хвост волосами. Я лишь слегка одобрительно ухмыльнулся, и мы вместе стали готовить завтрак.

Мы приготовили гренки, сосиски в яйцах, сделали бутерброды с паштетом из гусиной печени и солеными огурцами, заварили чай и плотно поели.

– Хочешь куда-то пойти сегодня?

– Куда-то! – язвительно ответил Марк. – Искать работу кто-то предложил, нет?

Этот его шаг являлся намного большим, чем может показаться. Это значило, что он хочет быть готов к настоящему и будущему и готов расстаться с прошлым. Но день оказался не на нашей стороне.

Всё, что мы делали, это ходили из одной организации в другую и слышали шаблонное «мы Вам перезвоним».

Все эти люди снова перевернули спонтанное желание Марка, и он сидел на холодной снежной скамейке и впадал в припадки смеха. Я решил для себя, что, если на этот раз мне не удастся ничего исправить, – я выйду из игры.