– Это понятие относительное, и это хранителю лучше знать. Но думаю, что да.
– И кто-то, кто полюбит меня, любит себя?
– Любит.
– И любит кого-то еще?
– Да. Именно любовь к себе позволяет любить другого человека, не нарушая его свободы.
– А что же делать мне?
– Идти к себе и не бояться себя.
– Как же я устала! Это ужас!
– Нет. Просто жизнь.
– Угу. Мне пора домой.
– Давно уже.
– Ты со мной?
– Как всегда – да! Хотя иногда ты меня и утомляешь.
– Хм, это твой удел, хранитель. Пошли.
Девушка последний раз посмотрела на садящееся за горизонт солнце. Если прищуриться, то в лучах можно заметить, словно мираж, огненные крылья Рыжего Ангела. Девушка бросила камешек. Легкий всплеск воды или взмах крыльев. Она улыбнулась. Пора домой.
А Рыжий Ангел, став легче воздуха и прозрачнее ничего, приютился у нее на плече и писал в своем блокноте:
«1. Влюбить.
2. Разлюбить.
3. Утешить.
P. S. Пока не научится любить себя».
Порой надо жертвовать крыльями
Ангел чихал на райские кущи. Вернее, на цветочки. Или, еще вернее, на то, что, может быть, и стало бы ягодками, если бы он не чихал. Вообще-то, ангелы, по сути своей, чихать не могут. Потому как не болеют. Именно поэтому звонкий ангельский чих привел в такое смятение всех обитателей небесной канцелярии. Все слышали легенду о чихе, но мало кто мог поверить, что однажды услышит чих реальный.
– А-а-а-пчхи! Прости, Господи, что же это со мной? А-а-а-пчхи! И никто ведь и близко не подойдет. Все боятся. Даже Рыжий улетел «в Париж по делу срочно». Господи, ну хоть ты-то явись! А-а-а-пчхи! Что же это со мной?
– Да ничего, ничего хорошего, – Господь медленно повернул голову в сторону чиха и поморщился, – даже не представлял, что увижу такое время, когда ангел чихать будет. Ты хоть осознаешь, что натворил?
– А-а-а-а… а-а-а-а… а-а-а-а-а… апчхи! Осознаю. Только не понимаю, почему и за что?
– Тебя за кем поставили присматривать?
– Ну, за несколькими. Уже лет 600 по земному летоисчислению. Последние тридцать лет вот за дамочкой одной. Ой, прости, за женщиной.
– Ну и подумай теперь, что такого могло произойти, что ты теперь мне все небеса сотрясаешь?
– Да ничего особенного, Господи. Просто у меня на нее аллергия.
– Думаешь, у меня на нее аллергии нет?
– Есть?
– Нет. Только потому, что ты есть на то, чтобы быть всегда рядом. А ты, понимаешь ли, отлыниваешь.
– Но, Господи, вспомни, как она мне досталась!
***
– Итак, душа моя, пора бы уже и родиться. Сколько можно капризничать. Я уже иду на нарушение правил и даю тебе возможность выбрать родителей.
– Правила. Правила. Не понимаю этих правил. Опять рождаться. Кричать. Учиться. Страдать. Любить. И для чего?
– Чтобы жить и учиться.
– Чему?
– Быть человеком.
– Я была человеком уже 8 раз. Я была и мужчиной, и женщиной. Я была и правителем, и рабом. И все равно рождаюсь заново. Я устала. Можно мне просто побыть душой?
– Просто побыть можно. Ты и так «просто». Надо еще и «не просто» попробовать. Ты вообще думаешь любить по-настоящему, а не на одну ночь?
– Уже нет. Я ведь душа и вне тела. Мне не надо. Это телу надо. И то, только потому, что вы придумали это дурацкое надо. Вот ты, когда еще не был ангелом, а был человеком и душой, ты женился или выходил замуж, заводил долгие отношения?
– Конечно. Все свои 12 воплощений. И с каждым новым у меня рождалось все больше и больше детей.
– Вот отсюда и кризис перенаселения. Земля-то не резиновая.
– Все шуточки шутишь?
– Нет, я серьезно. Как посмотришь вниз, так и задумаешься, вот бегают там, суетятся, а лет 60—80 проходит – и все равно сюда. Да и бед меньше не становится. Бессмысленно.
– Да ты понимаешь, что из-за одной тебя, эгоистки, у кого-то ребенок не родится. Что кто-то, может, так и не завершит свое предназначение.
– А мне-то что? Это пусть другая душа думает. Мне и тут хорошо.
– Так, хватит маяться! Или сейчас же рождаешься, или будешь пересчитывать очередь к реке забвения до тех пор, пока или очередь не кончится, или забвение не наступит.
– Да ладно тебе. Вот пристал. Рожусь я. Рожусь.