– Нужно будет привыкнуть, – застенчиво ответила Аня.
– Знаю, о чём ты и ком. Будь внимательна там с некоторыми. Карина Ларина, Вика Смирнова…
– Я по именам там еще не знаю никого, тем более по фамилиям. Но могу тебе описать некоторых. Две девочки всё что-то меня пристально разглядывали, одна рыжеволосая такая и очень наглая…
– Карина.
– Вторая, сложно описать, производит впечатление утонченной стервы…
– Это Вика…
– Ко мне подходила знакомиться девочка по имени Маша, мы обменялись парочкой любезных фраз и на этом всё.
– Маша Дежнева. Да, она премиленькая в общении. Она со всеми вроде бы дружит, всем улыбается…
– Еще там был один мальчик… Очень симпатичный и бойкий.
– Тоже подходил знакомиться? – поинтересовалась Алина.
– Нет, он мне подержал дверь, когда я выходила. Мне он показался приятным.
Алина подняла брови.
Что она могла сказать?
Ей не хотелось говорить обратное, ведь ее женская обида совершенно не дает ей никакого морального права воздвигать на человека напраслину и уж тем более очернять его в глазах других. Делиться с Аней тем, что к Никите она испытывала когда-то чувства, она не считала нужным. Возможно, просто пока.
Аню поселили в комнату к Карине. Алина, помнится, чуть было не присвистнула он этой новости.
Когда Аня непринужденно стала рассказывать Карине с целью подружиться, о том, откуда приехала и какие у нее впечатления от Москвы, то тут же осеклась, встретив насмешливый взгляд Карины, с каким она спросила иронично:
– Да что ты?!
Они практически не здоровались, не прощались, когда уходили. Карина приводила в комнату своих друзей, и они, бывало, пили и курили прямо у нее, невзирая на скромные просьбы Ани этого не делать. Но и, несмотря на это, Аня всё равно не хотела переезжать жить к Алине в более комфортные условия.
Глава 3
Чердак университета никогда не открывался, во всяком случае при студентах его никто не трогал, и по лестнице, ведущей к нему, никто никогда не ходил. Это было тихое укромное местечко, чтобы оставаться наедине со своими мыслями. Алина любила сидеть здесь, перебирая заметки, записывая новые.
В который раз она пыталась разобраться с дальнейшим действием своего романа. Дело двигалось, но очень медленно. История затерянных среди чужого народа детей должна была перерасти во что-то большее, и у Алины уже были наметки, во что это могло бы превратиться, но она всё никак не могла к ним приступить. Описание взросления Кайи и ее брата требовало много времени, больше чем она запланировала.
Как обычно, находясь в стадии обдумывания, Алина, словно в гипнотическом трансе, водила ручкой по странице, вырисовывая очередной портрет Кайи, как вдруг раздался телефонный звонок.
Звонила Аня. Она просила встретиться: Карина уже в который раз вела себя с ней по-хамски, и пресечь соседку ей никак не удавалось.
– А ты хоть пыталась? – спросила Алина, когда они сели в сквере института на скамейку.
– Я даже просила меня от нее переселить…
– И что?
– Ничего. Все места заняты. В отличие от нас с Кариной, все очень дружны между собой, и мой единственный вариант – это ждать, когда в тридцать четвертой комнате съедет девочка, которую собираются отчислить.
Поймав вопросительный взгляд Алины, Аня продолжила:
– Да, ждать долго. До конца зимней сессии. Если она запорет экзамены или вовсе на них не явится, тогда место мое. Так мне сказали в деканате.
– Чушь! Мне кажется им просто не хочется возиться с переоформлением… Или просто из-за вредности. Иногда я думаю, вредность людей – это следствие низкой зарплаты или, другими словами – неудовлетворенности собой.
– Этого мы пока знать не можем, пока сами не пойдем работать…
– Я собираюсь подрабатывать на следующий год репетиторством.
– Хорошее дело. Я бы тоже… Можно попробовать даже в этом?
Алина угукнула в ответ. Обе девушки в душе прекрасно понимали, что рассуждать о заработке с умным видом – это одно, а начать действовать – совсем другое.
Ане нравился Ника. Это было определено точно. Она постоянно говорила о нем: о том, как он посмотрел на нее, как сказал пока, как передал ручку. К тому же ее отношение к Карине переросло чуть ли не в ненависть с того момента, как она стала часто видеть их вместе.
– Я не могу понять, что их сближает? – говорила она порой с каким-то отчаянием в голосе. – Он такой умный, такой целеустремленный… Знает, чего хочет. Он какой-то зрелый. Она же… шалашовка какая-то.
Алина даже вздрогнула и удивленно посмотрела на подругу. Анино воспитание не могло позволить ей таких оскорбительных оценок. Что ж, если дошло до такого, тогда всё серьезно. Алина, глядя на нее, видела себя.
Все влюбленные выглядят так смешно?
Лея и Кайя
С тех пор как появился Самуил, дружба между Кайей и Леей пошатнулась. Лея ревновала его к подруге и пыталась всячески обратить внимание на себя. Что касается Кайи, то ее ужасно стала раздражать Лея. Она просто не узнавала подружку. В ее глазах Лея будто стала дико и безостановочно глупеть. На смену осознанности пришли типичные животные инстинкты: завоевание самца с целью воспроизведения потомства – так смотрела на всё это Кайя.
Ей вовсе не нужен был Самуил. Но гибель той прежней Леи и приход на ее место другой ужасно ее злили. Именно по этой причине она порой специально играла ее чувствами, заставляя страдать, и даже с каким-то злорадным наслаждением наблюдала ее любовные терзания.
Не всегда удается распознать порок внутри себя. Мы склонны взращивать его внутри себя с ленивой мыслью: «Что ж, пусть растет, не так много места занимает». Но когда он разрастается, становится уже поздно. И мы тогда, неверное, принимаем сорняк за декоративное растение, любуясь им и даже продолжая ухаживать.
Терние в душе Кайи продолжало душить в ней всё самое светлое и чистое, что сохранилось от юности. Она не видела этого, не замечала, но, наоборот, оправдывала.
Глава 4
Близился концерт, посвященный Новому году. На нем выступала Аня, смело заявившая в студенческом комитете о своем умении играть на скрипке. Она исполняла «Каприз» Паганини. Это была яркая динамичная музыка, заставляющая трепетать каждый нерв и вызывающая восторженные слёзы.
Алине нравилось слушать, когда Аня играла на скрипке: чувственно, самозабвенно, мастерски. Конечно, уже зрелый музыкант нашел бы в ее игре множество недостатков и грубых недоработок, но для Алины это была потрясающая игра. Она слушала и любовалась Аней и даже немного завидовала ей. Но это другая зависть – напополам с гордостью за нее.
Ее завораживали прелестные звуки, дрожащий смычок, прыгающий и трепещущий у маленького и нежного подбородка. Анино лицо восхищало: небрежно упавшая темная прядь на лоб, вздрагивающие брови, прикрытые густыми ресницами глаза. Смотря на нее, Алина видела и себя: это была словно она сама, ее душевное содержание будто воплотилось в этой высокой стройной девушке, чувствующей и говорящей с музыкой на одном языке. Но, к сожалению, это только в чувствах, а на самом деле Алина знала, что не смогла бы не то что посвятить себя музыке, но и сыграть пару нот. Поэтому музыка оставалась для нее непостижимой волшебной стихией, о которой можно только грезить.
Аней любовались все в зале. Красивая девушка, исполняющая прекрасную музыку – образ просто магический, уносящий в свой чудесный плен, разом захватывая зрение, слух и душу.
На мероприятие они пришли вместе с Денисом. После того вечера, когда они впервые увиделись после полугодовой разлуки, он вернулся в университет, и они продолжали общаться как ни в чём не бывало, предпочитая забыть то романтическое помутнение, что между ними было.
Они сели вместе в середине восьмого ряда, откуда очень хорошо видели сцену и сидящих впереди журналистов, среди которых был и Кипиани.