Десятое Пространство. Перевертыш
Потрет выставили перед столом, чтобы гости могли свободно общаться с Треугольником, влекомые желанием к открытому диалогу с красотой параллельного мира. Лунный месяц выставил вперед золоченую подножку и друзья, шедшие к дому Темы все как один спотыкались, веря в наилучший исход сегодняшней встречи.
Система Трех легко опознавала входивших гостей, и приветствовала каждого из них, посыпая круглые полы шляпок кукурузной мукой. Одна из дам, бывшая в миру замочным ключом от несметных материальных богатств, хотела было воспротивиться от посыпки, говоря, что в том нет необходимости, что она давно знакома с хозяйкой и была тут уже добрую сотню раз, но система была непреклонна и гостье пришлось послушно встать под распределителем.
Порция желтого порошка для всех! После посыпки гости оказывались в просторной гардеробной, где столики из металлизированного шифона представляли собой круто сваренные тугие нити со свойствами крепкого чая. Эти столики можно было кушать, да!
Каждый из гостевого братства-сестринства отщипнул по кусочку данной диковинки и каждый, удивленно попискивая, удивленно же восклицал почти одно и тоже: «Никогда бы не подумал, что обыкновенные предметы обихода могут быть такими вкусными!».
Тем временем главная зала была полностью готова к приему дорогих сознаний. Тема стояла у входа, чтобы встречать подходивших, а феи-прислужницы порхали над потолком, внимательно блюдя обстановку. Ни один волос с головы девушки не должен упасть на цветные ковры, иначе дому придет конец!
– У Треугольника все такая же смешная шляпа, как и раньше, – сказал один из гостей, послав воздушный поцелуй портрету.
– А мне боязно, – вымолвил другой гость, почтенный старец в голубоватом клобуке, – что эта химера вылезет из холста и всех нас разом погубит. – Он перекрестил улыбавшееся изображение, продолжив, – в наше время, когда еще краски не могли ходить под столы, а феи не летали под крышами в качестве прислуги, магия строилась на двух многогранных ипостасях, а именно: Очи Пристрастия и Мистификации Мистицизма.
Тема хохотнула, когда старец изрек последние слова. Он покосился на устраивавшую данный прием деву и чуть нахмурился ее чудаческому виду. В большей степени его занимала не сколько одежда, сколько настроение достопочтенной. А та, завидев, что старец на нее глядит вытащила из-под юбки золотое колечко с камнем и помахала смотревшему. Старец смутился и наконец отвернулся, принявшись шептать что-то себе под нос и оглядывать просторную залу. Хоть гостей было немного, но все они имели исключительный и высокий порядок в царившей при Теме иерархии. Чины расходились по швам и вновь сходились, сшиваясь на манер распоротых юбок платья. Платье это выглядело таинственной вуалью, на которой были рассредоточены блистающие стразины.
Стразины теперь вот находились в гостях у Темы и поглядывали то на стол, где пестрели яства, то на потрет, где заливисто улыбался не то ангельский, не то демонический Треугольник, то на саму хозяйку, которая выглядела так, словно отсчитывала про себя некий музыкальный ритм или такт. И вот все оказались в сборе, хозяйка еще раз в знак приветствия склонила голову и завела недолгую беседу, попутно указывая феям чтобы те показали дорогим гостям их места.
– Уважаемые великосветские, обладающие недюжинным мастерством к выражению творческих порывов, приветствую вас в своем имении! Этот прием означился для тех целей, чтобы чуть ближе познакомить вас с великолепным Треугольником, который в свою очередь поведает всем нам, интересующимся и занимающимся оккультистским эзотеризмом, о таинственных Мистификациях Мистицизма. – Тема указала рукой на старца в голубом клобуке, и смотря ему в глаза продолжила:
– Наш многоуважаемый гость, Вертеп Симонский уже обмолвился об «ипостасях», упомянув М.М. Я смею признаться, что никогда еще слышала от этого человека подобных слов и меня оно заразило веселящим духом. Прошу прощения у нашего духовного маэстро за это выразительное недоразумение! Эмоции часто кажутся нам чем-то невесомым, подвластным управлению, но иногда контроль теряет управление и выходят подобные вещи.
Старец коротко поклонился Теме, и начал говорить, выписывая руками некий полый предмет:
– Все хорошо, уважаемая, не берите в голову. Единственное, что стоит у меня перед глазами и совершенно не хочет уходить с внутреннего взора, так это золотое кольцо, которое вы вынули из собственной юбки. – И Вертеп, смущенно улыбаясь, поднял над столом сцепленные в кольцо кисти рук, осторожно сдувая с них серебристую пыльцу.
Тут решила взять слово дама, которая не так давно у входа в дом мягко протестовала против посыпки. Она подняла палец и указала на громадную люстру, висевшую над столом.
– Наша достопочтенна Тема, я нисколько не хочу умалить вашего гостеприимства и красоту вашей залы, но позвольте поинтересоваться о назначении данной конструкции. – Теперь к показывавшему наверх пальцу прибавился указательный палец еще одной руки.
– Мне эта величавая, светящаяся структура кажется не совсем надежной. Я не так давно слышала, что подобная люстра, имевшая пристальное и восхищенное внимание в гостиной одного светского человека, рухнула прямо на гостей, во время очередного приема, которые так любил тот несчастный хозяин. – Дама наклонилась к столу, чтобы заговоричищеским тоном сказать нечто важное и захватила темно-бардовым платьем блюдо с пюреобразным супом, от чего содержимое размазалось по ткани ее одежды и по скатерти.
– Хочется верить, что ваша люстра не прибьет нас гвоздиком к этому дереву, – и дамка постучала по столу.
Хозяйка быстрым, ловким движением вынула из волос янтарную заколку и, начав говорить, стала показывать блестящий аксессуар всем гостям.
– Эта вещица является для меня важным атрибутом власти над этим домом. Как вы знаете, сё имение досталось мне от родительской любви и мне всегда хотелось быть хорошим домоправителем, чтящим традиции своих любимых и близких людей. Этот прием был созван для одной важной миссии и мне никак не нужно, чтобы хоть кто-то из гостей остался чем-то недовольным и уж подавно чтобы кто-то испытывал в процессе общения и употребления яств волнение за свою драгоценную жизнь. Поэтому, – обратилась Тема ко всем находящимся в этой зале существам и особенно к даме, смотря той прямо в глаза, – можете быть уверенными в наилучшем исходе данного приема. Я гарантирую вам всем защиту от всякого несчастного случая. А теперь давайте обратим наши взоры на портрет и продолжим наш разговор о Мистификациях Мистицизма!
Все повернулись к Треугольнику, который чуть заскучав, принялся лениво пожевывать тонкую зубочистку. Как только он заметил, что на него обращены внимательные взгляды, то мигом выплюнул деревяшку и радостно затараторил.
– О Мистификациях Мистицизма я знаю давно, но чтобы оно переходило границы великовозрастных предубеждений – нет, никогда такого не было на моем веку. Я видел величественную Марику-Мадам М совсем недавно, и многоуважаемых детишек в лице Маришека, Велатты и Весалисы. Они во время церемонии схватили удачную волну. – На этом моменте Треугольник скривился.
– Удачную волну для них и неожиданную ссылку для меня. Я оказался в ином измерении, и, став шестиконечной звездой как бы сам полез к порталу, вдруг открывшемуся на потолке, и вовсе не думал о последствиях. Само собой М.М. прибрало меня к рукам и теперь вот, – он окинул пестрыми цветами свое рисованное тело, – потрет со мной перед вашими многочтимыми глазами!
Мужчина в светлом клетчатом костюме постучал серебряной вилкой по стоявшему слева от него бокалу с фиолетовым вином, тем самым обозначив волеизъявление к высказыванию переполнявших его слов. Все обратились к нему во внимание, и Треугольник тоже. Мужчина начал говорить:
– Мое тело выглядит сумрачным, тучным, тонким или смертельно тусклым, не обращайте же на это внимания, а внемлите словам, которые я сейчас произнесу. О Мистификациях Мистицизма мною было узнано, что окружающая материя отнюдь не иллюзия ума, а сгущенная материя на манер собранных в кучку соцветий сирени. Физика предметов с подобного ракурса предстает в новом свете. А мистер Треугольник, оказавшийся пленником помрачительного случая, – на этих словах мужчина указал все той же вилкой на потрет, – никоим образом не мог отмахнуться или отделаться от случая, так нагло захватившего его пространственную и тонкую формы. М.М., о котором вы ведем речь, не подлежит каким бы то ни было вмешательствам со стороны, ибо оно само выбирает своих «жертв» и «покровителей». – Тут говоривший хохотнул, – на деле же, это суть одно и то же.
Дама в шляпке, собирая пальцами пюре с платья, посмотрела сперва на спокойное лицо молчавшей Темы, а потом на говорившего господина. Ей не совсем было ясно, о чем говорит этот мужчина. Она подобрала полы бардового костюма и встала из-за стола, намереваясь направится к возмутителю, но сидевшему по левую руку от нее старцу показалось сие неслыханной наглостью, и он громким голосом решил предупредить даму:
– Я бы на вашем месте сел обратно, а то чего глядишь получится темная и глупая перепалка!
Женщина вдруг обмякла и села обратно, судорожными руками хватаясь за бокал с питием. Она осушила его в два больших глотка. А старец поправил выбившуюся седую прядь и мягким тоном продолжил, касаясь трясущегося предплечья дамы:
– Извините меня за данное вмешательство, но я не мог позволить вам опростоволоситься, вы сердечно дороги моей душе, поймите же.
Женщина перестала трястись и наконец смогла улыбнуться, и, повернувшись к старцу, любезным тоном сказала:
– Спасибо вам, что предупредили конфуз. Чуть успокоившись, я понимаю, что на самом деле хотела совершить несуразную глупость. – Она кивнула теперь мужчине в клетчатом костюме, а тот положил руку на грудь и склонился в коротком поклоне.
Беседа теперь лилась в непринужденном потоке, с Треугольником вели разносторонние тематические переклички. О М.М. ненадолго забыли. Хозяйка щелкала скорлупу грецких орехов, и бессловесно отдавала приказы феям, чтобы те подавали разнокалиберные блюда дорогим гостям.
Об одном из гостей как-то совсем не обмолвились, а он имел важный статус и почти все длинноплетущееся время приема представительно отмалчивался, наблюдая за остальными. Но вот наконец наступило время и его светоча. Ум раскрылся навстречу игривого настроения успевших захмелеть гостей.
– Важная ремарка, мои дорогие, – мужчина в черном фраке поднял бокал с вином, намереваясь сказать тост.
– Даная вечеря отнюдь не фальшь в глазах натурального веселья, а крестообразная звезда во лбу нашего достопочтенного гостя из далекого запределья. – Он теперь обратился напрямую к треугольной формочке, которая с удовольствием уплетала яичницу с цветной капустой:
– Ваша формация напоминает мне о бренности бытия и в то же время, – хозяйка Тема тоже высоко подняла свой бокал, а за ней и остальные. – И в то же время о вечности непостижимого Сознания, вращающегося под тенью Вселенной. Порой мне кажется, что эта искра в наших глазах не эмоция довольства и радости, а нечто много большее. В такие моменты мы становимся мудрыми соглядатаями космоса, его почти сказочным патронташем с ветвями неумолимой фантастичности, из которых его многочтимое тело и состоит и сияет миллиардами лет тем таинственным блеском, который в моменты блаженствующего понимания обозначивается в наших сознательных взглядах.
Гости внимали словам мужчины с почтительным вниманием и тишиной. Двое из тамошней вечери, мужчина в клетке и дама со шляпкой, захлопали в ладоши, принимая его рассказ близко к своим структурам, надежно тем самым запечатывая их значимость.
А Тема и старец в клобуке молчали, но в их молчании была та щепоть настоящего признания, которого требует каждое Важное слово. Мужчина во фраке вышел из-за стола и благодарно поклонился слушателям. Было видно, как его переполняли позитивные эмоции. Сев обратно, он хотел было начать новый рассказ, но его опередили два голоса, принадлежавшие хозяйке и Треугольнику.
Они, словно спевшись, говорили одно и то же и как забавно звучал их слитый говор, смешиваясь в нечто срединное и от того более громоздкое, чем оно было на самом деле.
– Мистификации Мистицизма – это суть весенняя капель и птичий напев по утру. Ранняя пташка знает цену пробуждению, но никогда не малюет черного фрака в голубоватых сферах материального действа. Ваши слова, уважаемый Фриззи, никак не делают тумана для несведущих, но как они точно хвалят наше предубеждение против Космоса и его физики, о том, что его настоящее бытие суть обыкновенная игра на фоне воспаленного сознания.
Это нити мозговых вращений, нейроны творческого потока, как их называют ученые с улиц лиловых дерев. Цвет окружающего мира не факт, что именно таков, какой предстает перед нашим восприятием, а только его пространственная фикция перемещает клубки внимания по разнотравью воображаемой реальности. Никак нельзя делать из факта существования М.М. какой-либо припудренный важностью фарс, а требуется взять его за его склизкие жабры и тряхнуть о каменную стену, выбив из под мистифицирующих основ всю глупость, навешанную людской фантазией.
Этот Фриззи понимающе улыбнулся и поднял руку в знаке «сдаюсь», и пригубив сладкого вина принялся за горячую еду, которую только что принесли парящие феи. Дама наконец справилась с остатками еды на своем платье и то стало выглядеть так, словно бы и не было испачкано в пюре. Хозяйка сказала, что хочет музыкальной паузы, а несколько из гостей одобрительно запричитали о слишком большой натруге философских инсинуаций и что атмосфера требует разрядки.
Тема и Вертеп Симонский вместе с мужчиной в клетчатом костюме встали и ровным шагом пошли в сторону отделанной золотом и деревом коробке, под которой находилась коллекция с пластинчатыми записями.
– Почему все вычурные и экстравагантные персонажи всегда в клетчатых костюмах? – Внезапно спросила хозяйка, когда процессия достигла аппарата.
– А я никакой и не вычурный, если вы конкретно меня имеете в виду. Самый обыкновенный парень из большого города. – Ответил мужчина в клетке.
– Наверняка у создателя были свои заготовки для этого… – Загадочным тоном изрек старец.
– Подумаю об этом чуть позже, а пока нам нужно выбрать хорошей музыки, чтобы атмосфера в зале плыла и пела! – Тема принялась перебирать пластинки, отшвыривая ненужные в сторону, а феи, летающие рядом, занимались тем, что ловили эти самые пластинки, производя поодаль от проигрывателя блестящую стопку.
– Мои дорогие, – Обратилась Тема к редкой группке гостей возле себя, – как хорошо, что мы все собрались именно в этот вечер. – Она томно вздохнула, поворачиваясь к белой раме высоко окна, из которого виднелся тускло подсвеченный Луной сад с небольшим прудиком. Снаружи стоял глубокий и тихий сумрак. – Он ознаменован блистающей порой, когда птицы щебечут под окнами, а зелень только-только начинает пробиваться к дивному, солнечному свету.
– Весна-с, моя прелестная Темочка! – Воскликнул мужчина в клетке. Он снял пиджак, и, оставшись в двоечке, состоявшей из светло-оливковой рубашки и клетчатого жилета, повторявшего рисунок на пиджаке, подошел к хозяйке, взял ее за руки и они оба принялись кружиться, самозабвенно отдаваясь охватывающему их времени.
Лиричное отступление никак не может помешать изложению. Старец Вертеп вынул одну из зеленовато-бирюзовых пластинок и вставил сю в проигрыватель. Зала означилась первыми звуками веселеющего космоса. Хозяйка сперва удивленно вскрикнула, все еще кружась в танцах с клетчатым гостем, а потом рассказала историю о пластинке.
Данная запись была сделана в открытом звездном пространстве, при доисторической миссии, когда по небу плыли первые космолеты и сколько фантазии было тогда в умах людей! То была очень редкая пластинка, ее выпустили ограниченным тиражом ровно в 100 штук и одна из них в счастливую и удачную пору досталась Теме.
Она берегла ее на случай потери ориентации в пространстве, но вышло так, что запись эта нашла себя много раньше, чем предполагалось и вовсе не при «потере», а как раз-таки при находке.
Остальные гости с превеликим интересом слушали говорившую и тоже встали, направившись к источнику звука. Движения танцующих людей завораживали неискушенный взгляд Треугольника. Он немного жалел, что находился в таком невыгодном положении. Еще бы, найти себя по ту сторону от привычной реальности, да еще и наспех намалеванным на промазанном желатином, загрунтованном холсте. Все это казалось шуткой, сущей нелепицей. Дремотный туман вдруг начал сгущаться вокруг портрета и тот вскоре уже не мог различить, где стол с яствами, а где шастают гости, где его грани краснеющего предубеждения, а где грубые мазки масляных красок, которые во множестве своем торчали из углов и теней сей абстрактной картины.
«Вот же дурость», – продолжал думать Треугольник, – «прием в честь открытия Мистификаций Мистицизма, а вышло так, что гостеприимство с праздными развлечениями и разговорами встали на первый пункт!»
Туман теперь уже забирал все видимое и невидимое и треугольная морда уснула, цепляя из внешнего мира тонкий голосок музыкальной, космической неги. В следующий раз он обнаружил себя окруженным громадными растениями цвета светло-розовой глазури. Он то и дело натыкался на невидимые глазу колкости, пробираясь сквозь густые заросли.
Наконец, перебрав все возможные ругательства и мольбы, ему удалось выбраться на просторную поляну, где поодаль, в конце импровизированного природой «огорода» стояла коробка некоего здания, на вывеске которого алели буквы М.М., а снизу мелким шрифтом было начертано не то пожелание, не то приветствие гостям.
Треугольник решил подойти чуть ближе, конечно, не вплотную, никак нет, через все пройденные перепети ему удалось сохранить здравый рассудок, как он размышлял, достаточный для того, чтобы не срываться на бег при виде странного, но призывно выглядящего здания.
И что в нем призывного, спросите вы, а то, что на нем значилось то мистическое сочетание букв, которое вот уже долгое время не дает покоя затерявшемуся страннику. Он гадал, что это суть ключ к его возвращению домой, к Марике, к ребятам, и что самое главное – к «Десятому Пространству». Ох, как давно его треугольная сущь не слыхивала и не наблюдала венчающие высшее сознание сполохи радужного света.
Переливчатая основа слишком быстро превращалась в диво и прелесть, чтобы ее можно было хоть как-то облечь в простые слова. Невозможность губительных соков и оккультная составляющая никак не хотели сшиваться в одно полотно и приходилось прибегать к подобного рода ассоциациям, которые существовали только для того, чтобы преображать «непонимание» в «понимание».
Путешественник не волновался за гостей и Тему, ибо знал, что ничего худшего с ними не случится, пока над их головами шныряют эти малютки-феи. Теперь его занимала эта одинокая коробочка, высящаяся насыщенным салатовым цветом над розоватой, поддернутой белесой дымкой травой. Он уверенным шагом зашелся к своей цели, его разум снедал интерес. М.М. слишком призывно мелькали перед взором, да и давление «таинственности» происходящего играло свою роль.
Под стопами геометрического равенства шуршали весьма гармонические сочетания. Диковинная, но приятная слуху музыка слышалась все отчетливее, и чем ближе наш герой приближался к волновавшему его зданию, тем громче и ярче становился звук.
Он вскружал воображение и то, недолго думая, взлетало в невозможные выси, напрочь забывая и миссию, и хозяина, и все остальное, казавшееся теперь таким неважным, такой пресеченной житью, в которой и вовсе отсутствовал какой-либо чувственный шарм.
Треугольная мельница с радостным предвкушением отворила легко поддавшиеся дверцы и оказалась в монохромной зале, где танцевали монохромные гости, в которых тотчас же узнались достопочтенная Тема со всеми остальными, дорогими гостями.
Монохром этот состоял из бирюзовых оттенков, та музыкальность, которая так привлекла Треугольника, являлась все той же космической симфонией, чью лимитированную пластинку так оберегала державшая ее хозяйка. Гости танцевали, предаваясь забвению полному и неполному.
Казалось, что они вовсе не замечают прибывшую форму, но Треугольник чувствовал, что за ним следят, наблюдают тонкими взглядами. Он поднял взор вверх и обнаружил там не малюток-фей, а полуразмытые темные кляксы, несшие собой весьма уродливую и даже страшащую дух наружность.
Их темнота глядела на геометрического гостя, а тот отвечал им таким же пристальным взором. Наконец, гостю надоело сие, и он направился к портрету, который стоял на том же месте, что и в прежнюю пору.
Себя он на абстрактном беспорядке не нашел. Вся картина была выкрашена светлым тоном, никакой особенной или четкой формы не проглядывалось.
Туман, течение которого наблюдала треугольная форма, будучи еще в «капкане» портера, оказывается, существовал на самом деле.
«Кто или что могло это совершить? Кокой же бестии понадобилось меня выкуривать из цветных реалий в эти монохромные недра? М.М. – забытое всеми царство», – думал Треугольник, чуть поникший духом.
Его теперь уже не занимало окружавшее праздник звучание звездных песен. Теперь над ним висели мерзопакостные кляксы, шаркающие непонятными словесами с налетом весьма загадочного настроения.
– Мельницы Мудрости! Мельницы мне вдруг начали открываться со всей их величавой Мудростью! – Вскричала монохромная Тема. У той из сердечного центра вылезали светящиеся щупальца, хватавшие липкими присосками близко расположенных гостей. Они тоже вдруг занялись подобным изумлением и теперь уже из их грудных клеток вырастали эти тонкие, липчатые гады. Все действо оплеталось мерцающим полубезумием, а кляксы наверху будто только того и ждали, и наслаждались теперь красками выплескивающихся эмоций.
«М.М. – Мельницы Мудрости или Мистификации Мистицизма. Вся эта картина, мною наблюдаемая, являет собой апофеоз помутившегося сознания. Словно бы эти движущиеся в пространстве образы заволок такой же туман, который заволок и меня в свое время. Потому я, казалось бы бесплотный, а потому нереальный, нахожусь здесь в «уме», а они, облекаемые натуральной материей словно бы не замечают ничего, отдаваясь безумному теперь хохоту и пляскам», – все погружался в думы Треугольник.
Гости вокруг него пожирали энергетические формы друг друга, а феи-кляксы с гадливым довольством, ощущавшимся тонкой натурой треугольной физиономии, высасывали плескавшиеся во все стороны струйки туманной погибели.
Старец, являвший собой в потустороннем миру кристально чистое и доброе сознание, теперь бешено стучал ногами и руками по коврам и кричал эти бесовские словосочетания, источая зловонную, застилавшую взор страсть: «Мельницы Мудрости! Мельницы Мудрости нас всех пожрут! Счастье в растворении! Гостеприимство на уровне чистой гармоники Космоса! Симонский и Тема! Простодушным – смерть, грязным – новая жизнь!»
Апофеоз мреющих форм. Треугольник кое-как выбрался из потемневшей теперь коробки, под его плоскими гранями шелестела высохшая трава, а ветер, который несся против течения со злобным остервенением, принялся хлестать придавшуюся разложению, ставшую грязью под ногтем коробку. Треугольная форма лишь только раз обернулась на действо и ее взор увидел уже руины, а чуткий слух услыхал доносившиеся оттуда короткие всхлипы и горестные стенания, которые уже через мгновение остались погребены в молчаливом небытии навеки.
Из тяжких раздумий геометрию вывели высокие, благоухавшие розами кустарники. Один из них чуть слышно бормотал про себя незамысловатый, детский стишок. «Такие нам преподавали в начальных классах», – подумал Треугольник.
– Некой грустью ты овеян, солнечный странник. Тебе бы надобно возвращаться Домой, к родным. – Сказала розовая веточка.
– Не могу не согласиться с тобой, красота. – Отвечала треугольная форма, – но я потерял ориентир, да и настроение никудышное. Не для тяжелых и долгих путешествий оно такое выпрело под нутром, это уж точно.
– Мы можем осияно поправить твое ментальное здоровье, странник. – Прошелестели листочки, проживавшие на розовой ветке, – ты нам приходишься по душе, в тебе доброта плещется!
– А здешние Мистификации нам не помешают? – Спросил Треугольник.
Листочки, да и окружавшие деревца принялись весело посмеиваться.
– Что, смешно вам, да? – Странник понарошку чуть скис и продолжил, – Вот доберутся до вас его лапы, тогда посмотрите, что к чему!
– А мы и есть его лапы, граненая фигурка! – Ответили заметно повеселевшие растения.
Треугольная форма призадумалась, а потом задала заинтересовавший его вопрос:
– Если вы – оно, то что же происходило в бирюзовой зале многочтимой Мадам? На бесовской коробке была вывеска с М.М., а всем ведь ясно что они значат…
– А это мнительный Перевертыш, если так можно выразиться. – Говорили налившиеся цветом листочки, – и буквы, которые вы смели наблюдать, вовсе не настоящие, а фикция, этакое помутнение рассудка. Вы же, когда заприметили здание, были не совсем в своем уме, вспомните-ка. С того все и началось.
